Страница 78 из 133
О «халифском» использовании айвана свидетельствует также рассказ ал-Шабушти о празднике, устроенном в Самарре во дворце Балкувара правящим сувереном по случаю обрезания его сына ал-Мутазза. «Когда ал-Мутаваккил решил сделать обрезание Абу Абд Аллаху ал-Мутаззу […],—рассказывает хронист, — в айване расстелили ковер и установили для халифа посреди айвана сарир, рядом с ним расставили 4 000 инкрустированных камнями позолоченных скамей, имеющих фигуры из янтаря, амбры и камфары, одни были просто инкрустированы камнями, другие — позолочены и инкрустированы. Ал-Мутаваккил воссел на сарир и велел войти эмирам, военачальникам, близким и разного рода сановникам; когда они заняли места согласно рангу, перед ними поставили золоченые, инкрустированные различными камнями подносы с напитками. Между расставленными по обе стороны зала подносами было оставлено свободное место, где слуги из обтянутых кожей корзин разбросали золотые и серебряные монеты так, что гора монет выросла до подносов. Служители взошли на эту гору и от имени халифа приказали помощникам пить и брать после каждой чаши по три пригоршни этих монет. Как только какое-либо место оказывалось опустошено, его снова пополняли из корзин. Служители на весь зал кричали: „Эмир правоверных говорит вам: возьмите, что пожелаете”. Помощники протягивали руку, брали монеты, и когда кто-либо из них переполнял мошну, то выходил, доверял их своему слуге, а затем возвращался на место. Кроме того, каждому помощнику после полуденной молитвы было вручено три прекрасных почетных платья соответственно его рангу. По совершении послеполуденной и закатной молитв были сделаны новые раздачи; когда они прекратились, помощники получили скакунов под седлом. Затем ал-Мутаваккил освободил во имя алМутазза тысячу рабов и дал каждому из них 100 дирхамов и три платья. Во дворе дворца, напротив айвана, было 400 певиц из Убуллы, облаченных в разные одежды и держащих множество ивовых подносов, наполненных фруктами, цитронами, апельсинами — несмотря на их редкость в этот сезон, — сирийскими яблоками, лимонами, а также 5 000 букетов нарциссов и 10 000 букетов фиалок. Халиф приказал раздать певцам, дворцовым слугам и членам его дома то, что он приготовил для них, — миллион дирхамов. Кабиха, мать ал-Мутазза, велела отчеканить миллион дирхамов со следующей надписью: „Благословление Аллаха ради обрезания Абу Абд Аллаха ал-Мутазза”, которые были розданы цирюльникам, гвардейцам, воинам, дворцовым интендантам, черным и белым слугам».
Описанная таким образом часть дворца, отведенная для официальных приемов, занимала, очевидно, лишь ничтожную площадь в ансамбле зданий, дворов и садов, который в Джавсак-Хакани, например, мог раскинуться в длину более чем на полтора километра. Здесь царило многообразие и путаница: отдельные апартаменты, составлявшие покои халифа и членов его фамилии, помещения для деятельности чиновников и сановников, при этом неизменно соблюдалось характерное для стран ислама четкое разделение жилища на открытую для чужих половину и запретную зону гарема.
