Страница 102 из 109
Я решил, что более красивого знакомства с Саламанкой быть не может.
Этот прекрасный золотой город — одна из жемчужин Испании. Здесь путешественник снова понимает, в сотый раз, что испанцы — величайшие архитекторы и строители со времен Рима. В Саламанке нет ни одного здания, любого возраста, на которое не стоило бы полюбоваться. Здешняя Пласа Майор восемнадцатого века — потомок Пласы Майор семнадцатого века в Мадриде, но она не утратила былого величия, как ее предшественница. Я не могу представить более красивый и изящный памятник восемнадцатому веку в Европе: здесь этот век предстает взору не в тоге, как в Бате, но в атласном камзоле и с табакеркой из боливийского серебра в руке.
В свежести утра я шел по римскому мосту к месту напротив Саламанки, где женщины всегда стоят на коленях в поклонении богу чистоты, пока стирают белье в реке Тормес. Солнце поднималось над сказочным городом, касаясь башен двух соборов, стоящих бок о бок, и проникая лучами в старинные улочки, где университет, церкви, мужские и женские монастыри и дворцы слагают камни цвета Парфенона. Дождь веков не смыл с этих золотых стен творения студентов средних веков, которые после получения степени брали лестницы и писали свои имена красной охрой на стенах домов.
Потом я вернулся в Саламанку и отправился на утренние рынки посмотреть на разгрузку машин с рыбой, прибывающих с побережья. Я зашел на первую мессу в маленькую церковку двенадцатого века, посвященную святому Мартину, над дверями которой красуется готическая скульптурная группа, изображающая, как святой делится своим плащом с нищим. На обратном пути в отель на завтрак я наткнулся в боковой улочке на камнереза, восседавшего на желтом каменном блоке с резцом и деревянным молотком в руках. Он ремонтировал одно из старых зданий, и, глядя на него, я восхищенно размышлял о врожденном, наследственном мастерстве, направляющем его резец. Заметив мой интерес, старик слез с камня и в пять минут выдал мне секрет платересковых [147]и чурригересковых [148]украшений, обычных для этой части Испании. Сколь часто я замирал перед воротами или фасадом, покрытым тысячей причудливых фигур такими как Escuelas Mayores [149]в Саламанке и Colegio de San Gregorio [150]в Вальядолиде — поражаясь, как художнику удалась такая филигранная вышивка по камню. Ответ прост — вода! Старик показал мне блок сухого камня, твердый, как сталь — и тот же самый камень, но пропитанный водой: он режется легко, словно сыр.
Час или два спустя, прогуливаясь по Пласа Майор, чьи кафе выглядели необычно заполненными для этого времени суток, я услышал, как кто-то зовет меня по имени, и увидел аристократическую фигуру, отделившуюся от группы мужчин и идущую ко мне с изъявлениями радости и удовольствия. Меня приветствовал один из эль-грековских вельмож: это был дон Мариано, мой друг из Мадрида.
— Мой дорогой, — воскликнул он, — это великолепно! Ты прибыл как раз в нужный момент. Если бы я только знал, где ты, я послал бы тебе приглашение и попросил приехать сюда. Мы проводим ежегодный Поэтический конгресс. Пойдем, познакомишься с поэтами!
Поэтический конгресс! Что за странная идея! Большинство поэтов, которых знал я, были одиночками, не отличавшимися духом общности. Мне не удалось припомнить ни одного, кого можно было бы уговорить посетить конгресс — и меньше всего конгресс других поэтов! Очевидно, испанские поэты более общительны и дружелюбны. Пока дон Мариано вел меня к поэтам, я думал, что во всем этом есть нечто опереточное: хор поэтов в Саламанке, которая сама — поэма, высеченная в золотом камне на фоне кастильских небес. Я был представлен нескольким молодым людям и паре мужчин среднего возраста — и поскольку они все выглядели весьма жизнерадостными и состоятельными, я решил, что у них наверняка имеются другие источники дохода. Они съехались с разных концов Испании. Один, выдающийся итальянский поэт, синьор Унгаретти, приехал из Италии; известный каталонский поэт Карлес Риба прибыл из Барселоны; и едва мы заняли свои места, как прибежал секретарь конгресса, размахивая телеграммой от Роя Кэмпбелла, гласившей, что он в пути. Все зааплодировали.
— Расскажи мне, в чем тут дело, Мариано, — попросил я.
— Конгресс поэтов в Сеговии, — ответил он, — имел такой успех в прошлом году, что мы решили провести свой. Идея его наполовину политическая. — Тут он принял мудрый дипломатический вид. — Мы свели вместе кастильскую и каталонскую группы. И, скажу тебе, это прекрасно сработало. Они здорово подружились.
— А что, не должны были? — спросил я.
Он с сожалением посмотрел на меня.
