Страница 27 из 74
— Я все-таки прикажу обыскать дом, — неуверенно предложил Лестрейд. Холмс медленно покачал головой.
— Нет, — задумчиво сказал он. — Думаю, он сказал правду. Документов Раковски здесь нет.
Маленький инспектор растерянно посмотрел на сыщика.
— Что же нам делать? — спросил он.
— Думать, инспектор, думать, — ответил Холмс. — Именно этим мы и займемся с доктором. Вы ведь не откажетесь отвезти нас домой? Мне кажется, тут задача на две трубки.
Полагаю, читатель поймет, если я скажу, что, едва добравшись до кресла в нашей гостиной, я уснул — сказались бурные события нескольких последних часов. Последнее, что мне запомнилось прежде, чем Морфей принял меня в свои объятия, была неподвижная фигура Холмса, погруженного в глубокую задумчивость.
Глава 4
Тайник русского эмигранта
Мне показалось, что я лишь на мгновение сомкнул глаза, но, проснувшись, обнаружил струившийся из окна пасмурный свет. Комната была окутана ядовитыми клубами табачного дыма, от которого першило в горле и резало глаза.
— Холмс, вы всю ночь провели в кресле! — я поднялся, подошел к окну и распахнул его. — Это и есть ваши две трубки?
Влажный свежий воздух ворвался в комнату, и Холмс наконец соизволил взглянуть на меня — не выпуская, впрочем, изо рта дымящуюся трубку.
— Ватсон, — сказал он. — Задача оказалась еще проще. Но вы так сладко спали, друг мой, что я не решился вас будить. Именно поэтому две трубки превратились в четыре… — он с хрустом потянулся, подошел ко мне, выглянул в окно. — Прекрасная погода для прогулки, не правда ли?
Я не разделял его мнения — тяжелые тучи, висевшие над Лондоном, грозили вот-вот пролиться сильнейшим ливнем — что, кстати говоря, подтверждал и наш старый барометр. Впрочем, я прекрасно понимал, что Холмс имеет в виду отнюдь не обычную прогулку. Поэтому вместо возражений я молча удалился к себе, быстро переоделся и вернулся в гостиную. Шерлок Холмс одобрительно кивнул, и мы молча вышли на Бейкер-стрит. По-прежнему ничего не объясняя, Холмс подозвал кэб и коротко приказал: «В Британский музей».
Только после этого он наконец соизволил обратиться ко мне:
— Полагаю, вы уже поняли, где хранятся бумаги погибшего?
— Поскольку вы только что назвали адрес, — ответил я, — постольку я могу предположить — в Британском музее. Но каким образом…
— Ватсон, Ватсон! — нетерпеливо перебил меня Холмс. — Вы же помните, что именно в Британском музее в последние годы работал господин Раковски. Если документы, за которыми охотилась германская разведка, не обнаружены ни дома, ни в русском консульстве, они могут быть только на работе. К тому же Британский музей, при том количестве документов и предметов, чье назначение непонятно постороннему, — идеальный тайник… К тому же он химик, — добавил он, как мне показалось, вне всякой связи с предыдущими словами.
В музее Холмс быстро прошел в отдел Ассирии и Вавилона, где до самой смерти работал в качестве смотрителя покойный Раковски. Подойдя к витрине с глиняными табличками, мой друг принялся внимательно рассматривать темные квадраты, покрытые причудливой клинописью и изображениями фигурок.
— Холмс, — удивленно спросил я, — вы полагаете…
Великий сыщик сделал нетерпеливый жест. Пройдя несколько раз вдоль застекленного стенда, он задумался. Неожиданно лицо его прояснилось.
— Ага, вот!
Оглянувшись по сторонам, он нашел нового смотрителя — пожилого джентльмена в пенсне, давно уже наблюдавшего за нами с подозрением. Увидев, что Холмс смотрит на него, он поспешно приблизился к нам:
— Чем могу служить, господа?
— Не могли бы вы отпереть эту витрину? — Холмс указал на стенд с табличками. — Мне кажется, тут не все в порядке с экспонатами.
Изумлению смотрителя не было границ.
— Открыть витрину?! Господа, вы, наверное, шутите! Разумеется, я не могу!
