Бандитские игры

— Да и деньги вы нам должны, — наконец не выдержав, громко заржал Андрюха, я тоже не мог сдерживаться. Поняв, что мы говорим не всерьез, Картунов расслабился.

— Шутите, — с облегчением произнес он, — а я уже думал, конец. Хотел прочитать молитву, так не знаю ни одной.

— Не беда, на старости лет пойдете в монастырь, там научат, — успокоил вице-мэра Андрей. Картунов вспыхнул, видимо, желая ответить что-то колкое, но сдержался.

Тем временем мы въехали в лес и запрыгали на ухабах и выбоинах колеи.

Быстро темнело, и нам следовало как можно дальше углубиться в лес, выключить фары. Лес становился все гуще, пожалуй, сейчас мы попали по назначению. Хоть и отбрасывали раньше идею Андрюхи пересидеть где-то некоторое время, все-таки придется.

Наконец мы достаточно углубились в лес и въехали на развилку. Одна дорога была хоть и разбитая и перерытая колесами машин в дождливую пору, но наезженная, другая, едва заметная среди деревьев, уходила в сторону от основной и терялась за поворотом.

— Что будем делать? — притормаживая, спросил Акулов.

— Сворачивай. — Я указал на малоприметную дорогу. — Нам сейчас надо быть подальше от людей.

За поворотом мы выехали на просторную поляну, где стояло несколько изб. Некоторые были полуразрушенные, с обвалившимися крышами и стенами, смотревшими на нас черными провалами выбитых окон.

— Ну? — Акулов вопросительно поглядел на меня.

— Баранки гну, — буркнул я, понимая, что это не ответ. — Поезжай вперед. Если хутор нежилой, перекантуемся здесь.

Хутор встретил нас мертвой тишиной, как будто по кладбищу едем. Полуразрушенные избы, повалившийся забор с редким штакетником, высохшие стебли какой-то дикой растительности. Правда, кое-где попадались следы автомобильных протекторов, и довольно свежие. Но меня это не насторожило, мало ли, может, кто любовью приезжал сюда заниматься, подальше от людских глаз, или за стройматериалами. Живет еще в наших людях жажда разрушать чужое, чтобы строить свое.

Миновав несколько развалин, в прошлом называвшихся человеческим жильем, мы выехали на небольшую площадь в центре хутора. Здесь за руинами брошенного жилья открылось большое крытое подворье с большим деревянным домом под черепицей и с белыми ставнями. Возле ворот, прикрывающих въезд на подворье, стояла лавочка, на ней сидели трое мужчин и, театрально закинув ногу на ногу, курили.

— Вот тебе и раз, — вырвалось у меня. Надежда, что хутор необитаем, не оправдалась. Теперь следовало решить, что делать дальше.

— Прямо как аксакалы из «Белого солнца пустыни», только ящика с динамитом не хватает, — рассмеялся как-то натянуто Андрей, потом, повернув голову ко мне, спросил: — Ну что, вертать назад?

Мне бы сразу сообразить: какой дурак будет курить на такой холодрыге, чинно сидя на лавочке, да еще на ночь глядя. Но я привык во всем доверять своему подсознанию, которое в момент опасности выдавало порцию трупного запаха. А тут не учуял ничего подобного и расслабился, а зря…

— Нет, уезжать, едва завидев людей, не стоит, слишком подозрительно, — сказал я. — Надо представиться, побеседовать. Может, на ночлег пустят. А если у них нет никакой связи с внешним миром, погостюем у них день-два.

— Ты думаешь, это простые колхозники? — притормаживая недалеко от курящей троицы, удивленно проговорил Андрей.

Сунув автомат между сиденьями, а «стечкин» с запасными обоймами в «бардачок», я поправил куртку и сказал:

— Здесь ментам устраивать засаду не с руки. Им надо охранять выезды из района, а не внутри Хребта. Так что будем знакомиться с местными сеятелями и хлебопашцами. Как говорится, бог не выдаст…

Я выбрался наружу и приветливо поздоровался с сидящими на лавке:

— Доброго здоровья, мужики.

— И тебе того самого, — ответили мужики, продолжая невозмутимо курить. Я сделал шаг вперед, чтобы лучше разглядеть курящих. Сзади раздался щелчок открываемой дверцы, это Андрюха вышел меня подстраховать.

Смеркалось, но еще не настолько, чтобы не различить лиц сидящих напротив. Это были настоящие работяги, труженики: жилистые, узловатые руки, обветренные лица и колючие недоверчивые глаза.

