Страница 56 из 105
21 ноября 1865 г.
Зима наступила рано. Пошли в рост остролисты и все такое прочее; люди говорят, это является верным знаком. Гуляя сегодня по дорожкам, я увидел сорокопута, клюющего дохлую мышь, которую он затащил на верхнюю жердь забора. Человек я, мне кажется, не суеверный, но эта картина — пустынное место, настойчивые, монотонные удары птичьего клюва — наполнила меня каким-то потусторонним ужасом.
22 ноября 1865 г.
Вечера мрачные и угрюмые, туман низко висит над серыми полями. Письмо от Маргессона, он недавно женился и наслаждается жизнью в Девоншире. Как же я завидую его удаче! Он пишет, что «супружеская любовь — это высшее из земных наслаждений, даруемых нам Богом». Вот бы мне его испытать — ведь последние два года я живу здесь едва ли не в полном одиночестве. Отправил ответное письмо Маргессону, пожелал ему счастья.
25 ноября 1865 г.
Как ни странно, записка от Дикси — приглашает меня зайти. За последний год он сильно изменился, сник как-то, поседел. На вопрос, отчего я не видел его в церкви, ответил уклончиво. Выпив по бокалу мадеры, мы уселись у него в кабинете: любопытное место, ясно свидетельствующее о научных интересах хозяина. В какой-то момент, указав на жабу с конечностями, пришпиленными к анатомическому столику, и рассеченным тельцем, он спросил, верю ли я, будто животные наделены чувствами. Я ответил, что животные воспринимают мир почти так же, как и мы, но только не в такой мере. Бык, например, может оплакивать утрату хозяина, но горе его не похоже на наше, человеческое. В доме пустынно и мрачно, дорожки неровные, заросшие, за окном завывает ветер.
27 ноября 1865 г.
Решил отложить свою «Защиту епископата» — она перестала мне приносить даже малейшую радость.
1 декабря 1865 г.
Сегодня еду в Эли по приглашению мистера Марджорибэнкса. Тоскливая поездка по длинным узким дорогам, проложенным через топи, простирающиеся, на сколько видит глаз. Унылые, суровые места. Приход явно женский, хотя, если не ошибаюсь, мистер Марджорибэнкс — вдовец. Долгие, хорошие разговоры — как глоток свежей воды после долгих месяцев, проведенных в пустыне. Настоятель расспрашивал о раскольничестве, о его влиянии в приходе, я честно сказал, что думаю: раскольничество подрывает церковь, наносит такой же вред людям, как, допустим, публичный дом, и мой долг — проповедовать Слово Божье в согласии с заповедями, не считаясь ни со вкусами, ни с предрассудками. По-моему, он остался доволен таким ответом. Множество людей, в большинстве своем мне не знакомых. Если говорить о женщинах, мисс Марджорибэнкс — самая приятная.
5 декабря 1865 г.
Снова в доме. Дикси не может подняться со стула из-за какого-то недомогания (артрит? Пальцы у него скрючены, ладони распухли), но принял меня весьма учтиво. Лакей все время рядом — поправляет подушки, придвигает подставку для ног и т. д. Заставил меня осмотреть несколько образцов — чучело куницы, которую, по его словам, недавно поймали в Инвернессшире. Зверек на воле, должно быть, очень проворный. Два яйца скопы — оттуда же. Дикси платит по пять фунтов за каждую такую штуковину, и это кажется мне чистым грабежом. Дикси спросил, признаю ли я ценность науки. Я ответил, что любая область знания, позволяющая проникнуть в тайны Вселенной, созданной Богом, разумеется, вызывает у меня понимание. Но есть вещи, которых лучше не знать. Говорили о мистере Госсе, Лайелле, загадках камней и т. д.
6 декабря 1865 г.
Боюсь, я уже надоел Дикси, но лакей принес мне очередную вежливую записку с приглашением отобедать. Он почти оправился от болезни.
9 декабря 1865 г.
Видел Дикси гуляющим по дорожкам. По нашим старым маршрутам.
15 декабря 1865 г.
