Страница 114 из 115
Этот проницательный анализ современной цивилизации будет продолжен Маркузе в его книге «Одномерный человек». Здесь же автора интересует принципиальная возможность нерепрессивной организации инстинктов и, следовательно, нерепрессивного принципа реальности. Для этого он пытается найти формы нерепрессивного развития либидо в самой репрессивной цивилизации.
Маркузе приводит указание Фрейда на фантазию как на психическую деятельность, которая в значительной степени свободна от власти принципа реальности. Она является представителем принципа удовольствия в сознании и обладает собственной истинностной ценностью, опирающейся на собственный опыт преодоления антагонистической действительности. Однако в расколотом сознании человека властвует разум, в то время как фантазия, как и принцип удовольствия, бессильна. Миф, искусство, сфера эстетического — здесь фантазия хранит и осуществляет свои истины. Производительность стала основной ценностью западной цивилизации, а ее культурным героем является Прометей. В поисках альтернативной экзистенциальной установки Маркузе обращается к иным мифологическим архетипам, видя их в образах Орфея и Нарцисса. Именно в них наиболее полно выражается примирительное, не захватническое отношение к природе. Это образы радости, образы принципа нирваны как отсутствия напряжения, победы над временем и единства Эроса и Танатоса. Маркузе пытается проследить преломление этой экзистенциальной установки в интеллектуальной, философской культуре западной цивилизации, но приходит к выводу, что в ведущей ее линии — философии рационализма, разума — примирение возможно только как духовное: от Аристотеля (nous theos) до Гегеля (Geist). Философский разум поражен чертами репрессивности. Чувственность же занимает подчиненное положение в интеллектуальной культуре Запада: эстетика как наука о чувственности является второстепенной философской дисциплиной. На третирующее отношение к чувственности указывает и то, что предметом эстетики впоследствии стало прекрасное и его воплощение в искусстве. Рассматривая идеи Канта об общем корне чувственности и рассудка и Шиллера об эстетическом воспитании и эстетическом государстве, Маркузе указывает на попытки философов примирить разум и чувственность с помощью фантазии как на свидетельство возможности «либидозной рациональности», способной направить прогресс цивилизованной свободы. Единственно релевантным, по мнению Маркузе, является вопрос о том, возможно ли разумное построение такого состояния цивилизации, при котором потребности удовлетворялись бы таким образом, чтобы было устранена прибавочная репрессия.
Тезис о нерепрессивной сублимации сексуальности и является доказательством такой возможности. Маркузе считает, что человечество приближается к новому повороту в трансформации инстинктов. Необходимо освобождение сексуальности (предпосылки для которого уже созданы принципом производительности), благодаря чему рухнет большая часть репрессивных ограничений и с помощью самосублимации сексуальности и сублимации влечения к смерти сформируется новый порядок, новая организация общества, которая будет основываться на эротических, либидозных, но несексуальных связях индивидов друг с другом. Для этого необходимо не сдерживать прогресс отчуждения труда. Раз уж человечество никогда не сможет избавиться от необходимого, механического и нелибидозного труда, необходимо завершить его отчуждение, полностью его автоматизировать, и тогда количественное изменение — сокращение рабочего времени — через освобождение сублимированной сексуальной энергии приведет к качественной трансформации сексуальности в Эрос.
Однако в этой части исследования Маркузе забывает о своем же анализе феномена господства в современной цивилизации с его стремлением увековечить репрессию. Ведь именно господство является главным препятствием на пути освобождения инстинктов. Возможно, причина в том, что Маркузе не согласен ни с одним из известных человечеству путей освобождения и не желает повторять ошибки философов, пытавшихся указать социальные характеристики субъекта освобождения. Он пытается с помощью идей Фрейда выйти на более глубокий уровень человеческого бытия, однако тем самым он перепрыгивает через социальный уровень, через вопрос об осуществлении им же указываемых мер, и его тезис об освобождении остается абстрактной спекуляцией, лишенной принципа для соотнесения самой себя с действительностью. Маркузе ратует за Великий Отказ — отказ от репрессивной цивилизации и ее ценностей. Но Великий Отказ остается всего лишь лозунгом, не указывающим конкретной программы действий. Говоря о «разумном» построении нерепрессивной цивилизации, Маркузе ничего не говорит об этом разуме и о тех, кто будет им руководствоваться. В «Политическом предисловии 1966 г.» к «Эросу и цивилизации» присутствует указание на аутсайдеров общества как угрозу системе современной цивилизации. Но с большим трудом можно увидеть в них «образ нового человека» (см. там же), способного к созданию либидозной рациональности и нерепрессивной цивилизации.
В следующей книге Маркузе «Одномерный человек» мы уже не находим ни тени оптимизма, а только безрадостный анализ тотального контроля индустриальной цивилизации над человеком. Отсюда надрывность тона Маркузе, обильное употребление им сослагательного наклонения и политическая воззвательность текста.
«Одномерный человек» появился в 1964 году и принес ее автору всемирную известность, что для философского произведения является скорее исключением, чем правилом. Книга была воспринята прежде всего как политическое произведение, что отчасти соответствовало интенциям автора и содержанию самой работы.
Если в предыдущей книге «Эрос и цивилизация» Маркузе рассматривал становление репрессивной цивилизации, то теперь в фокусе его внимания — состояние человека в современном индустриальном обществе. Оценивая это состояние, автор утверждает, что мерой исторической практики могут служить ее исторические альтернативы. Но уже с самого начала становится очевидным, что в отличие от «Эроса и цивилизации», где автор связывал надежды на будущие общественные преобразования с Великим Отказом, в «Одномерном человеке» позиция Маркузе окрашена в пессимистические тона.
В нашей книге нам не избежать колебания между двумя противоречащими одна другой гипотезами, а именно: (1) что развитое индустриальное общество обладает способностью сдерживать качественные перемены в поддающемся предвидению будущем; (2) что существуют силы и тенденции, которые могут положить конец этому сдерживанию и взорвать общество.
Называя свою область знания критической теорией общества, Маркузе датирует ее зарождение первой половиной XIX века (связывая ее с теорией Маркса) и считает, что в XX веке понятия критической теории утратили свою оппозиционность по отношению к обществу. Общество различными путями переросло некогда революционные противоречия и трансформировало некогда антагонистичные друг другу силы. Он стало тоталитарным (понимание этого термина у Маркузе отличается от общепринятого: он подразумевает нетеррористическое экономическое координирование общества), т. е. оно лишило все критические идеи оппозиционности, встроив их в свое функционирование. Основой саморегулирования современной индустриальной цивилизации является уже не столько репрессия (в том смысле, в каком этот термин употребляется в «Эросе и цивилизации»), т. е. подавление влечений и потребностей большинства, но формирование (переформирование; см. гл. 1) стандартных, ложных потребностей, привязывающих индивида к современному обществу, потребностей, которые сам Маркузе называет репрессивными. Тем самым индивид лишается основы (и онтологической, и моральной), на которой он мог бы развить автономию, а тем более способность противостоять целому обществу. Формируется модель одномерного мышления и поведения; реализацию этой модели и прослеживает в своей книге Маркузе на разных уровнях и в разных областях: на уровне индивида, на уровне общественных процессов (ч. I — «Одномерное общество»), в науке и философии (ч. II — «Одномерное мышление»).