Тайны Истон-Холла

Естественно, будучи в таком взвинченном состоянии, никак не могла заснуть, скорее дремала. На протяжении первого часа этой дремы меня то и дело вспугивало какое-то, как казалось, движение в соседней комнате. Я прислушивалась, но оказывалось — это лишь игра воображения. Один раз звук послышался настолько отчетливый, что я встала и как была, в ночной рубашке и босиком, прошла в гостиную, но там ничего не обнаружила. Только какая-то ветка царапалась об окно, холодный воздух задувал под дверь и трещали — постанывали, как всегда, — балки и лестничные ступени. Должна признаться, убедившись в том, что у меня слишком сильно разыгралось воображение, я почувствовала себя довольно глупо, но не испуганно, ибо жар все еще не прошел и людоед из сказки, ворвись он ко мне в спальню, вызвал бы просто насмешку. Однако людоед не появлялся, только ветер задувал и ветки стучали в окно, и я вернулась в спальню, натянула на себя одеяло и снова попыталась уснуть.

Как долго я так пролежала, не знаю, но было явно не больше трех-четырех часов утра. В полусне мне казалось, что все вокруг я вижу с удивительной ясностью (полагаю, это еще одно свидетельство моего взвинченного состояния): вот в комнату вошел папа и говорит что-то, а я изо всех сил стараюсь разобрать его слова. А здесь уже не только он, но и другие, только стоят чуть дальше. Как раз в этот миг меня вновь охватило предчувствие, что вот-вот что-то случится. От необычности ситуации все мои чувства напряглись, и я ясно услышала скрип шагов и звук поворачивающегося в замке ключа. Не смея дышать, я услышала третий, на сей раз более продолжительный звук — открывающейся двери. Я подумала, что самой мне лучше по-прежнему не шевелиться, и, лежа в темноте совершенно молча, я лишь высвободила руку, чтобы дотянуться в случае чего до свечи. В этот момент раздался оглушительный грохот, словно кто-то споткнулся и упал, вслед за тем на пол полетели какие-то предметы, раздалось хриплое прерывистое дыхание. Вскочив на ноги с криком «Кто здесь?», чувствуя, как молотом стучит в груди сердце, я поспешно чиркнула спичкой и, даже не успев испугаться собственной тени, мелькнувшей в отсвете пламени, зажгла свечу и сделала шаг навстречу незваному гостю.

Но видно, слишком поздно — в комнате уже никого не оказалось, лишь в коридоре звучало эхо удаляющихся шагов, заставляя меня подивиться расторопности ночного визитера, которому хватило нескольких секунд, чтобы взять себя в руки и удалиться. Дверь распахнута, в замке торчит ключ. На полу валяются доказательства успешности моего замысла: серебряное блюдо закатилось под стул, роза отлетела ближе к камину, а щипцы, о чем я подумала с особым удовлетворением, распались надвое. На мгновение я задумалась, не стоит ли выйти в коридор, однако решила, что, коль скоро своего мне добиться удалось, от ночных прогулок по дому лучше воздержаться. Я принялась устранять беспорядок: сложила щипцы, поставила на место стул, смотала бечевку и положила розу на каминную решетку. Мне подумалось, что если кто вдруг заглянет в гостиную — например, ведьма на метле, — ему откроется весьма занятное зрелище: женщина в ночной рубашке, перед ней на столе подсвечник, а сама она наводит порядок, почему-то при этом безудержно смеясь.

Только тут обнаружилось: в комнате я не одна, есть и еще некто, кого увидеть я не могла, но сумела расслышать — из-под стола доносились писк, шуршание и яростное барахтанье. Это возмутило меня до глубины души, ибо я сразу поняла: это сэр Чарлз Лайелл, которого мой опекун носит на плече либо в кармане пиджака. Стало быть, это он в спешке оставил его здесь. И я решила отомстить если не опекуну, то хотя бы существу, принесенному им сюда, поскольку мышь, бегающая по полу, пока я стою одна в темноте, совсем не то, что мне может понравиться. Я схватила каминные щипцы и принялась молча ждать, пока сэр Чарлз не высунет нос наружу. В конце концов, убаюканный тишиной, а также (как я сейчас думаю) не привыкший бояться людей, тем более тех, кто стоит босиком и в одной рубашке, он высунул головку. Едва она показалась в круге слабого света, я мгновенно стукнула кочергой.

