Прожитое

— Есть!

— Имя, отчество, статья, срок?

— Петр Иванович, 58.8, 10 лет.

— В машину!

Заключенный, карабкаясь, лез в кузов. Передав формуляр конвоиру, начальник брал следующий.

Таким образом в кузов грузовой автомашины загоняли двадцать пять зеков: по пять человек в ряд, вплотную друг к другу, спинами к кабине…

Следовала команда: «Садись!»

Но сесть, как правило, не удавалось: из-за скученности люди висели друг на друге. Окончательно «растрясались» уже на ходу, в пути… В этом была и выгода для конвоя: встать самостоятельно никто не мог, если бы даже и захотел.

Каждую машину сопровождали два стрелка. Один — в длинном овечьем тулупе — сидел в выгороженном отсеке кузова, у кабины, другой — с этапными документами — внутри кабины, рядом с водителем.

Когда погрузка заканчивалась и конвой занимал свои места, машина, по команде, выезжала за вахту, а ее место занимала следующая…

И вот подвели последнюю партию зеков.

Из зоны за погрузкой наблюдали человек пятьдесят «счастливчиков» — отсеянных комиссией доходяг, откровенно больных и убогих. Они сидели на земле под охраной стрелка и с тревогой ждали, когда наконец этап уйдет и можно будет разойтись по баракам. Это значит: опасность миновала и до следующего приезда медицинской комиссии отправка в тайгу им не грозит.

Почти все этапники уже перекочевали в кузов автомашины. Начальник этапа зачитывал последний формуляр:

— Хайдаров?

— Есть! Усман, 162-я, 5 лет. Гражданин начальник! Сильно живот схватило… разрешите — в уборную?.. Я мигом, не задержу… Разрешите?!

Начальник кивнул конвоиру:

— Отведи засранца — и быстро обратно!

Усман Хайдаров, держась за живот, сопровождаемый стрелком, резво потрусил в уборную…

Через минуту со стороны нужника раздался истошный крик конвоира:

— Ты что, ты что делаешь, сволочь? С ума сошел, что ли?! А ну, вылезай, паразит!.. Товарищ начальник, он в говно залез!

К уборной сбежалось начальство.

В выгребной яме, по уши в дерьме, барахтался Усман Хайдаров, решивший таким оригинальным способом избежать гибельного этапа на прииски — во что бы то ни стало остаться в лагере хотя бы до следующей медкомиссии…

— Ну, что будем делать? — обращаясь к лагерному начальству, задал вопрос начальник конвоя, когда Хайдаров был извлечен из нужника. — Решайте быстрее. Мне этап отправлять надо… Этого говнюка я не возьму в таком виде.

— А, ладно! Поезжайте без него, — махнул рукой начальник лагеря

— Как это без него?.. Без него не могу. Я принял сто человек, все сто и обязан доставить до места. Давайте кого-нибудь другого вместо этого.

— Нет другого… Остальные — отсев… Не прошли медицинской комиссии.

— Прошли, не прошли… Мне плевать на это! Лишь бы по счету сходилось… Давайте любого!

Начальник лагеря подозвал к себе начальника УРЧ.

— Слушай, ступай к отсеву и поищи какого-нибудь контрика — помоложе и поздоровее… И тащи его сюда вместе с формуляром, быстро.

Начальник УРЧ энергично направился к отсеву, прихватив с собой нарядчика.

Приблизившись, скомандовал:

— Всем встать!

Люди поднялись.

С брезгливой миной пройдясь по лицу и фигуре каждого, начальник подошел ко мне:

— По какой причине комиссован?

— Цинга. Вот… зубы шатаются… — я задрал штанину, — язвы на ногах.

— Фамилия, год рождения, статья, срок?

— Жженов Георгий Степанович, 1915 год, ОСО, литер «Ш», пять лет, — ответил я, предчувствуя недоброе.

Он повернулся к нарядчику:

— Ступай за его формуляром… быстро!

И снова ко мне:

— Следуй за мной, шпион! Поедешь в санаторий… цингу лечить. Остальным разойтись по баракам!..

Так я оказался в этапе на Оротуканские прииски, откуда далеко не всем суждено было вернуться живыми.

Убийство

Неделю идет дождь… Идет, не переставая ни на минуту, превратив все вокруг в сплошное месиво раскисшей глины.

