Бандитские игры

Удар сбил меня с ног и, перевернув в воздухе, ударил лицом о песок. Боли я не чувствовал, но левая рука почему-то не слушалась. Мысли о ранении не было, мозг четко фиксировал: «В пистолете последний патрон». Рот и ноздри забиты песком, глаза… Слава богу, перед падением инстинктивно успел зажмуриться. Теперь возникла новая мысль: «Где же „дух“?» Рискуя получить пулю, я слегка приподнял голову. Душман был в десяти шагах от меня. Заметив мое шевеление, он по-волчьи оскалился, обнажив редкие гнилые зубы, вскинул автомат.

Терять было нечего, превозмогая боль, я рванулся, перевалившись через левое плечо назад, еще не коснувшись плечом песка, вскинул руку с зажатым пистолетом, рефлекторно поймав в прицел силуэт, нажал на спуск. Пуля ударила моджахеда в центр груди, и он, громко хрюкнув, повалился на спину.

За барханом стрельба стихла, горячий воздух пустыни давил на уши мертвой тишиной. Опершись на песок здоровой правой, я оттолкнулся, помогая телу перебороть силу земного притяжения. Колени дрожали от напряжения. Под левым плечом расползалось кровавое пятно. Песок, пропитавшись кровью, становился бурого цвета.

«Чуть бы ниже, и хана», — мысленно отметил я, медленно подходя к трупу моджахеда. Это не был старик, как показалось вначале, молодой парень, может, даже мой ровесник. Его сильно старили длинная густая борода да поношенная одежда. Но теперь он стареть не будет, домотканая рубаха на груди пропиталась кровью, на губах пузырилась розовая пена, а карие глаза стеклянно смотрели в небо. Душман был мертв. Теперь пора было подумать о себе.

В нарукавном кармане, я вспомнил, лежал индивидуальный пакет, пальцы с трудом расстегнули клапан, вытащил бинт…

За барханом снова загремели выстрелы, и тут же заработал мотор грузовика. Стрельба усилилась, шум автомобильного двигателя нарастал. С досады сплюнув, я наклонился к автомату «духа», сейчас китайский «сорок седьмой» мне показался тяжелым, как стокилограммовая штанга. Обхватив пальцами пластмассовую ручку автомата, я упер приклад в подмышечную впадину. Теперь оставалось ждать.

Рев машины, стрельба, неясные крики — все смешалось в один жуткий нарастающий гул. Выписав замысловатый зигзаг, из-за бархана выскочил грузовик. Небольшая «Тойота» была загружена под завязку, из-за чего проседала на рессорах и сбивала выступающим бампером-кенгурятником все неровности пустыни. За тонированным стеклом кабины не было видно, сколько человек внутри, но зато был хорошо виден висящий на подножке с левой стороны стрелок в американском пятнистом камуфляже, он стрелял назад, видимо, в сторону преследователей.

Вдавив приклад в плечо, я навел ствол автомата в надвигающийся темный силуэт и надавил на спусковой крючок. Удержать одной рукой рвущуюся как живую «машину для убийства» не было сил. Я лишь смог, валясь на бок, прочертить автоматным огнем неровную черту слева направо. Тяжелые пули со стальными сердечниками сбили с подножки стрелка, разнесли на осколки лобовое стекло и перемололи сидящих в кабине, разбив боковое зеркало.

Неуправляемая «Тойота» промчалась в полуметре от моих ног, обдав меня песком и выхлопами угарного газа. Переехав трупы двух моджахедов в шлемах и их «Хонду», грузовик взгромоздился на небольшой песчаный холм, затем осел на правый бок и медленно начал опрокидываться. Из кузова посыпались длинные пластиковые футляры защитного цвета. Один из них, ударившись о другие, развалился, из его чрева вывалилась черная тонкая сигара и скатилась вниз к подножию холма.

Ракета, догадался я. Что будет, если она взорвется и ей подпоет хор остальных сестриц? Мое сознание провалилось в темную бесконечность…

…Белый потолок, белые стены. На стене перед кроватью большой календарь с портретом Ирины Алферовой, кабульский госпиталь. Я на госпитальной койке, возле кровати на табуретке сидит Гарыныч. Как всегда, небритый, в выгоревтем камуфляже, поверх которого накинут белый больничный халат.

— Ну что, пришел в сознание, каскадер? — добродушно спросил Грисюк.

