Бандитские игры

Оторвавшись от газетного стенда, я решительно перешел на противоположную сторону. Навстречу молодая женщина катила коляску. Коляска была потертая, и весь вид молодой мамаши свидетельствовал о бедности.

— Добрый день, извините, — обратился я к женщине.

— В чем дело? — Она замерла и испуганно посмотрела на меня.

— Вы не скажете, как попасть в краеведческий музей?

— Музей? — переспросила женщина.

— Да, я командированный, вот застрял в вашем городе и, чтобы время убить, схожу в музей. Так сказать, приобщусь к культуре и истории этого края.

Женщина глядела на меня как на ненормального. И действительно, кого, кроме торговцев антиквариатом, теперь интересует культура? А еще в таком захолустье. Ничего этою молодая мать не сказала, а повернувшись, рукой показала вдоль дороги.

— Пройдете до конца улицы, повернете направо, там будет остановка автобуса, третий номер. Сядете на него, две остановки — и будет музей. Правда, не знаю, работает он или нет.

— Большое спасибо, — сказал я и направился в указанном направлении.

Из-за длинной двухэтажки вышел человек, это был не прежний «топтун», а новый. Молодой человек, несмотря на безветренную погоду, шел согнувшись и подняв воротник. Прямо как статист из фильма про шпионов пятидесятых годов, еще бы черные очки.

Новый «топтун» шел немного позади меня по противоположной стороне улицы, то и дело сам оглядывался, будто не он следил, а за ним следили. Такой «хвост» разве что слепой не заметит.

В указанном месте я повернул направо, и сразу в глаза бросился дощатый навес с синей табличкой автобусной остановки. Под навесом была установлена скамейка на манер тех, что стоят в парках. Присев на край скамейки, я резко повернулся и посмотрел на преследователя. На мгновение наши взгляды встретились, парень потупил глаза и, ускорив шаг, прошел мимо остановки.

С такими затравленными глазами может быть, наверное, только наркоман, примелькавшийся местной милиции. Это подневольный стукач, а не добровольный помощник.

Пока не показался мой автобус, можно было пораскинуть мозгами. Первое — я под «колпаком» у здешней милиции. Второе — слава богу, они меня принимают за ревизора из Москвы, а не за беглого рецидивиста, хоть это отрадно. Что ж, не будем их пока разочаровывать. Третье — необходимо произвести разведку местности. Как? Действительно, как? Стоит мне показаться в районе улицы Володарского без особого на то основания, и мои намерения без труда раскроет мой новый друг Николай Колодин, который доблестно совмещает руководство местной патрульно-постовой службой и уголовным розыском. Явно не дурак. Что делать?

Решение пришло само собой. Идея посетить местный музей возникла спонтанно, когда я увидел «топтуна». Теперь я понял, что первый порыв был верным. В музеях сейчас пусто, и любой филер, сунувшийся за мной следом, будет как блоха на лысине. И вряд ли решится подойти близко, значит, у меня будет возможность побеседовать с кем-нибудь из служащих музея об истории города и, главное, о его расположении.

Из-за поворота показался плоскомордый автобус блекло-оранжевого цвета. В крайнем правом углу лобового стекла был приклеен листок бумаги с жирной цифрой три. Вот и пожаловал мой «маршрут».

Со страшным грохотом автобус остановился перед навесом, я поднялся со скамейки и вошел в салон, следом заскочил еще один пассажир, невысокого роста дядька в темной матерчатой куртке и кожаной кепке. У него было овальное лицо с двойным подбородком, щеки, налитые свежим румянцем. Походка легкая, пружинистая, ясненько, со спортом дяденька дружен. Билетерше он что-то сказал краем рта, она в мгновение посерела и затихла. Без подсказки понятно: это не просто стукачок, а внештатный сотрудник милиции, или, как говорят в простонародье, «тихарь».

Мой новый сопровождающий сел у меня за спиной и демонстративно стал шуршать газетой.