В центре сидел дедок лет шестидесяти с седой реденькой бородой, одетый в черную стеганую фуфайку и теплые ватные штаны, заправленные в кирзовые сапоги. На голове у старика была старая кроличья шапка-ушанка с театрально загнутым вверх одним ухом. Двое других, сидящих по бокам от дедка, были моложе его и одеты более прилично. Левому лет пятьдесят, он был в короткой коричневой куртке и рябой кепке, примелькавшейся нам сегодня. Похож на деревенского водителя. Правый был одет в длинную теплую куртку темно-синего цвета с блестящим воротником из искусственного меха, на голове шапка из серой норки, сдвинутая на затылок, на нем были новые джинсы, заправленные в модные полусапожки со змейками «молний» по бокам. Он смахивал на фермера.

— Мы вот заблудились тут, — не очень уверенно произнес я, делая еще шаг вперед.

— Редко кто в наших краях блукает, — громко прогово рил тот, которого я окрестил фермером, стряхивая демонстративно пепел на землю.

Мой взгляд упал на окурок. Конечно, я не думал, что даже в такое бедственное время на дальних хуторах народ курит самокрутки. Эти курили сигареты с фильтром. Но странность оказалась в другом: перед коричневым фильтром, за жатым крючковатыми пальцами, поблескивал золотой ободок. Отличительная черта некоторых дорогих импортных сигарет.

— Я думаю, мы тоже дорогу найдем, — проговорил я, делая шаг назад и мысленно жалея, что Андрюха не за рулем, хотя как знать — сейчас двое против троих…

— А может, заночуете, мы гостям всегда рады, — бросая себе под ноги окурок, произнес сидящий в центре дедок. Я перевел взгляд на падающую горящую точку, и тут же что-то острое уперлось мне в бок.

— Не шевелись, сука, проткну, как жабу, — прохрипел мне на ухо незнакомый голос.

«Фраза о гостях была условным сигналом», — подумал я, и дальше в ход пошли лишь наработанные за долгие годы рефлексы. Резкий разворот всем корпусом против часовой стрелки — и стальной клюв ножа, распоров кожу моей куртки, проходит в пустоту. На развороте я ловлю нападавшего ударом локтя снизу в челюсть. Удар попал точно в цель, молодой со стоном падает, а я успеваю добавить «хуком» с левой в ухо, чтобы наверняка.

Но это еще далеко не конец поединка. Откуда ни возьмись, появляются новые противники. Молодые, старые, черт их гам разберет, уже стемнело, и видны одни лишь силуэты. Я вертелся, как волчок, вырываясь из захватов, отражая чужие удары и нанося свои, не жалея ни себя, ни противников. Слышались охи, вздохи, хлюпанье и чваканье, как будто месили грязь. Я дрался, мечтая о секунде передышки, чтобы выхватить пистолет из-под куртки, но перерыва не было.

Рядом грохнул тяжелый удар о железо, ясно — Андрюха приложил кого-то мордой о капот «Шевроле». Ему, видно, тоже не сладко, до пистолета под мышкой не дотянуться, а Картунов, конечно, не воспользуется автоматом. Это была последняя моя мысль. Кто-то обхватил меня сзади, кто-то другой сбил с ног подсечкой. И тут навалились сверху несколько тяжеленных тел, пахнущих потом, куревом и перегаром. Минута — и десяток крепких рук разложили меня, что девственницу-весталку на шабаше сатанистов.

Недалеко от меня слышалось приглушенное пыхтение и какая-то возня. Понятно, Андрюху раскладывают.

Захлопали дверцы нашего «Шевроле». Визг изавлекаемого из салона вице-мэра… Это было последнее, что я помнил: удар тяжелым ботинком меня вырубил…

Как очухиваются после удара ботинком? Тяжело. Особенно если лежишь в сыром подвале, связанный по рукам и ногам, да еще лицом вниз. Несколько раз я приходил в себя и тут же снова впадал в прострацию.

Наконец сознание вернулось ко мне совсем, голова гудела, во рту с воткнутым кляпом еще оставался горьковато-соленый вкус крови. Саднила левая скула. Тупо болели помятые ребра.

Я огляделся — темень, хоть глаз выколи.

Попробовал обследовать пространство вокруг себя, двигая головой во все стороны. Нет, безрезультатно, да и не очень посмотришь по сторонам, когда руки привязаны к жердине, уложенной на плечи, а ноги согнуты в коленях и тоже притянуты к этой жердине. Профессионально, суки, связали. Пытаясь развернуться, я совсем ослабел и снова впал в забытье.