Джонас

Ошарашенный Джонас молчал несколько мгновений.

— Я предполагал такую возможность, — осторожно ответил он.

— Так вот — нет. Наш брак будет чисто фиктивным. Я выхожу за вас замуж только ради ребёнка и не желаю видеть вас здесь ни секундой больше, чем это будет необходимо.

Их взгляды встретились. Джонас пытался разглядеть за её холодным презрением хотя бы проблеск чувств — ненависть, любовь или страсть, — и не смог. Не находил слов, чтобы убедить её.

— Кейт, прошу тебя, не надо…

Кейт надменно приподняла брови — и Джонас замолчал.

— Хорошо, я уйду сегодня. И, вероятно, вам будет приятно, если мы не увидимся до самой церемонии?

Кейт чуть склонила голову в знак согласия.

— Пусть будет так. Всего хорошего, мисс Донован.

Уже у самой двери Джонас обернулся.

— Если вы передумаете, дайте мне знать, Кейт, — он попытался улыбнуться, но улыбка получилась печальной. Он впустил в комнату Мэй с подносом и ушёл, а Кейт закрыла руками лицо и задрожала. Мэй поставила поднос на столик.

— Он обидел тебя, Кейт? — тихо спросила она, встав на колени рядом с подругой. Кейт медленно покачала головой и взглянула на Мэй, даже не пытаясь втереть слёзы.

— Откуда берутся слова, Мэй? Я не собиралась говорить всё то, что наговорила, но… Я боюсь. Я так боюсь…

Глава 8

«Беру тебя в жёны…»

Джонас помнил, как произносил эти слова несколько месяцев назад. Тогда он не чувствовал и малой доли того, что чувствовал сейчас.

Несмотря на неприязнь Кейт, он надеялся, что они будут счастливы. Он был разочарован, что она не надела на свадебную церемонию платье, которое он ей купил. И ещё более был разочарован, что она решила выходить за него замуж в чёрном. Неужели это так плохо — быть его женой?

Когда священник объявил, что жених может поцеловать невесту, Джонас воспользовался шансом. Он рисковал, ибо Кейт могла оттолкнуть его, но привычно сделал хорошую мину при плохой игре. Улыбнулся ей и нежно коснулся её губ. Им было хорошо вдвоём. Он надеялся, что она это вспомнит. Хотя он не рискнул превратить их поцелуй в более страстный, предполагая, что Кейт это не понравится.

И ещё вопреки её желанию он с помощью Мэй организовал свадебный обед в обеденном зале гостиницы, где жил. Гостей было немного — только те, кого Кейт могла назвать друзьями или хорошими знакомыми. Увидев столы и гостей, Кейт нахмурилась, но потом притворилась, что довольна своим новым положением замужней женщины и сюрпризом, который устроил её муж.

За свою жизнь Джонас бывал на нескольких свадьбах — как великосветских, так и деревенских, как весёлых и разгульных, так и секретных. Но оказалось, что когда свадьба — твоя собственная и когда невеста — твоя душа и сердце, всё по-другому.

Через некоторое время они были дома. Кейт сильно устала — не столько физически, сколько морально — и ушла к себе в спальню, оставив Джонаса одного, удостоив его лишь коротким прощанием. И лишь тогда наигранные радость и счастье уступили место тем чувствам, которые на самом деле съедали душу Джонаса. Он тяжело сел на диван в гостиной и опустил голову на руки. В голове не было ни одной мысли. Он сидел долго.

Позже Мэй проводила Джонаса в его спальню. Джонас криво усмехнулся при мысли, что оказался достаточно богат, чтобы обеспечить своей любовнице дом с двумя спальнями. Если бы спальня была одна, всё могло бы быть проще, ведь тогда он смог бы проводить больше времени с женой. С другой стороны, она могла бы и выгнать его, заставив снимать комнату в гостинице.

К ужину Кейт вышла всё в том же чёрном платье. Джонас не мог спокойно смотреть на него.

— Кейт, — настойчиво произнёс он, чтобы она наконец перестала игнорировать его. Когда женщина посмотрела на него, Джонас спросил:

— Мне кажется, теперь ты можешь сменить цвет своего гардероба?

