Страница 24 из 57
— Гос… — но он не выговорил слово «господа» до конца, быстро выправился, — товарищи! Покорнейше извиняюсь и прошу минутку внимания.
В зале затихли, только потный цыганистый верзила в красной рубашке по кличке Самовар, завсегдатай питейных заведений, не поняв, в чем дело, пьяно осклабился:
— Гляди-ка, Коротыш замитинговал…
На Самовара грозно зашикали, и он замолчал.
В наступившей тишине Коротыш начал подробно объяснять сущность дела. И чем дальше он говорил, тем больше любопытных взглядов устремлялось в сторону одиноко сидевшего Павла Ивановича. После витиеватой речи буфетчика в зал с ломящимися от закусок и вин подносами, будто в атаку, бросились официанты и официантки. Весело, оживленно загремел оркестр. Казалось, даже старинные стеклянные люстры под потолком сбросили полувековую пыль и заблестели ярче. В паузах оркестра иногда слышались робкие возражения, обращенные к официантам, ставящим на столы все новые и новые яства: «Ой, не надо, что вы?! Как-то неудобно! Он же нам совершенно незнаком…» Но эти голоса были до того жиденькими и неуверенными, что официанты не обращали на них никакого внимания.
После первых даровых рюмок с места поднялся пожилой мужчина с военной выправкой кадрового офицера.
— Друзья! — рявкнул он, словно отдал команду «смирно». — Я предлагаю выпить за нашего общего друга Павла Ивановича. С днем ангела вас, уважаемый! Многие лета вам, здоровья и всяческих радостей!
Дружно зазвенело стекло, захлопали пробки. Кто-то предложил сдвинуть столы. Идею единодушно поддержали, и Павел Иванович оказался в самом центре. Тост следовал за тостом. Всем понравилось, что именинник держит себя скромно и с достоинством, одинаково со всеми любезен и предупредителен. Разве чуточку больше, чем другим, он отдавал предпочтение красавице вдове Каролине Бузылевой. Но на это компания великодушно смотрела сквозь пальцы.
В разгар веселья, в какой уже раз, поднялся со своего места совсем захмелевший Самовар:
— А теперь выпьем за меня! А то «Павел Иванович, Павел Иванович!» А что он за гусь? Чем заслужил такое почтение?
Но никто не поддержал смутьяна.
— Дай я тебя поцелую, добрая ты душа! — лез к Павлу Ивановичу худой, с козлиной бородкой, мужчина, держа дымящуюся душистую сигару в руке.
— Не хотите, сволочи, пить за меня! — рявкнул Самовар. — Не хотите?..
Он схватил со стола откупоренную бутылку и, разливая красное шампанское, грохнул ею в витрину. Загремело разбитое стекло, рухнула батарея аккуратно расставленных бутылок. Самовар схватился еще за одну бутылку, но в это время рука Павла Ивановича перехватила его запястье. Самовар было рванулся, однако тут же ойкнул от нестерпимой боли, побледнев, опустился на стул.
— Сидите спокойно! — приказал хлебосольный хозяин вечера.
Самовар покорно опустил голову и в этот вечер уже больше не пытался бунтовать.
Коротыш выразительно посмотрел на Павла Ивановича, потом на свой разрушенный буфет.
— Мне в счет, — кивнул именинник. — Где пьют, там и бьют.
Потом поднял высоко над головой полный бокал шампанского и произнес непонятный тост:
— Друзья, я всех прошу выпить… помянуть рабу божью Ольгу.
Кто такая Ольга? Когда она умерла? Никто ничего не знал. Иные предполагали, что сна близкая родственница Павла Ивановича, а толстая потная женщина утверждала, что это его мать, вдова же Каролина Бузылева подумала, что речь идет о жене.
Натянутая обстановка царила в ресторане недолго. Скоро о мрачном тосте все забыли и веселье продолжалось. Динькало стекло, булькали в горлышках бутылок напитки. Несколько пар танцевали.
Попойка закончилась далеко за полночь. Извозчики почти всех доставили по домам. Только никто не увозил Павла Ивановича. Куда он исчез? Когда? При каких обстоятельствах? Этого никто не знал.
Под одним из столов остался его пустой желтый портфель.
