Страница 18 из 56
Последний мирный день
По сообщениям советских историков (в частности, В.А. Анфилова), с утра и до самого вечера 21 июня 1941 года в Кремле, в Маленьком уголке, с частыми (на час-два) перерывами, заседало Политбюро. Вспомним, что уже утром 21 июня сотруднику наркомата Госконтроля Д. Ортенбергу в Наркомате обороны приказали облачиться в военную форму и ждать выезда с Тимошенко в Минск – на Западный фронт. В то же утро К. Симонова озадачили написанием антифашистских песен. 21-го же начальник Ортенберга по Госконтролю – Лев Мехлис – неожиданно (или наоборот – вполне ожидаемо) возглавил Политупр Красной Армии, сменив на этом посту товарища Запорожца (сохранив по совместительству пост наркома Госконтроля). Иными словами, «серый кардинал» Хозяина вдруг превратился в самого главного замполита, которому было поручено приглядывать за военными.
По словам Виктора Суворова, на том же заседании Политбюро начальник Разведупра генерал-лейтенант Голиков «доложил о грандиозной концентрации германских войск на советских границах, об огромных запасах боеприпасов, о перегруппировке германской авиации, о германских перебежчиках и о многом-многом другом. Голикову были известны номера почти всех германских дивизий, имена их командиров, места их расположения. Было известно очень многое, включая название операции «Барбаросса», время её началаи многие важнейшие секреты. После этого Голиков доложил, что подготовка к вторжению пока не начиналась, а без подготовки начинать войну невозможно. На заседании Политбюро Голикову был задан вопрос: ручается ли он головой за свою информацию и если он ошибся, то Политбюро вправе сделать с ним именно то, что было сделано со всеми его предшественниками» («Ледокол», с. 312).
Между прочим, Д. Мёрфи приводит выдержку из статьи Голикова в журнале «Международные отношения» за 10 октября 1969 года. Голиков, в частности, упоминал о том, что одним из самых важных в плане информации о предстоящем нападении Германии был его доклад № 5 за 15 июня 1941 года. Этот доклад высшему военному и политическому руководству страны, по словам бывшего начальника ГРУ, «давал точные цифры по немецким группировкам, сосредоточенным против каждого из наших приграничных округов – Прибалтийского, Западного и Киевского – на 400 км в глубь германской территории. Мы также знали о численности германских войск в Румынии и Финляндии... От разведисточников ГРУ нам было известно о дате вторжения. Мы сообщали руководству и о каждом решении Гитлера в очередной раз отложить выступление (главным образом из-за недостаточной готовности его войск). Мы выяснили и доложили детали всех стратегических вариантов нападения на СССР, составленных германским Генштабом, включая и пресловутый план «Барбаросса» («What Stalin knew. The Enigma of Barbarossa», перевод с английского мой, с. 210). Д. Мёрфи поспешил тут же добавить, что, поскольку архивных свидетельств существования доклада № 5 не обнаружено, он, скорее всего, являлся «плодом воображения» Голикова. Может, и «плод»: только зачем тогда Голиков указал «реквизиты» отчёта – номер и дату?.. Ведь мог написать что-то расплывчато-неконкретное в хорошо знакомой манере советских мемуаристов: «кое-кто кое-где у нас порой...» Не забудем, что это была статья в журнале: у человека имелась возможность всё взвесить и перепроверить, потратив на это месяцы (если не годы). Не удержусь и напомню читателю, что якобы рассказанная Жуковым (то ли Симонову, то ли Безыменскому) басня о будто бы показанном ему Сталиным письме Гитлера выдумкой бывшему американскому шпиону Мёрфи не показалась – несмотря на констатированное им же полное отсутствие архивных следов и в данном случае!