— У вас нет ключа?
— Есть, но…
— В таком случае отпирайте! — решительно потребовал Холмс. Смотритель, после мучительных колебаний, склонился над маленьким замочком. Видимо, грозный вид моего друга убедил его в необходимости подчиниться.
— Обратите внимание, Ватсон, и вы, мистер, — сказал Холмс, — вот на эти три таблички, — мой друг кончиком трости указал на таблички в первом ряду. — Неужели вы не видите, что они отличаются от остальных?
Смотритель поправил пенсне.
— Но… — он вдруг замолчал, потом растерянно повернулся к нам. — Действительно, такое впечатление, что кто-то перевернул их вверх ногами… И на них отсутствуют регистрационные номера.
— То есть никакого отношения к подлинным древностям они не имеют? — подхватил мой друг торжествующе. — Очень хорошо. В таком случае… — он снял со стенда подозрительные таблички и разломил их с такой легкостью, словно это были обыкновенные сухари.
— Что вы делаете?! — с ужасом вскричал смотритель. Но тут же замолк, увидев среди глиняных обломков мелко исписанные листки тонкой бумаги.
— Вот, дорогой Ватсон, позвольте вручить вам исчезнувшие бумаги господина Раковски, — с некоторой торжественностью в голосе заявил Холмс.
— Как вы догадались? — спросил я уже после того, как мы покинули музей. — Как вам пришло в голову искать среди табличек? И почему вы решили, что именно эти три — фальшивые?
— Все очень просто, — ответил мой друг. — Как я уже объяснял, музей, в котором работал смотрителем покойный изобретатель, — идеальное место для сокрытия документов от чужих глаз. Спрятать же документы можно было лишь там, где существует достаточно много предметов, похожих друг на друга. В данном случае такими предметами явились клинописные таблички ассирийских царей — на стенде их несколько десятков. Я обратил внимание, что в первом ряду табличек больше, чем в остальных четырех. Кто-то чуть сдвинул бывшие там ранее и поместил еще три таблички, чуть отличавшиеся по цвету от прочих. К тому же Раковски повесил их вверх ногами — это видно по рисункам, на них нацарапанным. Как видите, мое предположение оказалось верным. Теперь осталось завезти документы Майкрофту.
Мы с Холмсом уютно устроились у камина, и я приготовился дослушать, наконец, окончание рассказа о его давних приключениях, так неожиданно напомнивших о себе сейчас, двадцать лет спустя. Однако, похоже, Холмс чего-то ждал. Он неторопливо раскурил трубку, потом принес мне и себе по стаканчику бренди. Чтобы начать разговор, я завел беседу на тему, которая, как знал Холмс, интересовала меня больше всего — о медицине.
— После вашего путешествия в Тибет прошло уже более двадцати лет, — сказал я, — однако последствия тяжелого ранения в руку, нанесенного вам полковником Мораном, совершенно не сказываются. Насколько оправданны слухи о чудодейственной тибетской медицине, которые доходят до наших краев?
Холмс усмехнулся:
— И правда, Ватсон, руку мне чудесно вылечили. А тибетская медицина — это настоящее чудо природы. Средний монах, окончивший врачебный факультет в монастыре, может по пульсу определять сотни болезней, знает правила использования тысяч веществ, которые имеются у него под рукой. Впрочем, среди них есть и достаточно экзотические, которые даже для Тибета представляют большую редкость. Только учтите, мой дорогой доктор, опыт тибетского врача не всегда применим к среднему англичанину. Организм тибетского жителя сформирован при вечном холоде и постоянной нехватке кислорода. Кстати, Ватсон, тамошние врачи всегда затруднялись определять проблемы моего здоровья по пульсу — ведь сердце мое в условиях высокогорья работало с непривычной для него нагрузкой. К тому же действие трав, составляющих основу тибетской медицины, зависит даже от того, где именно эти травы собраны. Ведь они произрастают на определенных видах почвы, а минеральный состав почвы Тибета не таков, как в остальных уголках земли. Я думаю, Ватсон, что все дело в микроскопических добавках. Что уже говорить об уникальных животных, части которых также использует тибетский врач!