Законы отцов наших

— Он уехал? — спросил я.

— Майкл? Уехал после того, как приехала я.

— Что он тебе сказал?

— Да так. — Она пожала плечами. — Ничего. Сказал, что ты можешь оставить его бумажник себе.

— Великолепно, — произнес я с горькой иронией. — Просто блеск. Огромное ему спасибо. — Я покачал головой в притворном восхищении, а затем сказал Люси, что бомбу в здании ЦПИ скорее всего установил Майкл.

Глаза Люси маленькие и темные. Иногда они поблескивают, как у куклы, и тогда кажутся стеклянными. В тот момент в них что-то быстро промелькнуло, а затем в контактных линзах сфокусировались яркие точки-огоньки. Лицо Люси не выразило никакого восхищения. Это был стоический сосредоточенный взгляд, устремленный вперед. Однако главное, что меня поразило в нем, — это проницательность, глубину которой я начал постигать лишь недавно.

— Неужели я так глуп? — спросил я.

— Он ничего не сказал, — ответила Люси.

Это было очевидно для всех, и лишь я, со своей обычной рассеянностью, удосужился просмотреть то, что бросалось в глаза. Причина переживаний Майкла заключалась не в Джун и не в несчастье, постигшем его коллегу. Он беспокоился прежде всего о своей участи.

— Это она подбила его на такую глупость?

— Ну а кто же еще? — ответила Люси.

Испытание любовью. Так мы оба тогда подумали. Люси знала не больше моего. Только то, что Джун потребовала и Майкл согласился.

— Вот блядство! — сказал я.

— А где ты был? Майкл сказал мне, что если ты завтра не появишься, я должна буду позвонить по этому номеру.

Она достала из книги, которую читала у бассейна, отрывной блокнот с логотипом мотеля, где был записан номер телефона. Он был мне неизвестен. Ясно было одно — его владелец жил где-то в районе залива. Я рассказал Люси о том, как меня задержали, о Рудольфе и о подмене отпечатков.

— Я там чуть не подох со страха, а он, видите ли, великодушно оставляет мне свое портмоне.

Я достал его из кармана куртки, и мы вместе стали изучать содержимое. Три ветхих ассигнации достоинством по доллару каждая и пятидолларовая. Пересчитав их, я громко рассмеялся, но Люси взяла у меня бумажник и запустила палец внутрь отделения с целлофановым окошечком. Помимо студенческого билета, там оказались водительские права, карточка социального страхования и карточка призывника.

— Ну что ж, — сказала она. — Мне кажется, теперь я поняла, что он имел в виду, сказав, что оставляет тебе свой бумажник. Свое имя — вот что он тебе оставил. Ясно? У тебя есть его лотерейный номер. Ты можешь и дальше быть Майклом Фрейном. Тебе совсем не обязательно ехать в Канаду.

Эта идея не сразу прижилась в моем сознании. Лишь через пару десятков секунд до меня дошло, что у него действительно не было выбора, кроме как сменить имя. Он не хотел быть Майклом Фрейном хоть бы потому, что никто не мог дать гарантии, что ФБР не захочет взять повторные отпечатки у Майкла Фрейна, на сей раз у настоящего. Первоначальные радужные надежды растаяли, когда я увидел, что выгоды такого перевоплощения во многом ограничены. Я по-прежнему не мог появиться там, где знали меня и Майкла. Получалось, что я должен вести жизнь, о которой Эдгары рассказывали моему отцу по телефону.

— Если я — это он, то кем же тогда будет Майкл? Мной?

— Он не может быть тобой.

— Да, ты права, — согласился я. — ФБР будет искать Сета Вейсмана, уклоняющегося от призыва в армию. Ну и куда же он поедет?

Ответа на этот вопрос никто из нас не мог дать.

— Вот гребаные скоты, облапошили меня как лоха, — сказал я. — И все это время ты сидела здесь? — удивился я. — Ну и натерпелась же ты страху, наверное.

Она пожала плечами с полным безразличием к своей участи. Впервые за все время нашего знакомства я стал серьезно присматриваться к Люси. Спросите любого из нас, и мы ответим, что прошло много месяцев, прежде чем мы поняли, что у нас есть перспектива взаимной любви. И она, эта перспектива, еще очень долго брезжила в тумане.