И так же, не переставая ни на минуту, работают в забое люди. Все тридцать человек бригады сегодня работают «на урок». «Урок» — единственное приемлемое условие работы, признаваемое блатными. Они ненавидят работать от звонка до звонка — только «на урок». Выполнил заданную порцию работ, и ты свободен — кум королю!.. Если не отпустят в зону сразу, по выполнении «урока», можешь до конца смены кантоваться в забое: лежать, курить, спать, плевать в небо, в общем, делай все, что захочешь…

Поэтому сегодня каждый работал с полной отдачей, на совесть. Работали «на урок» в одних рубахах, а то и вовсе голые по пояс, мокрые… Спешили выполнить и поскорее сняться в лагерь.

Наконец прозвучала долгожданная бригадирская команда: «Перекур!» Люди бросают инструмент и бегут от дождя под защиту натянутого куска брезента, под опрокинутые тачки, кто куда… лишь бы спрятаться…

Был в бригаде маленький смешной человек по кличке Тихарь. Вор. Карманник. Оригинал! Всегда жил по своему внутреннему разумению, не так, как все. Вот и сейчас: все сели отдыхать, а он продолжал работать…

— Тихарь! Почему не отдыхаешь?

— Я потом! — с улыбкой отвечал Тихарь. — Побегаю, однако, маленько… У меня свой план! Я его недовыполнил еще.

— Ну, ладно, выполняй, — рассмеялся бригадир.

Когда бригада, кончив курить, снова приступила к работе, Тихарь какое-то время еще побегал с тачкой вместе со всеми, а потом, видно, решив, что свой внутренний план он выполнил, сел и сам отдохнуть… Закурил.

Это не понравилось охраннику, с борта забоя наблюдавшему за бригадой.

— Почему не работаешь? — крикнул он.

— Я курю.

— Давай работай!.. Вся бригада работает.

— Когда бригада отдыхала — я работал, — миролюбиво объяснил ему Тихарь. — А теперь я маленько отдыхаю.

— Ничего не знаю. Все работают, давай и ты работай!

Вмешался бригадир. Заступился за Тихаря:

— Ну, чего привязался к человеку, — уговаривал он охранника. — Твое дело сторожить нас, а между собой мы как-нибудь и сами разберемся.

— А я говорю, пускай работает, — заупрямился охранник.

Тихарь, не обращая на охранника внимания, продолжал курить.

— Ты будешь работать или нет? — Охранник передернул затвор винтовки.

Тихарь медленно повернул к нему голову:

— Да пошел ты…

— Встать! — осатанело заорал охранник. — Марш в забой! Стрелять буду!

И тут Тихаря прорвало. Он психанул. У блатных бывают моменты, когда обида, оскорбленность, отчаяние рвутся наружу и выражаются в диком исступлении. Они делаются невменяемыми, доходят до припадка — бьются головой об стену, режутся… Становятся сумасшедшими, и невозможно тогда понять, что это — показуха (актерство) или настоящее?!.

— Стреляй, гад, фашист, кусок, стреляй, падло, сучий потрох, позорник несчастный, дерьмо собачье, ну?! — Тихарь разорвал на себе рубаху. — Ну что, сука позорная, боишься?.. Стреляй, сволочь! — Он пошел грудью на охранника: — Стреляй, тварь трусливая, Гитлера кусок.

Охранник взвизгнул, вскинул винтовку, приложился и почти в упор выстрелил.

Отброшенный выстрелом, Тихарь нелепо задергался всем телом, упал и забился, словно в эпилептическом припадке… Засучил ногами, как заводная игрушка. Конвульсии продолжались долго. В конце концов он затих, оскалившись в сторону убийцы.

Все, что произошло в эти несколько минут, было дико, нелепо, неправдоподобно. Не верилось, что валявшееся на земле тело в арестантских тряпках, измазанное в грязи и крови, всего несколько минут назад двигалось, разговаривало, улыбалось, было живым человеком…

Появилось начальство: начальник лагеря, младший лейтенант, ухарского вида коробейник с казацким чубом из-под фуражки, и оперуполномоченный по прозвищу Ворон. В лагерях Оротукана его знали все.

— Ну, что тут у вас? — Уполномоченный легко спрыгнул в забой, обошел вокруг труп, внимательно осмотрелся. — Что произошло? За что ты его гробанул? — обратился он к охраннику.

Тот судорожно хватал ртом воздух, давился, не в силах произнести ни слова от страха.