Цивилизация классического ислама

В это время среда эмиров еще раз глубоко трансформировалась, по мере того как военачальники становились настоящими вассалами, обладавшими земельными пожалованиями и опиравшимися прежде всего на членов собственных кланов, как это повелось в исламской империи после взятия власти Великими Сельджукидами. Туркмены и курды возродили тогда ту самую ситуацию семейной борьбы, способствовавшей территориальному дроблению, которая некогда раздирала арабскую племенную среду умаййадской эпохи. И вновь классическое обращение суверена к войскам рабов в целях обеспечения собственной безопасности постепенно сократило последствия такого рода соперничества. В сиро-египетских эмиратах XII–XIII вв. было, повидимому, установлено равновесие, согласно которому эмиры, будь то свободные люди или вольноотпущенники, помогали суверену отправлять впасть,регулярно принимая участие в его советах, и занимали, таким образом, в его окружении более важное место, чем в аббасидскую эпоху. И такое положение сохранялось вплоть до установления оригинального военного режима, который будет характеризовать мамлюкский период.

Наконец, кади представляли на аудиенциях среду духовных лиц, хотя неизвестно, в силу каких именно функций они должны были фигурировать на халифских приемах. К тому же они не играли в отмеченных рамках столь важной роли, как секретари и эмиры.

На приемах особое место занимали некоторые члены правящей фамилии, в том числе наследный принц, а также потомки Пророка или его близкие родственники, хашимиты, принадлежавшие одни к линии ал-Абаса, другие — к линии Али ибн Аби Талиба. Многочисленные при дворе — один хронист уверяет нас, что их было около 4 000 человек в конце IX в., — пользовавшиеся различными привилегиями: освобождением от обязательного пожертвования и правом на пенсию, правда скорее символическую, — они были представлены синдиком, назначенным халифом и уполномоченным защищать их интересы. Этот синдик числился в ряду важных персон и обычно появлялся на аудиенциях в сопровождении членов своей группы. Его должность в начале X в. в связи с шиитской принадлежностью тогдашней власти была продублирована: наряду с аббасидским синдиком появился еще один — представитель Алидов.

Одинаково многочисленные, члены правящей фамилии играли вокруг халифа меняющуюся в зависимости от эпохи роль. Среди них наследные принцы, обладавшие первенством перед прочими сановниками, в начале аббасидской эпохи долгое время проходили своеобразную практику в качестве суверена, управляя провинциями с помощью доверенного человека, который в известных случаях становился их вазиром; так было при ал-Махди, затем при ал-Рашиде и ал-Мамуне, например. Но этот обычай был утрачен, когда в армии возобладало тюркское ополчение и молодые принцы в конце IX в. оказались заперты на противоположном берегу Тигра во дворце, изолированном ото всех. Братья халифа тоже, за исключением особых случаев, содержались на удалении и редко заявляли о себе: разве что лишь тогда, когда предпринималась попытка захватить реальную власть, как поступил Муваффак во время восстания занджей. Дядья халифа появлялись еще более редко, и хотя один из них сыграл немалую роль в начале X в. при ал-Муктадире, его вмешательство в политические дела было, в сущности, связано с матерью тогдашнего халифа.

Жены, запертые в тайных покоях гарема и никогда не появлявшиеся публично, фактически занимали во дворце отнюдь не последнее место. Особое внимание уделялось выбору тех, кто имел право на титул законной супруги халифа; обычно они принадлежали к арабской знати, представители которой тоже обладали исключительным правом на брак с дочерьми суверена. Тем не менее этим правом иногда пренебрегали в пользу некоторых выдающихся слуг или ради выгодного матримониального союза. Показателен пример ал-Мамуна, женившегося на дочери своего бывшего министра ал-Хасана ибн Сахла, иранке по имени Буран, которая получила от своего отца великолепный дворец на Тигре, превратившийся в халифскую резиденцию. Таким же образом ал-Муктафи женился на дочери тюркского наместника Египта Хумаравайха — невеста была отправлена в Багдад, снабженная приданым, великолепие которого осталось в преданиях. Свою собственную дочь он выдал замуж за своего вазира ал-Касима, а позднее халифу пришлось жениться против воли на дочери буидского эмира Адуд ал-Даулы. Но не следует забывать, что наряду с законными супругами существовали наложницы, которые, внушая суверену особо пылкую страсть или родив ему сына, могли соперничать спервыми.

Единожды ступив во дворец, жены, наложницы и матери халифа умели плести нити многочисленных интриг, оставшихся в истории. Разумеется, нам недостает деталей о том, как именно им удавалось, например, присутствовать на некоторых советах — укрываясь за занавеской или в тайных комнатах. Но достоверно, что они часто и с успехомвмешивались в политическую жизнь. Мать ал-Рашида, бывшая рабыня-йеменка по имени ал-Хайзуран, сумела таким образом возвести своего сына на трон, не остановившись даже перед убийством; после этого она активно занималась до самой смерти делами империи в компании вазира Йахйи Бармакида. Супруга того же ал-Рашида арабского происхождения, Зубайда, сумела вмешаться в пользу предварительного урегулирования вопроса о халифском преемнике, защищая интересы своего сына ал-Амина от претензий «сына персиянки», ал-Мамуна.