Ездил в Эли на рождественскую службу. Потом заглянул к настоятелю. Мисс Марджорибэнкс. Приятно удивлен ее знакомством с романами Теккерея. Она в восторге от «Виргинцев», «Филиппа» ставит ниже, но не намного. Диккенс в сравнении с ним кажется грубоватым. В этом ее поддерживает отец: Теккерей — джентльмен. Долгая приятная беседа.
26 декабря 1865 г.
Эли. Дневная служба. Прием в доме настоятеля. Игра в жмурки. Мисс Марджорибэнкс.
3 января 1866 г.
Эли.
10 января 1866 г.
Я здесь только время зря теряю. В приходе сто крестьян, а на службах никого нет. Сердцем я в другом месте. Решил написать кузену Ричарду — может, он подыщет мне какое-нибудь другое место.
13 января 1866 г.
А. в Лондоне, навещает тетку. Взял с собой свое лучшее стихотворение «Аларик», которое я написал в Оксфорде и подумывал отправить какому-нибудь издателю. Разлит в нем дух, по нынешнему моему состоянию, непереносимый.
15 января 1866 г.
Обед в доме. Встретил там доктора Конолли — невропатолога, кажется, Дикси с ним в приятельских отношениях. Тусклый, печальный день, непрестанно воют собаки, служанка с грустным видом развешивает белье на кустах смородины… Внутри дома сильно пахнет сыростью. Дикси говорит, что это место никаким огнем не протопишь. Мне было приятно, что мистер Конолли вспомнил меня, вежливо поинтересовался моими планами на будущее. За обедом говорили о профессиональных занятиях Конолли — впрочем, довольно неопределенно. Он считает, что душевнобольного не следует держать взаперти, напротив, лучше предоставлять всяческие возможности для передвижения, разумеется, в пределах лечебного заведения или дома. Такая относительная свобода, по его мнению, есть существенная часть лечения. Дикси чрезвычайно заинтересовался этим, привел несколько примеров из собственного опыта. В результате разговор стал напоминать обмен мнениями между двумя профессиональными медиками, но рассуждали они с таким энтузиазмом, что я ни в коей мере не чувствовал себя посторонним.
Увы, все это — обед, разговор на профессиональные темы и т. д. — затмило одно событие, случившееся во время десерта, которое мне, как ни странно, даже сейчас не очень-то хочется описывать…
Мистер Марджорибэнкс — настоятель прихода Эли, лет шестидесяти, чрезвычайно бодрый на вид, вел аскетический образ жизни, однако же, по словам людей, его знавших, славный и добросердечный. Он возглавлял приход около десяти лет и, живя экономно, но не скаредно, не упуская возможности приработка, которые давало ему положение, скопил, по всеобщему мнению, неплохое состояние. Если мистер Марджорибэнкс и завоевал себе видное положение в округе, то обязан им он был не блеску проповедей и не объективности в суждениях, а твердой позиции в церковных делах. Настоятель был священником-консерватором, причем такой закалки, что не один священнослужитель, известный миру своими консервативными взглядами, в его присутствии почувствовал бы себя чуть ли не либералом. Католиков он ненавидел до глубины души, сама мысль об эмансипации Римской католической церкви — в любой форме — приводила его в ужас. Методистов, конгрегационалистов, квакеров, вообще всяких верующих-неангликан он, будь его воля, поставил бы, как мне кажется, вне закона. И тем не менее бдительный взгляд настоятеля был направлен в равной степени и на собственный приход, и в окружающий мир. Он глубочайшим образом презирал ритуализм, пьюзизм и Оксфордское движение. [28]То же самое следует сказать о стихарях и ризах, которыми столь простодушно злоупотребляют нынешние священники. Сам мистер Марджорибэнкс произносил свои проповеди, пользуясь обычным женевским саккосом, и весьма свирепо отзывался о «слабодушных, увлекающихся пышными мантиями». Все эти черты, не только терпимые, но и чтимые в твердыне под названием Эли, вряд ли поспособствовали бы карьерному росту мистера Марджорибэнкса в церковной иерархии. Люди поговаривали, будто настоятель не просто здоровый и преуспевающий, но также разочарованный человек.
28
Попытка возродить Высокую церковь XVII в.