Страница 29 из 91
С таким же успехом он мог бы искать потайные строчки прямо в воздухе.
По двери царапнули. В комнату вошел молодой слуга и изобразил позу почтения. Ота рассеянно ответил.
— Пришла женщина, за которой вы посылали, высочайший. Лиат Чокави.
— Пусть войдет. Принеси нам вина и две чаши, а затем проследи, чтобы нас не беспокоили.
— Но, высочайший…
— Мы что, не сумеем налить себе вина? — Ота вспылил, но тут же пожалел о своей резкости, увидев, как побледнел юноша.
Он вовремя подавил желание извиниться. Просить прощения за грубость — позор для хая Мати. Это была одна из множества мелочей, которые он выучил, заняв отцовский трон. Один из его многочисленных промахов. Слуга попятился вон из комнаты. Ота сложил письма и спрятал их в рукав. Вошел юноша с подносом, на котором стояли серебряный кувшин и две пиалы из тончайшего гранита, вылепленные мастером вручную. Лиат вошла следом за слугой. Она присела на низкий диван и скромно потупила глаза, словно бы в знак уважения. На самом деле — просто прятала страх.
Слуга удалился. Ота щедро плеснул вина в каждую пиалу и протянул одну из них Лиат.
— Искусная работа, — заметила та, рассматривая камень.
— Это все андат. Он превращает кусок породы во что-то наподобие глины, а затем гончары лепят, что хотят. Мати славен такими вещицами. А еще — видела мост над рекой? Он когда-то был целым куском скалы. Пять поколений назад его отлили в формы, а потом обработали. И башни так же. Мы и впрямь столица мелких чудес.
— Откуда такая горечь? — Лиат наконец взглянула на него. Глаза у нее были все такие же, цвета чая с молоком.
Ота вздохнул и сел напротив нее. На улице гудел ветер.
— Это не горечь. Я устал, вот и все.
— Я знала, что ты не останешься грузчиком.
— Так уж вышло. Вот что… — Ота собрался, глотнул крепкого вина, от которого во рту не оставалось привкуса, а в груди разливалось тепло. — Пора бы нам поговорить про Найита.
Лиат кивнула, осушила чашу и протянула Оте, чтобы тот налил еще.
— Я одна во всем виновата, — сказала она, откинувшись на спинку сиденья. — Не надо было брать его сюда. Я ведь не замечала. Не видела, как он похож на тебя. Если бы знала, что вы почти на одно лицо, я бы никогда вместе с ним не приехала.
— Теперь уже поздно жалеть, — сказал Ота.
Лиат вздохнула, соглашаясь, и снова посмотрела на него. Трудно было поверить, что когда-то они любили друг друга. У девочки, которую он тогда знал, не было седины и усталого взгляда. Да и парень, которым был он сам, превратился в такое же далекое воспоминание, как снег в середине лета. Когда-то они целовались, спали в одной постели, зачали сына, который вырос и уже стал мужчиной. Ота до сих пор помнил то время — бараки, где он мылся, а она стояла рядом и говорила с ним, башенку из брусков туши в ее каморке в Доме Вилсинов, тяжесть ее молодого тела, себя самого — такого же юного и сильного. Если в прошлом они наделали глупостей, последствия настигли их только сейчас. Разве тогда они могли предвидеть, чем все обернется?
— Я думала, как нам быть, — нарушила молчание Лиат. — Найиту я пока ничего не говорила. Не знаю, что ты собираешься делать, но, думаю, лучше всего будет поговорить и с ним, и с Маати. А потом Найит-кя примет клеймо. Знаю, клеймо — не для первого сына, но все же это покажет, что он отказался от прав на престол. Пусть люди знают, что у него нет никаких замыслов.
— Я бы поступил иначе, — медленно произнес Ота, стараясь подобрать правильные слова. — Боюсь, жизнь моего сына под угрозой.
Она вздрогнула. Это был едва различимый кроткий, судорожный вдох, но Ота его услышал.
— Итани, — сказала она, называя его по имени, которое было у него давным-давно, в Сарайкете. — Пожалуйста. Я поклянусь чем угодно. Найит — не враг Данату. Я приехала только из-за гальтов. Я не собираюсь усадить сына на твое место.
Ота поставил чашу и жестом попросил ее замолчать. Она побледнела.
