Законы отцов наших

На письменном столе, за которым сидит Сара, стоит какое-то недостроенное игрушечное здание. Замок?

— Это трехмерный пазл. — Сара показывает ей крышку коробки с рисунком. — Вчера вечером мы собирали его. Родители и я. — Всякий раз, когда Вейсманы вместе, они начинают собирать пазлы. — Сара поясняет с беспомощной улыбкой: — Исаак обожал их.

Она берет маленькую детальку с зубчатыми краями и вставляет в парапет. Сонни мысленно рисует себе картину: Люси, Сара и Сет трудятся сообща здесь, за шведским бюро, на которое падает свет от старомодной металлической настольной лампы с отражателем в форме жука на гибкой ножке. Они работали в основном молча, изредка обмениваясь скупыми словами. Каждый из них знал, чем они занимаются, и остальное было не важно — они нуждались в единении, памяти. Так живет Исаак, когда они все вместе. Сара подает Сонни пригоршню деталей из пенопласта, однако та не может заставить себя притронуться к ним, как если бы это были кости погибшего мальчика.

На кухне всем распоряжается Люси, она деятельно хлопочет, отдавая приказания Сету, Хоби и Дубински. Мужчины сняли пиджаки и закатали рукава. Люси называет Сета Майклом — привычка, родившаяся в их параноидальной, грозной молодости в начале семидесятых, когда любая случайная оговорка могла стоить Сету свободы. Под этим именем Сет женился на Люси. В свидетельстве о рождении Сары до сих пор написано: Сара Фрейн. Теперь такая практика дорога им как воспоминание о счастливо пережитой опасности. Сонни время от времени называет Сета «бэби». Это получается у нее совершенно непроизвольно. Что в этом имени? Старый вопрос. Однако сегодня ей придется следить за языком и называть его только Сет.

Сонни просит дать ей какое-нибудь поручение, но Люси, стоящая у кухонной мойки, говорит, что все дела уже переделаны. Потом, спохватившись, поворачивается и, увидев Сонни, радостно восклицает. Поднявшись на цыпочки, обнимает ее и, повиснув у нее на шее, говорит, что та прекрасно выглядит. От Люси пахнет какими-то травами. У нее крепкое, мускулистое тело, куда крепче, чем можно было подумать. Может быть, причиной тому — ее маленькая фигурка, производящая впечатление хрупкости, или сохранившееся в памяти Сонни представление о ней как о совсем юной девушке, почти подростке.

Дом довольно быстро наполняется гостями. Сначала приходят соседи, несколько мужчин и женщин почтенного возраста, убеленные сединами, которые дружили с матерью Сета. Затем приезжают братья Люси с семьями. После них является стайка юношей и девушек из студенческого общежития в Истоне, предводительствуемая бойфрендом Сары. Они держатся вместе и ведут себя несколько настороженно. Девушки одеты заметно лучше ребят. Видно, что они немного растеряны. Их жизненный опыт невелик, и для некоторых это, возможно, первые похороны, на которых им приходится присутствовать. Сонни беседует с родителями Хоби. Это импозантные старички, обаятельные и забавные. Груз прожитых лет сказывается в их спокойном, мудром отношении ко всему, хорошему и не очень. Теперь каждому из них уже далеко за семьдесят. Они сильно растолстели и страдают артритом, однако сохранили живость ума. Они постоянно поддразнивают друг друга.

Затем входят Соломон Аугуро и Марта Штерн, которые оба прониклись к Сету симпатией, и Сонни, покинув на время родителей Хоби, подходит к ним. Сонни замечает в противоположном углу комнаты Джексона Айреса. Что он делает здесь? Ей так и не представляется возможности выяснить это, потому что прибывает издатель «Трибюн» Мае Фортунато, присоединяющийся к Дубински и группе своих редакторов, которые находятся здесь некоторое время. Они уже несколько недель обхаживают Сета, надеясь, что он сделает «Трибюн» своей родной газетой, так как со дня на день должен истечь его контракт с «Пост интеллидженс» в Сиэтле. В последнее время Сет каждый вечер ведет долгие переговоры по телефону со своим адвокатом в Сиэтле Майком Морицом.