Обо всем случившемся в ресторане милиции стало известно на следующее утро со слов Самовара, который умудрился выпасть из пролетки извозчика, заранее получившего деньги и не очень заботившегося о сохранности своего пассажира. Самовар богатырски храпел на дороге, пока его не подобрали милиционеры. Выспавшись, он и рассказал эту историю дежурному. Тот не особенно поверил выпивохе, но все же доложил о происшедшем начальнику…
События, происшедшие в ресторане, глубоко взволновали всех сотрудников милиции. Выбросить такую большую сумму денег в один вечер казалось очень подозрительным. Настораживали и другие обстоятельства. Черные перчатки, тост «за упокой души Ольги» и вообще странное, необычное поведение Павла Ивановича. По действиям он походил на крупного афериста-грабителя, веселящегося после очередного большого преступления.
О случившемся местное милицейское начальство донесло в Москву. Оттуда последовал строжайший приказ:
«Подробно выяснить обстоятельства дела. Установить Павла Ивановича».
Кое-кто выдвинул версию, что человек, называвшийся Павлом Ивановичем, — сумасшедший. Но при опросах очевидцев эта мысль не нашла подтверждения. Павел Иванович на всех присутствующих в ресторане произвел впечатление умного человека.
Особенное значение, и это, конечно, вполне логично, сотрудники милиции придали его тосту «помянуть рабу божью Ольгу». Не исключалось, что Павел Иванович совершил убийство и завладел имуществом этой неизвестной Ольги.
Розыск Павла Ивановича осложнялся многими обстоятельствами. Буфетчик Коротыш, как он пояснил, «вместе с мусором» сжег банковскую упаковку с денег, которые получил в ресторане от богатого посетителя. Он, бесспорно, догадывался, что червонцы добыты преступным путем, но не побрезговал ими. Его «чаевые» наверняка были самыми крупными в мире. Коротышу, даже по самым скромным подсчетам, досталось около трех тысяч рублей.
А денежная упаковка могла рассказать очень многое. Довольно невразумительно буфетчик говорил и о приметах Павла Ивановича. А приметы его сотрудникам нужны были позарез. Они опросили буквально всех, кто присутствовал на сказочном пире в ресторане. Показания оказались на редкость противоречивыми. Кто говорил, что Павел Иванович рыжий, среднего роста, голубоглазый. Самовар же утверждал, что он черный.
Как выяснилось позже, самые близкие к истине показания дала вдова Каролина Бузылева.
— Мужчина очень симпатичный, эрудированный, хотя часто употреблял такое нелитературное слово, как «черт побери», — блестя мелкими белыми зубками, рассказывала Бузылева. — Лет ему около тридцати пяти, высокий, черты лица крупные, русые волосы зачесаны назад. Жаль, что он так неожиданно исчез. И знаете, мне кажется, что он из рабочей среды: Павел Иванович весь вечер не снимал перчаток, но я обратила внимание, что руки у него большие — руки трудового человека. Да и лицо обветренное, загорелое…
Это, на первый взгляд, незначительное замечание потом в какой-то мере помогло.
Желтый портфель Павла Ивановича, оставленный им в ресторане, не давал сотрудникам милиции никаких шансов на обнаружение владельца. Он был совершенно новый и куплен в Сочи, в магазине. Там подобных портфелей продали несколько сотен, и когда вызвали в отдел милиции на допрос продавщицу, она только беспомощно хлопала густыми ресницами.
Из Москвы торопили с раскрытием загадки. Но сочинская милиция не могла пока похвастаться, что она напала на след таинственного Павла Ивановича в белых перчатках.
…Ивана Ефимовича Деревянкина отозвали из очередного отпуска. Начальник отделения милиции, худой, желчный, уставший от бессонных ночей, выложил из стола несколько растрепанных папок:
— Возьми это клятое дело. И хоть умри, а найди мне Павла Ивановича! Не оборотень же он — человек!
Как ни странно, но Иван Ефимович любил такие вот пухлые дела, над которыми уже успели немало поработать другие. В них все первоначальное, все, что лежало на поверхности, уже было сделано. Теперь требовалась вдумчивая, творческая работа, зрелый подход к делу, без всякой горячности, нервозности.