Страница 94 из 105
А вот и фотолюбитель Рыбкин, который глядит на нее сейчас сбоку с немым обожанием слишком близко посаженными глазами, и, вспомнив об этом, Алла почувствовала, что ей неприятно. Она ведь, училка, настаивала всегда, чтобы уроки за ней повторяли осмысленно…
— О чем вы думаете, Алла?
— Я просто думаю о том, кто из нас как будет голосовать.
— Вы думаете, мы будем голосовать? Я думаю, нам просто не дадут этого сделать. Например, кто-нибудь возьмет и заболеет. Нас же только двенадцать.
— А кто?
— Да это неважно, — сказал он. — И потом, можно же и по-настоящему заболеть. И уж пусть лучше кто-нибудь заболеет, чем они кого-нибудь покалечат или убьют. Скажем, вас. Ведь вы для них просто одна из двенадцати.
— Ну зачем вы тогда туда ходите, если все равно не верите? — рассердилась Алла, и он понял, что ей, училке, было бы просто неловко не довести начатое дело до конца с педагогической точки зрения.
— А вы не понимаете, из-за чего я туда хожу? — спросил он.
— Не понимаю. Я не понимаю, какие у вас могут быть причины надеяться на что-то особенное, — сказала она. — Я устала от всего этого. Мы теперь все друг друга в чем-то подозреваем, это ужасно. Но в любом случае это скоро кончится.
— Я не хочу, чтобы это кончалось, — сказал он, рассматривая фотографии, среди которых для него важна была только одна, — Я не знаю, что буду делать, когда кончится суд. Там я хотя бы кому-то нужен, и я там не чужой, хотя вам я все равно чужой. Но это все равно должно как-то закончиться, днем раньше или днем позже.
— Я сейчас поставлю чай. Вы будете чай?
— Нет, наверное, спасибо.
— Ну, как хотите, — сказала она. — Не обижайтесь. Завтра увидимся. Вот вынесем вердикт, соберемся, выпьем тогда не только чаю, поговорим. Не обижайтесь…
Он уже торопливо надевал в прихожей ботинки, натягивал плащ, отмахиваясь от собаки, и неловко пытался открыть незнакомый замок.
Среда, 2 августа, 11.00
Секретарша Оля заглянула в дверь и поманила Старшину в зал, когда они все уже собрались в своей комнате, кроме Ри. Вид у нее был, как у ребенка, который случайно узнал какой-то секрет и сейчас думает, как бы рассказать о нем взрослым так, как будто он вовсе и не хотел его выбалтывать, а просто уж так получилось.
— Виктор Викторович задерживается, он сегодня будет к часу, просил извиниться, — заговорщицким шепотом сообщила она Майору. Потом она повысила свой шепот до такой степени, чтобы можно было расслышать и в зале: — Вчера позвонили — срочно квартиру смотреть; Виктор Викторович поехал смотреть, эту брать или другую ждать. Хорошая, но далековато, а ближе, может, такой и не будет!..
— Понятно, — сказал Зябликов, — Ничего, мы подождем.
Но где же все-таки была Ри? Она никогда не опаздывала, даже в самом начале, когда еще изображала из себя даму света, может быть, просто привыкла так с детства, когда ходила на тренировки. Даже в понедельник, когда все заметили, что она была совсем плохая с утра, она все равно приехала в десять. Она не звонила, и ее телефон не отвечал. Зябликов вернулся в комнату и, понимая, что секретарша Оля все равно через пять минут расскажет сногсшибательную новость как минимум «Гурченко», и отчасти даже желая испортить ей удовольствие, сказал:
— Судья извиняется, он будет к часу, поехал квартиру смотреть.
— О! — сказала «Гурченко». — О!..
— Вы не расходитесь никуда, я вернусь скоро.
Зябликов вышел в зал и, поймав взгляд прокурорши, показал ей глазами на дверь. Она испуганно покачала головой, хорошо еще, что Виктория Эммануиловна в это время уткнулась в блокнот. Старшина пошел к их столу, словно в атаку, и прокурорша, поняв по лицу, что он сейчас не остановится ни перед чем, сочла за лучшее пойти на уступки, но зато уж в коридоре высказать ему все, что она думает.