Понадобилось шесть месяцев совместной жизни в Сиэтле, чтобы между нами возникла интимная близость, и даже тогда мы сначала не были уверены в серьезности отношений. Однако тогда, в мотеле, достоинства, которые воплощала в себе Люси — постоянство и верность дружбе, — казались мне самыми важными в мире. Глядя на ее крошечное, симпатичное, серьезное личико, я с волнением думал, что из всех моих знакомых и друзей Люси — единственная, кому можно верить без оглядки.

— Ты просто сама не знаешь, какая ты отважная.

— А что такого особенного я сделала? Сидела здесь и ждала.

— Да знаешь ли ты, что любой другой на твоем месте скорее всего взял бы ноги в руки и смылся отсюда? И далеко не всякий человек согласился бы ехать по пустыне всю ночь. Ты золото, а не девушка. Ты знаешь это?

Люси покраснела. Румянец залил все ее лицо. Она взяла меня за руку и закрыла глаза, стараясь не поддаться соблазну наслаждения моим — да и чьим бы то ни было — восхищением.

Мои родители так и не узнали ни о чем. Впрочем, они и не старались узнать и никогда не расспрашивали меня о подробностях моего «похищения» и «освобождения». Даже моя мать, которая все последующие годы не уставала восхвалять Бога за мое спасение, никогда не спрашивала ни о чем. Время от времени при упоминании об этом событии я намекал отцу, что, возможно, все обстояло вовсе не так, как он думал, но он явственно предпочитал не углубляться в эту тему, так как ничто уже не могло изменить наших отношений, навсегда отравленных взаимной неприязнью. И по сей день я корю себя за то, что подверг его таким жестоким испытаниям. Однако вместе с тем во мне вызрело убеждение, что у меня были на то причины. И мне воздалось по моим делам, Бог тому свидетель. В 1978 году, через год после того, как Джимми Картер объявил амнистию дезертирам и всем, кто уклонился от призыва, я смог вернуть себе имя, с которым родился и от которого уже начал отвыкать. И тогда же я вручил своему отцу чек на 32 659 долларов — мой долг плюс набежавшие проценты по тогдашнему курсу. Он взял деньги и сурово кивнул. Я понял, что все эти годы мысль о такой огромной сумме никогда не выходила у него из головы.

В Сиэтле первые несколько месяцев я жил в соответствии с инструкциями Джун. Два раза в неделю звонил родителям из телефона-автомата и уверял их, что со мной все в порядке, но при этом не раскрывал своего местонахождения. Мы выбрали Сиэтл, потому что он рядом с границей. Если бы вдруг возникла хоть малейшая опасность разоблачения, через час мы уже могли бы оказаться по ту сторону границы, в Британской Колумбии. Конечно, первые недели прошли под знаком страха. Я часто ездил в Канаду посмотреть на Ванкувер. Однако довольно скоро привык к Сиэтлу и обустроился там. Вещи, похоже, обретали привычные формы, и можно было перевести дух. Насколько мне удалось узнать, розыски Сета Вейсмана ФБР длились не больше недели в августе. Мои родители, да и все, кто знал меня в Дэмоне, заявили, что я уехал в Канаду. Нередко у меня возникали опасения, что ФБР заинтересуется Майклом Фрейном, уже попавшим однажды в их поле зрения, возьмет его в разработку и поймет, что в Лас-Вегасе произошла накладка. Однако в газетах, выходивших в Дэмоне и Сан-Франциско, которые я внимательно прочитывал всякий раз, когда они попадали ко мне в руки, писали, что дело о теракте на территории ЦПИ так и осталось нераскрытым. Через год-полтора о нем и вообще перестали упоминать в прессе.

Обосновавшись в Сиэтле, я устроился на работу в альтернативную газету «Сиэтл уикли», существовавшую в основном за счет доходов от рекламы: объявлений о продаже личного имущества и недвижимости. Ее услугами пользовались мастера макраме и все магазины грампластинок, какие только существовали в городе. Я служил там дворником. Для меня было, конечно, ударом, что я не мог предложить напечатать мои статейки, однако все же опасался, что по ним могут выйти на Сета Вейсмана. При приеме на работу мне был сделан прозрачный намек о возможности карьерного роста, и я решил потерпеть. Такая тактика оправдалась. Через некоторое время мне стали поручать репортажи на второстепенные темы и небольшие комментарии к различным событиям местного значения. Мне удалось соединить интуицию с игрой воображения. Редактор сказал, что у меня талант, и ряд моих статей был опубликован в других газетах за пределами штата через агентство «Либерейшн ньюс сервис».