В доступной части несколько обособленно располагались государевы библиотеки, их посещали ученые, для них работали наиболее искусные переписчики. Их методическая организация нам известна если не по рассказам аббасидских хронистов, то по крайней мере по отголоскам, донесенным позднейшим египетским историком ал-Макризи, описавшим библиотеку фатимидских халифов в Каире, возможно более значительную, чем библиотеки Багдада и Самарры, но явно воспроизводившую некий оригинал: «Эта библиотека, — пишет он, — находилась в большом дворце и состояла из сорока комнат, хранивших колоссальное количество книг по всем предметам. Однажды, когда при халифе зашла речь о „Книге Айна” ал-Халила, государь велел принести из библиотеки тридцать экземпляров этого труда и среди прочих авторскую рукопись […]. Сама библиотека располагалась в зале бывшей больницы. Халиф прибыл туда на коне и сошел на землю перед специальным возвышением, на которое он воссел. Библиотекарь […] предстал перед государем и поднес ему замечательные своей каллиграфией кораны, а также другие требуемые книги. Если халиф желал изучить какой-либо труд, он его увозил, а затем присылал обратно. В библиотеке было множество расположенных вдоль стен зала и разделенных перегородками шкафов, каждый из них имел весьма прочную дверь, запираемую на замок и на задвижку. В них хранилось более 100 000 томов в переплете и некоторое количество свитков. Здесь можно было увидеть богословско-правовые труды различных школ, сборники преданий, трактаты по грамматике, астрономии, алхимии, хроники, частные истории большого количества правителей. Каждая книга была представлена несколькими экземплярами. Там можно было найти и незавершенные авторами труды. Лист бумаги, прикрепленный к дверце каждого шкафа, перечислял содержащиеся в нем манускрипты. Кораны помещались отдельно, в комнате над библиотекой. Там можно было встретить знаменитых каллиграфов. К библиотеке были приставлены два переписчика и двое слуг. Прежде чем уйти, халиф уделил какое-то время осмотру и затем удалился, пожертвовав смотрителю 20 динаров».
Что касается служебных и подсобных помещений дворца, которым должно было соответствовать определенное количество сооружений, то установить их предназначение исходя из планировки невозможно, но они занимали, если верить старинным свидетельствам, огромные площади. Выше мы встречались с великолепием Большой конюшни халифа ал-Муктадира в Багдаде. В сочинениях ал-Макризи или ал-Калкашанди можно найти другие описания утилитарных подсобных помещений этого рода, находящихся в пределах стен двух фатимидских дворцов в Каире, от конюшен для лошадей и верблюдов до мельниц и складов скоропортящихся продуктов, не считая многочисленных кладовых, названия которых не требуют комментариев: гардеробная, подразделявшаяся на публичную и частную; винная; поварни; кондитерские; «расходная», или кладовая для провизии; кладовая для пряностей и пахучих веществ; мебельная; кладовая украшений, благовоний и драгоценностей; седельная; палаточная; оружейная; знаменная; кладовая торжественных принадлежностей, где хранились знаки отличия и парадное оружие; наконец, «распорядительная», в задачи которой входило украшение цветами различных частей здания.
Поварни, в частности, могли быть весьма просторными, и отдельные тексты указывают, что в Каире поэтому они выносились за пределы дворца, с которым их соединял подземный переход. Именно оттуда доставлялись невиданные блюда и монументальные сладкие сооружения, бывшие особым украшением халифских беседок во время празднеств, подобных тому, что поразило путешественника Насира-и Хусрава, рассказывавшего, что блеску государева сарира соответствовали шедевры кондитеров и пирожников, выставленные напоказ, в частности «дерево, похожее на апельсиновое, у которого ветви, листья и плоды были из сахара и возле которого были расположены тысяча статуэток и фигурок — тоже из сахара».
С другой стороны, нам почти ничего неизвестно об упомянутых Насиром-и Хусравом легких «павильонах», которые, как и айваны, удостаивались быть местом собраний под председательством халифа. Тексты сообщают, что они располагались среди зелени, где было особенно приятно отдыхать. Но ни один археологический памятник не представляет нам их подлинного вида. Их можно вообразить наподобие тех беседок из дерева и фаянса, которые оживляли персидские и турецкие дворцы последующих эпох, но это всего лишь предположение.
Кроме того, у нас есть прекрасная возможность дополнить данные аббасидских руин сравнением с умаййадскими резиденциями, которые, будучи значительно более древними, меньше пострадали от времени, возможно, потому, что были более основательно построены. Эти, еще в большей степени утилитарные, хотя уже роскошно обустроенные замки — выше мы рассматривали характер сельских усадеб, связанных с процветанием древних земельных владений, — в сущности, представляли собой первые образцы стиля, утвердившегося в Багдаде и Самарре. Самые замечательные из них, такие как привлекающие внимание путешественников с конца XIX в. Кусайр-Амра и Мсхатта или возвращенные недавними раскопками из забвения Западный Каср-ал-Хайр и Хирбат-ал-Мафджар, дают представление о генезисе монументального типа, который спустя одно-два столетия должен был достичь своего апогея.