Побочный эффект

Проходили недели. Летели месяцы. Черкасов по-прежнему не обращал на нее внимания. На остальных воздыхательниц, впрочем, тоже — за пять месяцев работы в новом коллективе, где совсем уж не было недостатка в женщинах, Вадим не запятнал себя хоть сколь-нибудь близкими отношениями ни с одной из них. При этом не выглядел высокомерным или слишком переборчивым: со всеми дамами общался ровно, одаривая каждую приветливой, однако совсем не многообещающей улыбкой. Со стороны даже казалось несколько странным, как такой красавец, к тому же неженатый, окруженный со всех сторон ко всему готовыми женщинами, умудряется длительное время оставаться с девственно чистой репутацией.

Женщина может простить, если не приглянулась именно она. Обидно, досадно, но ладно: всяко в жизни бывает. Но если объект пристального внимания игнорирует всех женщин скопом — держись! Быть того не может, чтобы ни на кого из них глаз не положил. Или умело скрывает интерес, или…

Как ни приглядывались, ни намека на скрытую влюбленность не обнаружили. Ага, значит, 'или'. Так вот где собака порылась! То-то он так хорош — пожалуй, слишком уж красив для гетеросексуала.

С усердием и воодушевлением неудовлетворенные самки начали выискивать в Черкасове признаки нетрадиционной сексуальной ориентации. И опять прокол: ни характерных для секс-меньшинств ужимок, ни томных взглядов в сторону мужской половины коллектива засечь не удалось.

Тогда оскорбленные невниманием красавца дамочки решили: не мужик. А как иначе объяснить, что ни с одной из них не захотелось новичку вкусить любви и блаженства? Импотент, как пить дать — импотент!

Не нужно было уметь читать чужие мысли, чтобы заметить Ларискину влюбленность. Ирина едва успевала выставить секретаршу в приемную и приступить к работе, как та снова врывалась в кабинет, и со свежими силами начинала петь оды Черкасову.

Ах, посмотри, какие у него красивые глаза! А какой рот, какой чувственный изгиб губ! Ах, можно представить, как сладки его поцелуи. А руки, какие у него ухоженные, холеные руки, и как, должно быть, умело они ласкают женское тело…

— Нет, Ир, серьезно. Только посмотри на него. Это ж сказка, а не мужик! Жаль, конечно, что слишком молод — хм, двадцать пять против моих сорока одного, но это же ерунда, да? Знаешь, я теперь поняла. Наверное, в жизни каждой женщины приходит время, когда ей хочется видеть рядом с собой не выдохшегося старпёра, а молодого, здорового парня. Я бы даже выразилась более грубо: хочется свежего мяса! А? Что скажешь? Как тебе моя теория?

Ирине ее теория совсем не понравилась:

— Лар, ну ведь глупости говоришь. Какое свежее мясо? Это мужики-пенсионеры себе девочек молоденьких под таким лозунгом соблазняют, но ты-то, ты? Посмотри на него: разве он на мужика похож? Так, смазливая кукла. Сувенир из Африки. Китайский болванчик: поставь на сервант и любуйся неземной красотой. Слишком. В нем все слишком. Я бы даже сказала: тошнотворно красив. Да и молод тоже слишком. Даже если твоя теория насчет каждой женщины верна, значит, я еще не вступила в этот клуб — мне пока не хочется свежего мяса, меня вполне устраивает Русаков.

— Ага. Он тебя так устраивает, что ты прячешь его от знакомых. Тебе просто жутко стыдно за него перед всем миром, а в остальном — да, он тебя вполне устраивает.

Ирине оставалось только промолчать. Споры с Лариской до добра не доводят. Умеет она так повернуть твои же слова, что поневоле начинаешь сомневаться в том, в чем была уверена еще минуту назад. Да ну ее! Пусть думает что хочет. Ира не собирается никого ни в чем убеждать. Главное, что они с Сергеем знают — они друг у друга есть.

По мере того, как Ларискины эксперименты с внешностью не приносили даже минимальных результатов, ее настроение в отношении Вадима Черкасова заметно менялось. В недавно восхищенном взгляде появилась надменность: да кому он нужен, этот ваш Черкасов?! В речах все чаще сквозило презрение:

— Голубой! Точно — голубой. Где ты видела нормального мужика, способного отказаться от шары? Нет, ну ладно, Петропавловские ему не понравились. Тут я его очень даже понимаю — кому они на фиг нужны? Вымпелы переходные! За Светку Бутакову вообще молчу — эта и даром, и за деньги никому не понадобится. Но он ведь даже на меня не реагирует!