Так или иначе, по какой-то загадочной причине Политбюро якобы согласилось с будто бы приведёнными Голиковым аргументами: мол, скорого нападения ждать не стоит. И это в обстановке, когда накануне – в 2.40 ночи 21 июня – из штаба Западного фронта была получена разведсводка, сообщавшая, что противник снял проволочные заграждения на границе, а из лесов слышен шум моторов. Ссылаясь на «Сборник боевых документов Великой Отечественной войны» № 35 (с. 15), выпущенный Воениздатом ещё в 1958 году, историк М. Солонинв своей книге «22 июня. Анатомия катастрофы» сообщает, что «последняя довоенная разведывательная сводка штаба Западного ОВО заканчивалась констатацией того, что «основная часть немецкой армии в полосе против Западного Особого военного округа заняла исходное положение»(с. 15). И, естественно, это не было исходное положение для отправки на Запад – покорять Британию (так почему-то решил И. Бунич).
Интересно отметить, что тогда – в ночь с 21 на 22 июня 1941 года – это известие не вызвало никакого всплеска активности. Сталина никто не будил, Политбюро не собиралось, Жуков и Тимошенко на приём к вождю не напрашивались, Молотов не вызывал посла Шуленбурга, а посол Деканозов не лез к Риббентропу со своими нотами. Единственный разумный вывод, который можно сделать, сравнивая события ночи 20/21 и 21/22 июня, это то, что Сталин и его окружение знали о точном времениназначенного Гитлером нападения (на рассвете следующегодня), а также о том, что это нападение не состоится. Позволю себе выразить своё личное мнение по поводу весьма сердитых заявлений, которые якобы делал Сталин в отношении предупреждений о грядущей войне. Если он действительно налагал на разведдонесения гневные резолюции типа «Не верю!» и ругал матом своих же шпионов, то это могло свидетельствовать не об уровне его доверия к собственным спецслужбам, а о том, что он хотел, чтобы о его демонстративном нежелании верить в агрессивные намерения Гитлера узнали находившиеся в его окружении германские агенты.Если, конечно, таковые действительно имелись: похоже, что этой точки зрения – вслед за бывшим аналитиком Разведупра Новобранцем – придерживается И. Бунич. То, что подобный вариант с точки зрения Сталина был вполне вероятным, вождь должен был понять ещё в августе 1939 года – когда на Западе таинственным образом оказался и был опубликован текст его знаменитой программной речи, произнесённой на заседании Политбюро 19 августа того же года.
Аргументы Резуна-Суворова, объясняющие необъяснимое спокойствие Сталина, хорошо известны: немцы не готовились к ведению боевых действий зимой, а значит, не были готовы к войне с СССР вообще – в общем, сплошное «самоубийство» (собственно, так и называется одна из книг Суворова). Так или иначе, с утра 21 июня, ничуть не опасаясь практически полностью изготовившихся к нападению немцев, советское руководство деловито и без малейшей паники завершало собственную подготовку к агрессивной войне, утверждая задним числом создание фронтов, подчиняя Будённому группу из семи армий РГК (фактически – эквивалент резервного фронта) и принимая на вооружение реактивные миномёты БМ-13 («катюша»). Жуков, Тимошенко, Мерецков и многие другие метались между Кремлём и своими кабинетами, готовясь к скорому выезду в уже ставшие прифронтовыми округа. Кое-кто – например, заместитель наркома обороны К.А.Мерецков(см. «На службе народу», с. 205) и нарком связи Пересыпкин (см. «Ледокол», с. 321) – таки успели уехать ещё до начала войны – вечером 21 июня. Первый направился в сторону хорошо знакомой ему финской границы, второй – на границу с Восточной Пруссией – налаживать связь для передового КП Сталина. Подчеркнём: вся эта никак пока не связанная с возможным немецким нападением кипучая деятельность началась с самого утра и продолжалась с перерывами как минимум до обеда.
Возможно, что к утру 21 июня Сталин и Молотов уже обладали определённой уверенностью в том, что хитроумный план сработал, и «дорогого друга» Адольфа больше нет в живых. Уверенность эта могла базироваться на заслуживавшем доверия донесении, в котором, например, сообщалось, что его автор лично «администрировал» яд или быстро действующий патоген и что смертельная субстанция должна вот-вот подействовать. Военные – Тимошенко, Жуков и прочие – скорее всего, деталей происходившего не знали, но наверняка о чём-то догадывались. Вдобавок, они могли черпать свою собственную уверенность из успокаивающих намёков вождя, совершенно хладнокровно реагировавшего на становившиеся всё более тревожными донесения с границы.