В глубине гостиной Сара, которую позвали выслушать соболезнования Фортунато, бросает на Сонни отчаянный взгляд, и та начинает рыскать по дому в поисках Сета. Наконец, посмотрев в эркер столовой, видит его прохаживающимся по заднему двору с Люси, которая держит его под руку. Они доходят до дальнего угла, где стоит узкий деревянный сарай. Откуда-то, скорее всего из-за стрехи, Сет достает ключ и на какое-то время исчезает внутри вместе с Люси. Через довольно широкие щели между досками Сонни может разглядеть странное движение, похожее на мелькание фигур между деревьями. У нее возникают самые невероятные ассоциации.

Как-то раз, это было давным-давно, одним солнечным воскресным днем в Калифорнии они собирали абрикосы в саду, и Сетом вдруг овладело нестерпимое желание заняться любовью. В этот интимный момент их увидел Хоби, находившийся в роще примерно в ста ярдах. Он, как всегда, был уже под кайфом и громко, во всю глотку подпевал стереопроигрывателю, стоявшему на подоконнике. Стройные голоса группы «Кинкс» исполняли «Солнечный денек».

Хоби заорал:

— Нимфа! Сатир!

Подхватив свою одежду, висевшую на дереве, Сонни, пристыженная и сердитая, убежала прочь. Сейчас ей пришла в голову шальная мысль: а что, если попробовать крикнуть то же самое? Однако вскоре Сет выходит из сарая. Он несет на голове пластмассовую лейку, а Люси смеется. Веселья ради Сет опять ставит лейку на голову, и из нее льется вода, попадающая ему на другое ухо. С Сонни он никогда не бывает таким по-детски непосредственным. С Никки дело другое, но если бы это не происходило на ее глазах в данную минуту, она никогда бы и не подумала, что он может вести себя так со взрослым человеком, тем более с другой женщиной.

— Как ты себя чувствуешь?

Голос, раздающийся за ее спиной, регистрируется в сознании Сонни как приятный еще до того, как она оборачивается. Это Хоби.

— Бывали и лучшие времена. Как и у всех нас.

Он расслабил и приспустил вниз узел галстука. Без пиджака фигура Хобби кажется еще огромнее. Белая рубашка, расходящаяся у него на здоровенном брюхе, напоминает кожу, натянутую на большой барабан. От него исходит запах дорогого одеколона, тот же запах, который сопровождал его в зале суда, когда он во время слушаний подходил к трибуне.

— Разговаривать будем?

— Ну а почему бы и нет? Я же не на службе. Ты делаешь свою работу, я свою. Вот так я смотрю на это.

— И я тоже.

— Но держи в уме, — говорит Хоби с такой же интонацией, которую она слышала час назад в голосе его отца, — я не сказал, что мне все равно. Как раз наоборот. Или что я согласен. Ни в коем случае.

— Я слышала, что ты сказал. И тоже могу предъявить тебе счет, ты это знаешь. У меня есть свои причины, и я не буду приносить извинения.

Пока еще у Сонни почти не было времени предаться размышлениям о только что закончившемся процессе. Все, что она сейчас испытывает, — это чувство счастливого избавления. Теперь Нил Эдгар всего лишь один из тысяч молодых людей, которые проходят перед ней по пути к моральному небытию. В любом случае теперь уже не установишь, что же произошло в действительности. На процессе лгали все. И это ей известно доподлинно. Ложь — как снежный ком, который в движении неудержимо разрастается. Для Сонни процесс — еще одна часть побежденного прошлого. В то же время она чувствует, что это было лишь прелюдией к другим вещам, к чему-то более твердому в ней самой. К новому началу с Сетом и еще, конечно же, к тому скупому, схематичному описанию безумных событий двадцатилетней давности — его похищение, смерть Кливленда, исчезновение Майкла Фрейна. Сет говорит, что временами пытался записывать все это для Сары, словно это могло убавить или совсем развеять его гнев на самого себя и на Эдгара, который живет и горит в нем, несмотря на годы.

Она оглядывается, чтобы убедиться в должном воздействии своих слов, а затем говорит Хоби, что была очень тронута его надгробной речью. Тот устало пожимает плечами.

— Слова, — говорит он.

— Это были не просто слова.

— Надеюсь. Знаешь, я всегда думаю, что если бы моя матушка была той средней черной баптисткой, то я наверняка бы стал проповедником и, наверное, на этом поприще преуспевал бы гораздо больше, чем в юриспруденции. Я католик и регулярно посещаю церковь, и тем не менее жизнь клириков никогда не прельщала меня. В ней недостает кое-чего весьма существенного. — Слегка кашлянув, он многозначительно улыбается, и они вместе смеются.