'Даже'. Ира едва сдерживала ехидную ухмылку. Ни дать, ни взять — королева красоты! Если о прелестях Бутаковой еще можно поспорить, то Верка Петрова и Динка Павлова, две подруги не разлей вода, получившие в силу неразлучности своей кличку Петропавловские — бабенки весьма аппетитные. По крайней мере — не Лариске ровня. И посмотреть есть на что, и подержаться — обе пышногрудые, задастые. Одна рыжая, другая знойная брюнетка. То ли в силу особой аппетитности, то ли по причине повышенной легкомысленности, но подружки пользовались устойчивым спросом у мужичков всех возрастов и категорий, и то, что Черкасова их прелести оставили равнодушным, одновременно и удивляло, и говорило в его пользу: на ширпотреб не падкий, этому эксклюзив подавай.

Лариска жутко завидовала сладкой парочке. Одной чуть за тридцать, другой ближе к сорока — но за плечами у обеих богатое прошлое. Верка разведена и бездетна, Динка имеет троих детей от пятерых, мягко говоря, неформальных мужей. Где ж справедливость: кому-то пятеро, а Лариске даже одного захудаленького мужичка не перепало. Пусть бы хоть неформальный — уже неважно, уже не до официозу. Только же ж дайте! Так ведь нет. Все мужики в сторону Петропавловских смотрят. Вот Трегубович и отыгрывалась при каждом удобном и неудобном случае. Если нужно кого-то смешать с дерьмом — далеко искать не стоило: Верка с Динкой всегда под боком.

Черкасов постепенно превращался в Ларискиного личного врага.

— Импотент! Нет, Ир, точно говорю — импотент! Надо же — как природа над человеком посмеялась. С такой-то внешностью — и импотент. Представляешь? Ну ладно — я бы на его красоту не запала, конечно. Он, видимо, по моему взгляду все понял: ненавижу слащавых красавцев! Так что неудивительно, что мне он не оказывал знаков внимания. Но и нашим красным вымпелам от него не перепало: уж они-то на ходу из трусов выпрыгивали — и ни-че-го!

В следующий раз Трегубович забывала о предыдущих разглагольствованиях, и заводила другую песню:

— С ума сойти! Голубых развелось — как собак нерезаных. Обидно-то как. Из-за этих сволочей столько бабья от одиночества страдает. Мужиков ведь и так меньше, чем нас. А они еще друг с другом спят. Сволочи!!!

— Да прекрати ты сплетничать! С чего ты вообще взяла, что он голубой? С того, что он на твои прелести не польстился?!

— А что? Скажешь — нет?! Я ему и так улыбалась, и этак, и юбочку поддергивала покороче, и наклонялась аппетитненько: типа ручку уронила. Мертвый бы из могилы поднялся! А этот ни гу-гу. Точно тебе говорю — голубой. Фи, мерзость какая! Представляешь, эту замечательную попку не бабы ласкают, а… Фу! Даже говорить и то противно, представить так и вовсе жутко!

С каждым таким разговором Ира все больше убеждалась: баснописец Крылов был самым настоящим ясновидцем: за двести лет до рождения Трегубович написал о ней басню 'Лисица и виноград'. Точь в точь про Лариску! Хорош виноград, да зелен.

Наконец, тема Черкасова Лариске наскучила, и она вернулась к прежней: Русаков Ирине не пара. Снова и снова, с изяществом пилы она пела свою песенку. Дескать, быть того не может, чтобы у Русакова не было любовницы. И без того любой нормальный мужик через десяток лет семейной жизни на сторону смотрит, а тут еще неравный брак.

— Да какой неравный! — злилась Ира. — Что ты мелешь? У тебя не язык, а помело. Неравный — это когда старик на молодой девке женится. Или миллионер на нищенке.

— Не скажи. Ты у нас вон какая красавица. А он? Мало того — ты замдиректора огромного треста — да под тобой сотня мужиков ходит! А Русаков твой кто? Слесарь вонючий.

— Заткнешься ты когда-нибудь?! Уйди отсюда. Мне работать надо.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.