— Я говорил совсем не об этом, — тихо произнес он. — Дело в том, что я не… Боги. Не знаю, как и сказать. Данат болен. У него слабые легкие, а зимы у нас тяжелые. Люди мрут каждый год. Не только старые и слабые. Молодые, здоровые. Я боюсь, что Данат умрет. Если у меня не будет наследника, в городе начнется резня.
— Но тогда…
— У меня не получилось быть хорошим правителем. Дома утхайема так и не сплотились под моим главенством, если не считать их единодушного недоверия, да еще неприязни к моей жене. У нас дважды чуть не доходило до восстания. Только чудом удалось его избежать. Я в ответе за безопасность Мати. Поэтому я хочу, чтобы Найит не принимал клейма, на случай… если он станет единственным наследником.
Лиат раскрыла рот от удивления. Прядь волос выбилась из прически и упала ей на щеку. Мелькнула седина. В Оте проснулось смутное желание поправить эту прядь — отголосок давно забытой привычки.
— Вот все, что я об этом думаю, — закончил Ота и взял в руки пиалу.
— Мне жаль, — произнесла Лиат.
Ота изобразил позу благодарности, хоть и не понял до конца, что именно пробудило ее сочувствие. Лиат перевела взгляд на свои руки. Наступила глубокая тишина, однако в ней не было неловкости. Им просто не хотелось говорить, наполнять пустоту словами. Лиат пила свое вино, Ота — свое. Ветер шепотком бормотал за окнами, рассказывая каменным стенам какую-то историю.
— Хай Мати… — задумалась Лиат. — Вот уж не хотела бы я получить такую работу.
— Полная власть и никакой свободы, — откликнулся Ота. — Если трон достанется Найиту, он меня проклянет. Нужно заботиться о тысяче дел, и каждое из них для кого-то важнее всего на свете. Руки опускаются.
— Могу себе представить. Я управляю всего лишь торговым домом, но все равно бывают дни, когда я мечтаю, чтобы все оно пропало пропадом. И это притом, что у меня есть люди, которые ведут учет, устраивают переговоры, следят за ходом судебных тяжб и подают прошения утхайему.
— А все судьи и утхайемцы обращаются ко мне. Конца этому не видно.
— Ну, всегда можно уйти в себя или покатиться по наклонной, — улыбнулась Лиат, однако ее слова были шуткой только наполовину. — Говорят, хай Чабури-Тана трезвеет лишь тогда, когда надо уложить в постель новую жену.
— Соблазн велик, — согласился Ота. — Только, понимаешь ли, какое дело… Однажды я решил стать хаем, чтобы защитить Киян, но за это время Мати как-то умудрился стать моим городом. Я здесь родился. И пусть я не такой хороший правитель, я единственный, кто у них есть.
— Звучит разумно.
— В самом деле? А вот я не вижу никакого смысла.
Лиат поставила пиалу и встала. В ее глазах ему почудилась решимость и грусть, хотя грусть, наверное, только из-за того, что ему самому было грустно. Она подошла ближе и поцеловала его в щеку. Уверенно чмокнула, словно тетушка — любимого племянника.
— Амат Кяан поняла бы, — сказала Лиат. — Я ничего не скажу Найиту. А если кто-то спросит, буду все отрицать, если только ты не потребуешь открыть правду.
— Спасибо, Лиат-тя.
Она отступила на шаг. Тяжелая усталость навалилась Оте на плечи, но он все же выдавил из себя милую улыбку. Она покачала головой.
— Это я должна тебя благодарить, высочайший.
— Что я такого сделал?
— Подарил жизнь моему сыну. Это ведь одно из тех решений, о которых ты говорил?
Она приняла его молчание за ответ, улыбнулась еще раз и ушла. Оставшись один, Ота вылил остатки вина в пиалу и долго смотрел, как гаснет на западе огненная полоса. На небо высыпали звезды, поднялась полная луна. Дни становились все дольше, но им суждено было снова пойти на убыль. В конце лета, когда наступит самая теплая пора, когда ветки деревьев и виноградные лозы будут гнуться под тяжестью плодов, ночи снова потихоньку начнут расти. Сможет ли Данат осенью играть на улице, успеет ли погреться на солнце, прежде чем снег и холода снова загонят их под землю? Как же вышло, что он растит сына для жизни во тьме и строит планы на случай его смерти?
Когда-то давно Ота был молод и достаточно уверен в себе, чтобы пойти на убийство. Он отнял жизнь хорошего человека, потому что они оба знали, какую цену придется заплатить, если тот выживет. Тогда Ота смог это сделать.