Федор Волков

— Ах, хороводы! — вздохнула императрица. — Однако ж ни бригадир Сумароков, ни вы до сих пор не представили нам приятности видеть все это. Я ведь просила вас, дорогой Никита Юрьевич, утешить нас русской труппой.

— С вашего позволения, ваше величество, вы просили бригадира Сумарокова… Он вам представил кадетов Шляхетного корпуса.

— Разве я для того готовлю кадет, чтоб они представляли мне кумедии и тражедии?.. Я хочу видеть в них мужей, на пользу Отечества служащих. И потом, какие могут быть актеры из юношей, артикулами воинскими занимающихся? Странно, князь… Странно… А что ж партикулярные труппы? Они тож не годны для двора?

— Не годны, ваше величество, — поклонился Трубецкой. — Что на святках и масленой в двух столицах играли, ко двору пускать негоже.

— А гоже что? — спросила Екатерина. — Неужли, князь, среди доброго и смышленого народа нашего так уж и не найти тех, которые годны б были?

— Отчего ж, ваше высочество? — поднял бровь Трубецкой. — И так думаю, есть не токмо годны, но и которые многую фору иноземцам дадут.

— Так где ж они, князь? — удивленно воскликнула императрица. — Вы их видели, Катрин?

— В воображении нашего дорогого Никиты Юрьевича…

Трубецкой поклонился великой княгине и обратился к Елизавете Петровне:

— Ваше величество, генерал-прокурору не следует злоупотреблять своим воображением, на то есть сочинители и комедианты, о коих я и хочу вам доложить. В государстве Российском есть настоящий русский театр, который ставит не только кумедии и тражедии, но и оперы.

— Вот как! — удивилась императрица. — И где ж этот театр?

— В Ярославле, ваше величество. Театр купца Федора Волкова.

Князь не посвящал в эту новость великую княгиню, и та могла затаить обиду. Ему ж хотелось, чтобы о русском театре императрица услышала от него, а не от великой княгини.

— О, ваше величество, театр этот весьма скромен, чтобы удостаивать его высокого внимания. Однако, если ваше величество соизволит…

— Отчего же не соизволить, князь! Очень даже соизволю. — Императрица разволновалась. — У меня есть постоянный русский театр, а я впервые узнаю об этом! Вы-то откуда узнали, Никита Юрьевич?

— Я генерал-прокурор, — уклончиво ответил Трубецкой и опустил голову. — Вы желали видеть русский театр, а ваше желание для всех нас закон.

— Нет, вы представляете, Катрин? Надо непременно посмотреть его. Купец… Как, то бишь, его, Никита Юрьевич?..

— Федор Волков, ваше величество.

— И что, богатый купец?

Этого Трубецкой не знал, потому что Игнатьев в письме ему умолчал о достатках Волкова. Но что значит для императрицы понятие о богатстве! И он решительно ответил:

— Среднего достатка, ваше величество.

— Похвально! Купцы наши даже при средних достатках свои театры содержат. А многие ль из наших дворян позволить себе это могут? Мы хотим видеть ваших комедиантов, князь. Если вы нас любите, то постарайтесь доставить нам удовольствие до великого поста. Там уж будем молиться о спасении души… Как вы думаете, Катрин, любит нас Никита Юрьевич?

Екатерина посмотрела на Трубецкого и прочла в его глазах немую мольбу.

— До поста слишком мало времени, но его вполне достаточно, чтобы князь убедил нас в своей любви, ваше величество.

Трубецкой поклонился.

— Что же вы стоите, князь? — удивилась императрица. — Вы рискуете разочаровать нас. Немедленно же заготовьте указ и велите моим именем привезть в Петербург всю труппу не мешкая. Не мешкая, князь!

— Слушаюсь, ваше величество.

У портьеры он вдруг остановился: запел Марк Полторацкий — первый русский оперный бас, для которого Арайи специально написал партию Марциана в «Евдоксии венчанной». Мало кто из итальянских певцов мог соперничать с этим самородком, который исполнял труднейшие итальянские партии «с художественными каденциями и изысканнейшими украшениями».

И тут Трубецкой поймал себя на мысли: чрез этих купцов, не дай бог, и судьбы лишиться недолго. Выходя из ложи, он чуть не столкнулся с Иваном Ивановичем Шуваловым.