— Могу, — криво усмехнулась она. Джонас подождал, но жена, судя по всему, не собиралась ничего добавлять. Но она должна хотя бы разговаривать с ним, иначе не может быть и речи о нормальном браке.

— Тогда… завтра мы съездим к портнихе? — спросил он.

— В город? Ну нет. В моём состоянии я никуда не поеду.

— Я могу привезти портниху к тебе.

— Это не имеет смысла, — холодно возразила Кейт.

— Почему? — настаивал Джонас. Он не мог понять, зачем она так цепляется за этот чёрный цвет. У неё никто не умер, её ребёнок родится в законном браке, она здорова, она не вышла замуж за мота и растратчика — просто потому, что Джонас теперь не был таким. Так что же? Откуда такая непримиримость, враждебность?

— Потому что я рожу со дня на день, нет никакого смысла покупать платье на несколько дней, — медленно — слишком медленно — растолковала она, в упор глядя на него.

Джонас не нашёл, что ответить. На некоторое время повисло молчание, нарушаемое лишь звоном столовых приборов.

— Кейт?

— Что?

— Почему ты не надела на церемонию платье, которое я тебе прислал? — спросил Джонас. Он боялся задавать этот вопрос, но он должен был знать.

Кейт смерила его презрительно-насмешливым взглядом.

— Потому что оно оказалось не моего размера.

— Вот как, — пробормотал Джонас, чувствуя, как горят уши. Он вспомнил, что не сказал портнихе о беременности своей невесты. Он описал Кейт такой, какой она была той ночью — какой он её помнил.

И вдруг понял: Кейт рада, что платье не подошло. Она хотела выйти за него замуж в чёрном. И что бы он ни говорил, она не изменит чёрному цвету, пока не изменит мнение о своём браке.

Когда ужин закончился, Джонас отодвинул стул для Кейт и подал ей руку. Она оценивающе взглянула на него, но руку приняла. Джонас сжал зубы, почувствовав, что Кейт оперлась на него по необходимости: судя по всему, сейчас, на последнем месяце беременности, ей было тяжело вставать. Если бы не её состояние, Кейт проигнорировала бы его помощь.

Джонас заставил жену посмотреть ему в глаза.

— Кейт, я прошу тебя, дай нашему браку шанс.

— Я подумаю, — через несколько секунд ответила она, не опуская глаз, давая этим самым Джонасу знать её настоящий ответ. Всё же очередной отрицательный ответ не смог обескуражить Джонаса. Он улыбнулся Кейт и проводил её в гостиную.

Мэй принесла чай. Поскольку Кейт не выказывала желания разговаривать с ним, Джонас принялся рассказывать о своих детских приключениях. Он рассчитывал, что Кейт не найдёт в них ничего отталкивающего, даже наоборот — в свете своего положения — и позволит себе улыбку. А женщина улыбающаяся — женщина снисходительная.

Джонас изображал серьёзного Теодора с его странным юмором, рассеянную тётю Жюстину, своих друзей-мальчишек и даже лягушек. Он с удовольствием предавался воспоминаниям — и с удивлением. Неужели Теодор так часто защищал его? Теодор как будто всегда был его адвокатом и совестью.

Когда Джонасу было три, он стащил у кухарки несколько банок варенья. Тогда Теодор принялся утверждать, что детский организм сам знает, что ему требуется. Вроде Джонас слишком вредный, и сладкое варенье должно было помочь ему стать лучше.

Когда Джонас в семь лет принялся выживать из дома одного гувернёра за другим, потому что ненавидел учиться, Теодор (которому гувернёры были почти не нужны, ибо он всегда очень быстро становился умнее их) стал точно такие же пакости делать ему, чтобы Джонас на собственной шкуре почувствовал свои проделки.

Когда Джонаса впервые выгнали из колледжа, Теодор ходатайствовал перед деканом, и поскольку был на хорошем счету, Джонаса восстановили. Но он, возмущённый вмешательством брата, очень быстро устроил так, чтобы его снова выгнали. Тогда Теодор спросил, чего же хочет Джонас. «Ничего,» — с вызовом ответил младший брат. Теодор удивлённо посмотрел на него, ибо не понимал, как можно жить, ничего не желая, ни к чему не стремясь. Он не понимал, но принял такой ответ. Сказал «хорошо» и стал (Джонас понял это только сейчас) отдавать Джонасу часть своего содержания.