Гаремные интриги, кроме того, продолжались в отношениях суверена со своими «друзьями игрищ и забав», надимами,которые участвовали в его частных собраниях и присутствовали при нем в делах интимных. Среди них со времен правления Харун ал-Рашида выделялись те, кто получил официальный статус штатных «сотрапезников» и благодаря этому тоже пользовался официальным местом среди «обладателей должности» и других придворных, уполномоченных регулярно воздавать почести халифу.

В недрах огромного халифского дворца, населенного разного рода челядью и придворными, величие халифа заявляло о себе уже в день его первой торжественной аудиенции. Присяга членов Общины, зачастую принятая им первоначально еще в момент его назначения наследником, подлежала обновлению. Эта присяга, как мы видели, могла приноситься в два этапа: сначала аристократией, затем народом — в первом случае это была «частная присяга», во втором — «публичная». Если вторая была в общем лишь формальностью, то первая могла состояться только с согласия главных сановников двора и членов халифской фамилии. В зависимости от эпохи вазир, великий кади или эмир оказывали на этот выбор преобладающее влияние. Дискуссии не исключались, особенно если халиф умирал, не назначив наследника, как случилось, например, по смерти ал-Васика в 847 г., или когда близкие вынуждали умирающего халифа назначить нужного им наследника, как это произошло, когда властный ал-Муктафи в 908 г. слег в болезни, от которой не смог оправиться. Но в любом случае требовалось, чтобы назначение халифа получило одобрение его родственников или сановного окружения, а также было поддержано некоторыми провинциальными наместниками. Иногда даже приходилось добиваться, чтобы ранее назначенный преемник отказался от своих прав, — благодаря чему, например, ал-Махди сделал наследником своего сына Мусу вместо избранного первоначально двоюродного брата.

Присяга, обязывающая обе стороны — нового или будущего халифа и его подданных, — некогда приносилась в мечети. Позднее, в аббасидскую эпоху, распространился обычай проводить церемонию во дворце. Уже в 777 г., когда ал-Махди велел обновить клятву своих подданных, чтобы добиться назначения наследником своего сына Мусы, он первым делом созвал в свой дворец самых значительных персон. Только затем, рассказывает историк ал-Табари, он отправился в соборную мечеть Русафы и там воссел на минбар в сопровождении сына, который расположился ступенькой ниже, тогда как Иса, его лишенный наследства двоюродный брат, остался стоять у подножия.

Детали этой церемонии могут рассматриваться как вполне типичные, а посему заслуживают особого внимания. Халиф, возблагодарив Аллаха, восславив его и воззвав с молитвой и словами благодарности к Пророку, сообщил затем присутствующим, что члены его фамилии, приближенные, военачальники, его помощники и другие хорасанцы решили сместить Ису и передать его титул Мусе, сыну эмира правоверных, избранному и одобренному ими. Апеллируя к мнению этих персон, доброе расположение которых он хотел бы, по его словам, сохранить, а отнюдь не вызвать разногласия, он в присутствии самого Исы сообщил, что освобождает подданных от отягощавшей их прежде клятвы, что Мусе, который будет следовать Книге и сунне своего Пророка лучше и точнее, отныне переходят качества, прежде возложенные на Ису, и что это скреплено документом, исходящим от эмира правоверных и членов его фамилии с приближенными. «Дайте же клятву, — продолжал халиф, — все, кто здесь присутствует; поспешите совершить то, что другие уже сделали до вас, ибо все благо состоит в собирании общины, а все зло — в разделении. Я молю Аллаха послать нам согласие, а вам — помощь Его милосердия, милость Ему повиноваться и Ему угождать; я молю Его простить меня, равно как и вас». Муса сидел в этот момент ниже отца с открытым лицом и отстранившись от минбара, чтобы не затруднять тех, кто пришел принести присягу и коснуться его руки. Иса все время оставался стоять на своем месте, и ему зачитали бумагу, в которой он объявлял об отречении от своих прав наследного принца и о том, что по своей доброй воле, без какого-либо принуждения, с полным удовлетворением и без всякого отвращения освобождает всех принесших ему присягу от их обязательств. Затем он сам взошел, чтобы принести присягу ал-Махди, коснулся его руки и удалился. Члены фамилии ал-Махди, в свою очередь, принесли присягу ал-Махди и Мусе согласно возрасту, коснувшись того и другого рукой. За ними последовали советники, наиболее выдающиеся военачальники и приближенные, пока ал-Махди не спустился наконец с минбара, чтобы отправиться во дворец, предоставив Халиду ибн Мансуру заботу принимать присягу оставшейся аристократии и народа.