— Подставился я, товарищ майор, — прохрипел я, сам удивляясь своему голосу.

— Во-первых, не майор, а подполковник, — поправил Гарыныч. — А во-вторых, задание ты выполнил с лихвой. А что до ранения, на войне всякое бывает. В общем, я представил тебя за эту операцию к Красному Знамени. Через месяц врачи обещали тебя поставить на ноги. Выйдешь из госпиталя, думаю, тогда и вручим орден в торжественной обстановке.

Я выписался только через полтора месяца, а орден получил еще позже. И не боевого Красного Знамени, а Красную Звезду.

По мере того как мы продвигались на восток, погода становилась холоднее, ландшафт однообразнее, а дорога пустыннее. То и дело налетал шквальный ветер, подымая с обочин вихри опавших листьев, и, завертев их, швырял горстями в лобовое стекло. На небе висели тяжелые свинцовые тучи. Закрыв своими тушами солнечный свет, окрасили землю в траурно-печальные цвета. Серые пустынные поля тянулись до горизонта, кое-где в них врезались черные пунктиры лесополос. Вдоль трассы, как стальные великаны, стояли конструкции опор высоковольтных передач. Вдалеке темнели низкорослые постройки какой-то деревни. И действительно, через десять минут мелькнул дорожный указатель, сообщивший, что мы въезжаем в населенный пункт с поэтическим названием «Радужное». Это была небольшая деревушка, расположенная по обе стороны трассы. Преобладали одноэтажные домики, из чего можно было сделать вывод, что деревня небогатая. А по многим заколоченным окнам и обвалившимся постройкам можно было догадаться, что, несмотря на близость трассы, деревня вымирала. Зато в сельмаге — приземистой коробке, выложенной цветной мозаикой, как раньше еще любили облицовывать загородные автобусные станции и общественные сортиры, — с витрины сверкала реклама кока-колы, «Абсолюта» и «Мальборо».

— Во, дожили, — оскалился Андрюха, — кто бы мог подумать, что в такой глуши будут продавать и колу, и «Абсолют». Прогресс, дружище.

Не разделяя оптимизма своего товарища, я сказал:

— Наверно, так же рассуждали и индейцы, когда первые конкистадоры меняли им на золото стеклянные бусы и зеркальца. Ты не помнишь, чем все это закончилось? По-моему, индейцев истребили.

Постепенно начало смеркаться, из-за туч звезд не было видно, на дорогу опускалось серое марево. Навстречу прошла колонна многотонных грузовиков, слепя нас светом своих фар. Скоро будет совсем темно.

За ближайшим поворотом мы увидели прыгающего на холоде гаишника. Черный тулуп до колен, перетянутый белым ремнем с портупеей, белые нарукавники, шапка, надвинутая на глаза, сапоги гармошкой, в левой руке полосатый жезл. Увидев приближающуюся машину, гаишник замахал своей палкой, указывая в сторону обочины.

Андрюха включил поворот и медленно стал притормаживать. Я посмотрел на стража дорог. Кобура почему-то пустая, может, сунул оружие в карман? В карман… Постепенно перевел взгляд на задний план, за спиной милиционера редкой стеной возвышались чахлые елки, под ногами гаишника было натоптано. Не слишком ли для одного милиционера?

Акулов проехал с десяток метров вперед и уже затормозил, когда я рявкнул ему на ухо:

— Не останавливайся, ходу отсюда!

«Шевроле» взревел мотором и помчался вперед. В зеркало заднего обзора было видно, как гаишник сперва пробежал несколько метров, потом погрозил нам вслед кулаком.

— Ты что, озверел? — разразился матом Андрюха. — Не хватало, чтобы сейчас гаишники нас где-то стопорнули. Или думаешь, как тот колобок: «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел»? Сейчас не уйдешь, не то время. И менты имеют полное право открывать огонь не только, чтобы остановить машину, но и на поражение. И все экипажи вооружены автоматами. Ты понял, Каскадер, мать твою?

— Чего ты завелся. — На этот раз начал раздражаться я. — Ты, благопристойный гражданин, полный дурак. Не знаешь, как пулю в затылок заработать. По знаку гаишника не остановились! А почему ты не задумался, что в полночь делает одинокий мент вдали от населенных пунктов, в месте, хорошо, подходящем для засады?