Бедняга! Долго я обрабатывала его и, убедившись, что он безвозвратно мертв, щипцами выбросила в коридор, где и найдет сэра Чарлза тот, кто будет искать.

А в моей комнате мыши больше бегать не будут.

Потом, когда пыл меня оставил, я, как и должно, почувствовала раскаяние, даже заплакала при мысли о том, что бедный сэр Чарлз лежит, выброшенный мной, в коридоре, ведь он, несчастный, ни в чем не виновен, а виноват тот, кто принес его сюда.

Папа всегда говорил, что лишать жизни даже кого-то самого ничтожного грешно. Но ведь он и сам, я это отлично помню, любил стрелять фазанов, которые, по его словам, существуют только для того, чтобы их есть, и ни для чего больше.

Когда все закончилось, я, приведя комнату в порядок — дверь все еще оставалась распахнутой, — вернулась в спальню и, совершенно обессиленная, рухнула в постель. И хоть было мне не по себе от сделанного, мгновенно заснула. Утром он вернется, повторяла я себе, но что мы скажем друг другу, понятия не имела.

Но он не пришел. Проснулась я очень поздно. Через окно лился яркий солнечный свет, дверь была заперта, а на столе стоял поднос с завтраком (чай остыл и сделался безвкусным). Мне показалось, откуда-то издалека доносятся голоса: должно быть, служанки — Эстер и Маргарет, которую она называет гусыней, — прогуливаются в саду. Меня вдруг охватило непреодолимое желание присоединиться к ним, пробежаться по скошенной траве, отправиться гулять куда глаза глядят.

Всю оставшуюся часть утра я просидела за столом, ожидая его прихода, но он так и не появился.

В какой-то момент в двери повернулся ключ, я с бьющимся сердцем вскочила на ноги. Но это была всего лишь Эстер. Она принесла обед, наперстянки, сорванные в лесу, примыкавшем к саду, и поставила их в воду. Большое ей спасибо.

Эстер.

Она подмигнула мне так лукаво, будто хотела сказать, что все обо мне знает, на самом деле даже больше, чем я сама.

Которая, казалось, была расположена поговорить.

— Ну как там Уильям, пишет? — поинтересовалась я, зная, что этот вопрос будет ей приятен. Выяснилось, что Уильям работает у коллеги моего опекуна в Сити. Но о его обязанностях и о том, как он их исполняет, Эстер известно очень мало, хотя его новое место производит на нее впечатление.

— Он очень прилично зарабатывает, мэм, правда. И в письме говорит, что живет, — в голосе Эстер, когда она выговорила это название, явственно прозвучала гордость, — в Севен-Дайалс. Вы знаете, где это, мэм?

— Весьма почтенное место, — сказала я.

— И еще он обещает скоро написать и вызвать меня к себе.

— Ну и как, поедете?

— Разумеется, мэм, а как же иначе?

«И с кем же мне говорить, когда Эстер уедет?» — подумала я. Не с мистером же Рэнделлом с его брошюрами да трактатами (неделю назад он привез очередной — про западноафриканскую миссию) и не с миссис Финни, с которой я за последние две недели и десяти слов не сказала. Но тут мне пришло в голову, что если повести себя по-умному, из этой ситуации можно извлечь пользу.

Надо быть хитрой.

Он не приходит.

Я перечитала, наверное, впервые за последние пять-шесть лет, стихи, которые посвятил мне Ричард, мистер Фэрье, и мне сделалось тоскливо.