— Но это же Каталония и Кастилия! — сказал он. — Недоверие из-за недостаточности личных контактов с обеих сторон. Конгресс творит чудеса. Они прекрасно ладят.
Регионы Испании! Как Фердинанд и Изабелла вообще их объединили? Я посмотрел на поэтов, представляя их не испанцами, но галисийцами, басками, кастильцами, каталонцами и андалусийцами — какими, очевидно, они считали себя сами. Вне всяких сомнений, они прекрасно ладили: все перекрикивались на пределе голоса. Кастильский, как и его предок латынь, — прекрасный язык для крика и риторики. Один молодой человек открыл свой портфель и вытащил бумажное доказательство в виде интеллектуального ежеквартального журнала.
— A señorita? — прошептал я. — Она тоже?..
Мариано шепнул в ответ, что она poetisa [151].
Потом пришел секретарь и сообщил, что мы опаздываем на прием во дворце и нужно поторопиться. Он пережил несколько ужасных минут, сгоняя в кружок молодых поэтов, которые провели всю ночь в беседах и теперь разбрелись по Саламанке гасить похмелье. Некоторые, лихорадочно возбужденные и красноглазые, явно были готовы написать оду чему угодно.
Мы двинулись через площадь, то и дело останавливаясь поговорить маленькими группками, ибо мало кто из испанцев умеет ходить и говорить одновременно, и пришли наконец на крутую улочку, ведущую к роскошному дворцу, который архиепископ Фонсека построил около 1500 года. Ступени вели в большой ренессансный зал, параллельный улице, где официанты в парадном облачении стояли позади накрытого а-ля фуршет стола. Здесь нас приветствовали мэр Саламанки и ректор университета, а затем передали нас толпе профессоров и советников с женами. Были речи, фотографии со вспышкой и коктейльная вечеринка, которая могла бы происходить в Лондоне или Нью-Йорке. Я оказался втиснутым в угол бойкой маленькой женщиной, убежденной, что я итальянский поэт, а я счел меньшим злом позволить ей верить этому; на самом деле, думаю, это хорошее правило: никому не возражать на вечеринке с коктейлями.
Даже сквозь беседу сотни испанских поэтов я расслышал звук барабана и волынки во дворике внизу. Протиснувшись сквозь толпу, я выглянул из галереи во дворик, где увидел очаровательное зрелище: четырнадцать танцоров, восемь женщин и шесть мужчин, одетых в великолепные традиционные костюмы Саламанки. Женщины были в черных платьях, густо, словно куртка espada, усеянных вышитыми цветами, гвоздиками и розами, которые выступали на четверть дюйма от фона, почти как настоящие цветы. У одних танцовщиц были синие, у других розовые, а у третьих красные вставки на юбках спереди, и когда они кружились, сверкали алые нижние юбки. На всех красовались мантильи из белых кружев, а вокруг шеи — обручи из крупных золотых бусин размером с бараний горох, а невероятных размеров ожерелья из тех же бусин спадали петлями почти до талии. Мужчины были коренастые, в черных бархатных куртках до пояса и почти облегающих штанах, оканчивающихся черными петлями, которые надевались на туфли — как у епископа. Также они носили черные шелковые кушаки и черные шляпы с широкими полями и маленькими коническими тульями. Лидером группы оказался чудесный старик с брюшком, который прекрасно выглядел в своем костюме и был, сказали мне, деревенским портным и известным танцором. Он держал барабан и волынку, а мужчина помладше — майский шест.
147
Платереск — оригинальный стиль раннего испанского Возрождения первой трети XVI века, в основе которого лежит испано-мавританское искусство, готические традиции, мусульманское искусство и каноны итальянского Ренессанса. Стиль получил свое название по ассоциации с работами серебряных дел мастеров, украшавших свои произведения мелкими прихотливыми узорами.
148
Чурригереск — стиль испанского барокко рубежа XVII–XVIII вв. Название получил от фамилии самых ярких представителей: семьи архитекторов Чурригера, особенно Хосе Бенито Чурригеры (1665–1725). Особенностью стиля является предельная насыщенность фасада декоративными скульптурными деталями при общей простоте композиции.
149
Старшая школа ( исп.) — одно из зданий университета Саламанки.
150
Колледж Святого Георгия (Сан-Грегорио) ( исп.) — доминиканское учебное заведение, основанное в 1488 г. в Вальядолиде отцом Алонсо де Бургосом, епископом Паленсии, духовником Изабеллы-католички. В 1808 г. здание было сильно повреждено французами, и от него сохранились только роскошный готический фасад (предположительно работы Хиля де Силоэ) и дворик с арками. Позже здание отреставрировали и отдали Национальному музею скульптуры (1933), первоначально располагавшемуся в колледже Санта-Крус.
151
Поэтесса ( исп.).