— Вика, я сейчас, я в туалет только…
Зябликов не слышал, что она сказала, но понял маневр, прошел мимо их стола, не задерживаясь, но остановился сразу же за дверью, встав чуть сбоку. Эльвира, гордо неся свой бюст, прошла мимо, не поглядев, еще дальше в коридор, и он заковылял следом. Наконец она остановилась, обернулась и зашипела:
— С ума сошел?! Я тебе говорила, чтобы в суде никогда…
— Где Огурцова? — громко спросил Майор.
— Откуда я знаю?
— Значит, сейчас пойдешь к ней и спросишь. Где Ри?! Ты ответишь мне, если они ее решили изуродовать!..
Прокурорша, скорее, почувствовала своей мощной спиной приближение угрозы.
— Да отстань ты от меня!..
И она оттолкнула Майора, совершенно забыв, что он на одной ноге. Он, мастер спорта, тоже не был к этому готов и мешком упал на пол, чуть всю тощую задницу свою не отбил. В их направлении уже бежала по коридору Лисичка:
— Что он от тебя хотел, Эльвира?! Присяжный, вы что? Я сейчас вас…
— Не трогай его, это мой агент! — сообразила прокурорша.
Зябликов уже поднялся и заковылял к лестнице, потому что для сражения с Лисичкой никаких козырей у него сейчас не было.
— Что вы все меня дурите? — тихо, но так, что по мощной спине прокурорши пробежали мурашки, спросила Лисичка.
— Вика! Вика, я тебя не обманываю! Я тебе все объясню. Уже завтра…
— Марш в зал!
Сама она, однако, осталась в холле.
Среда, 2 августа, 11.15
Зябликов шел, скрипя ногой, к выходу из суда, теперь надежда оставалась только на Тульского. Его, впрочем, он сразу же нашел в своем «Князе Владимире» и сел на место пассажира, вытянув ногу под торпеду; задница, отбитая при падении на пол, все еще болела. Приемник в машине работал, по лицу Тульского было видно, что он ждет каких-то неприятностей именно из его хитрого приемника, хотя и не для себя лично, но, кроме шороха, оттуда пока ничего не было слышно.
— Огурцова пропала, — сказал Зябликов, — Что ты об этом знаешь?
— Может, просто еще не доехала? — спросил Тульский, и хорошо знавший его Майор сразу понял, что он все-таки что-то знает.
— Нет, она не опаздывает, — сказал Зябликов. — Ну, они ее, по крайней мере, не изуродовали? Лицо-то хотя бы цело? Ну говори, подполковник.
Тульский вместо ответа покрутил ручку его же собственного сканера, и из приемника послышалось щелканье, означавшее набор номера, затем гудки, а затем мягкий, но напряженный мужской бас с легким акцентом ответил:
— Да, Вика.
— Надо давать телеграмму из Алма-Аты, — послышался голос Лисички, которая не сказала ни «привет», ни имени, вероятно, потому что разговор за это утро между ними был уже не первый.
— Погодите пока, — поколебавшись, сказал мужской голос, который сразу узнал бы и Журналист, да и Тульскому он был тоже уже знаком, но не было времени объяснять сейчас все это Зябликову, — Куда вы торопитесь? Я ее еще не уговорил. А связанную через паспортный контроль я ее вести не собираюсь, это же не кино. Да и насчет денег я еще не успел проверить.
— Все уже перечислено, можете не проверять.
— Спасибо, — скромно сказал он. — Но все равно, давайте телеграмму завтра.
— Нет, без телеграммы они ее начнут искать, — сказала Виктория Эммануиловна, и Майор, нагнувшись к окну, в которое с соседнего сиденья уже смотрел Тульский, заметил тень Лисички, мелькнувшую на третьем этаже. — Уговорите ее хоть через неделю, а телеграмму надо сегодня же. А еще лучше, если она сама позвонит вдогонку телеграмме. Попробуйте ее уговорить позвонить их Старшине с мобильного, но как будто бы из Алма-Аты, тогда номер высветится тот же.
— Нет, это не получится. Этот суд у нее какая-то идея-фикс.
— Ну, пригрозите ей как-нибудь. Вы же мужчина, Мурат, а она девчонка.
— Бесполезно, — сказал пока неизвестный ему Мурат, но по его голосу Зябликов понял с облегчением, что он и не сторонник того, чтобы использовать силу, — Она и в Алма-Ату согласится только тогда, когда узнает, что их всех уже распустили.
— А тогда согласится?
— Наверное. А что ей еще делать? С мужем же вы решили проблемы?