Костромские дворяне братья Александр и Петр Шуваловы поставили на карту свою судьбу в ночь на 25 ноября 1741 года. Взвесив все шансы, они быстро сообразили, что проигрыш маловероятен и грозит всего лишь потерей двух неприкаянных голов, выигрыш же сулит будущее, в лучезарности которого они не сомневались. И они приняли участие в игре: дворцовый переворот против правительницы Анны Леопольдовны и ее маленького сына-императора Иоанна Антоновича произошел бескровно. Ворвавшись во главе гвардейцев-преображенцев во дворец, Елизавета Петровна приказала арестовать правительницу, поцеловала низвергнутого младенца-императора и провозгласила себя русской царицей.

Мечты о лучезарном будущем становились явью. Через пять лет генерал-аншеф Александр Иванович Шувалов стал иметь под своей «дирекцией» Тайную розыскных дел канцелярию — высший орган политического сыска. Созданная еще Петром Первым по делу царевича Алексея и его приверженцев, она просуществовала тогда восемь лет и вновь была создана в царствование Анны Иоанновны стараниями жестокого и подозрительного Бирона. «Русскими должно повелевать кнутом или топором», — говаривал «курляндский конюх», и головы подданных империи летели тысячами: более ста тысяч голов было положено на плаху «веселым и обаятельным» палачом.

Вступив на престол, Елизавета Петровна дала слово отменить смертную казнь. И она свято блюла свой обет, никого не карая смертью. Правда, под кнутом и батогами, случалось, умирали, но на то уж была воля божья. Лишить жизни тремя ударами кнута мог не каждый палач, да кто ж и считал их — эти удары! Однако ж больше ссылали в места, не столь отдаленные. За двадцать лет царствования Елизаветы таких ссыльных набралось около ста тысяч.

Тайная канцелярия «слово и дело государево» — продолжала наводить ужас на подданных империи.

Всесильным же стал брат Александра Петр Иванович. Был он женат на Мавре Егоровне Шепелевой, фрейлине Елизаветы с достопамятных времен. С тех самых времен, когда и Мавра Егоровна, и сама Елизавета Петровна чуть было избежали следствия в той самой Тайной канцелярии.

В ту пору, после смерти Петра II, цесаревна Елизавета Петровна осталась единственной в России законной претенденткой на русский престол и, стало быть, самым опасным конкурентом царствующей государыне. Анна Иоанновна ни на минуту не упускала из виду веселую затворницу Александровской слободы, где хоть и потешались невинными домашними спектаклями да беззаботным катанием на качелях, однако ж и росла глухая вражда к ненавистной бироновщине и немецкому засилью. Это уже становилось опасным.

И вот весной 1735 года генерал Ушаков объявил в Тайной канцелярии, что ее императорское величество указали «дому ея высочества благоверной государыни цесаревны Елизаветы Петровны регента певчего Ивана Петрова взять в Тайную канцелярию и какия в квартире его есть письма и тетради и книги скорописный и уставный — для разсмотрения все забрать в Тайную канцелярию».

Петрова арестовали, а в доме его обнаружили средь прочих бумаг два письма и тетрадку, кои сразу же обратили на себя внимание. Первое письмо имело заголовок: «О возведении на престол российския державы»; во втором упоминалось о принцессе Лавре; в тетрадке писалось о «гадании философском». Все эти бумаги были срочно отосланы «на разсмотрение» новгородскому архиепископу Феофану. Просмотрев бумаги, осторожный Феофан посоветовал: «Допросить, до которого лица то написано и пением действовано, и когда и где? Второе — часть то комедии: где ж она была? кто сочинял? кто принцесса Лавра и вся история или фабула откуда вынята?»

Регенту Петрову, пригрозив смертной казнью за утайку истины, приказано было ответствовать по всем пунктам. И он показал: «Второе письмо — «явление» выписано из комедии, составленной в Москве в 1730 или 1731 году фрейлиной государыни цесаревны, что ныне за камер-юнкером Петром Шуваловым, Маврой Егоровною дочерью Шепелевой; а по чьему приказу ту комедию она сочиняла и в какой силе о принцессе Лавре написано, того он не ведает; токмо признавает он, что о принцессе Лавре упомянулось в той комедии в образе богини… Действие исполняемо было при государыне цесаревне им, Петровым, и другими певчими, також и придворными девицами, для забавы государыни цесаревны; и посторонних, кроме придворных, никого на оных комедиях не бывало. А откуда оныя комедианская фабула вынята, того он не знает».