Кажется, весь этот городишко за мной следит. Ну, допустим, не весь, а только несколько человек. Да для такой дыры несколько человек — это вся сеть тайных осведомителей местного отделения милиции. И все ради одного случайного приезжего. Видно, крепко влипли здешние менты, если так перестраховываются. Что делать? Подыграть им или поговорить начистоту с Колодиным? Объяснить ситуацию, даже предложить пару тысяч. Устроим складчину с Андрюхой.

Мысль о деньгах напомнила мне пачку «соток», которые я видел в бумажнике капитана. И слова Акулова, что наш клиент — вице-мэр Хребта, что-то не поделивший с местной милицией. Получается, сам суну голову в пасть тигру, и не только свою, но и Андрюхину. Да и, пожалуй, еще неизвестного мне вице-мэра. Если нас нейтрализуют, вряд ли с ним будут церемониться. Значит, играем до упора бессмертное произведение Николая Васильевича Гоголя.

Автобус, попетляв по узким улочкам городка среди пятиэтажных «хрущоб», выехал на небольшую площадь. С одной стороны за металлической оградой выглядывали голые стволы деревьев, а на арке у входа большими буквами из металла было выведено: «Парк „Комсомольский“». С другой стороны стоял большой одноэтажный особняк с табличкой у парадного входа. Музей, догадался я. Проехав с десяток метров, автобус остановился. Я вышел, за мной вывалился сопровождающий. Глаза его испуганно бегали, еще бы, как тут было поступить? Соблюдая конспирацию, проехать до следующей остановки, а если я рвану в парк или, чего доброго, уйду дворами, что тогда? Теперь он лихорадочно соображал, что делать дальше, коли конспирация нарушена. Ничего не скажешь, непрофессионально. Я сделал вид, будто ничего не заметил, и пошел в сторону музея, мой филер остался на месте.

Музей, к моему счастью, работал, я заплатил за билет женщине у входа, синей, как мороженая курица, и стал знакомиться с экспозицией.

Этот особняк до революции принадлежал купцу первой гильдии Карабанову. В восемнадцатом году особняк национализировали, а самого купца расстреляли за контрреволюционную деятельность. Рядом с плакатом, где сообщалось о судьбе бывшего владельца этого здания, висела большая икона и горела лампада, под которой была прибита к стене бронзовая табличка, где сообщалось, что лампада была зажжена за упокой души зверски замученного большевиками купца и раба божьего.

Дальше шли раздел первобытного строя и до российская эпоха, затем освоение Урала, революция, Гражданская война, первые пятилетки, Великая Отечественная и уже наше время.

Конечно же, меня интересовало «наше время», а особенно внешний облик города (и желательно план). Но чтобы не вызвать подозрений, я начал осматривать постепенно. Быстро прошел экспозиции, рассказывающие об уральских мамонтах и первобытных бомжах, когда-то заселявших здешние края. Потом зал, посвященный освоению недр Урала, зарождающемуся капитализму в России. Затем зал революции и Гражданской войны.

В большой угловой комнате вдоль стен были развешаны картины местных художников, под стеклом на стендах лежали муляжи оружия, какие-то документы, фотографии тех времен. В общем, все как во всех музеях, за исключением лампады. Кроме документов, подтверждающих победное шествие советской власти, тут лежали документы, подтверждающие и обратное. Статьи из теперешних местных газет о зверствах чекистов и продотрядников.

В самом центре зала была выставлена огромная картина в золоченой раме. Судя по яркости красок, это произведение было из «новых». На фоне Уральских гор конные музыканты, облаченные в серые мундиры с золотыми погонами, аксельбантами и Георгиевскими крестами, натужно раздувая щеки, приближались к ликующей толпе горожан. Картина называлась «Вступление войск генерала Колчака в город Хребет-Уральский». Нечто подобное я уже видел, только музыканты были одеты не в офицерские мундиры белогвардейцев, а в красноармейские буденовки, называлась картина «Музыканты Первой Конной».

— Извините, — обратился я к высушенной старушке в длинной вязаной кофте, — а кто автор этой картины?

— Наш бывший секретарь райкома комсомола, — желчно произнесла старушка, — теперь в Екатеринбурге хозяин ресторана.