Свеча для трупа

Ларс медленно опустился на диван.

— Боже мой! — прошептал он. — Как все запуталось! — Он уронил голову на руки.

Он просидел так какое-то время и очнулся, почувствовав движение. Дверь открылась, в часовню кто-то вошел. Чьи-то руки схватили его за плечи. Ларс со страхом посмотрел вверх, почти ожидая увидеть улыбку со щелью между передними зубами. Он хотел спросить, зачем она преследует его — ведь он уже ничего не может изменить, — и открыл было рот, но тут увидел, что это его мать.

— Ма? Что тебе нужно? — прошептал он.

— Не смей сейчас сломаться! — сказала она низким, полным чувства голосом. — Только не допусти, чтобы эта проблема разрушила все, чего мы достигли. Та девушка была пустым местом, и, что бы с ней ни случилось, это ничего не значит.

Ее светлые глаза светились, лицо заливала мертвенная бледность. В дополнение к этому из-за бесцветных ресниц и светлых волос ее голова казалась вырезанной из мрамора. Ларс подумал, что она похожа на страшную валькирию, пришедшую сопроводить его в ледяную Валгаллу.

— Все нормально, мама, — ватным голосом сказал он. — Со мной ничего не случится.

Хватка ослабла, но ее руки остались у него на плечах.

— Что бы ни произошло, Ларс, мы выстоим. Мы способны бороться с трудностями. Поверь мне! Безвыходных положений не бывает.

Ларс выпрямился, и ей пришлось убрать руки. Он сказал:

— Странно это. Почему бездумные, глупые поступки, такие же, какие в бесчисленном количестве и без всяких последствий совершают другие люди, в моем случае вернулись спустя годы и превращают мою жизнь в кошмар? Кто бы мог подумать, что именно эта девушка?.. Откуда мне было знать?

Он посмотрел на мать.

— Каждый наш поступок навсегда остается с нами, — ответила она. — От однажды сделанного человек не может отмахнуться. Годы идут, и мы меньше говорим об этом. Но не забываем. Надо просто твердо верить, что дело того заслуживало.

— Кимберли того не заслужила, — сказал Ларс с неуверенной улыбкой. Неуверенной — потому что он понимал, что они с матерью говорят о разных вещах. — Что ты сделала, ма? — Его подбородок задрожал.

Ее бесцветные мраморные глаза обратились к нему.

— Это имеет значение?

— Конечно, это имеет значение! Во имя всего святого, ма! Энджи говорит…

— Ах, Энджи? — со злой иронией повторила Маргарет. — Энджи ведь все об этом знает, не так ли? О, Ларс, почему ты не учишься на своих ошибках? Не делай этого снова!

— Не сравнивай Энджи с Кимберли! — разозлился он.

— Не сравнивать? — Она коротко усмехнулась. — Это почему же? Чего от тебя хотела та официанточка, Ларс? Она видела в тебе богатого мальчика, с которым она убежит от своей никчемной нищей жизни, с которым она будет делать что захочет, иметь что захочет. Она хотела использовать тебя, чтобы войти в круг людей, на которых до этого смотрела только издали, раскрыв рот! Разве Энджи хочет не того же самого? Ты восходящая звезда политики, у тебя очень хорошие перспективы. Она уже видит себя женой министра или — чем черт не шутит! — даже премьер-министра! Вот куда она метит!

На помощь ему пришел защитный инстинкт, выработанный на предвыборных дебатах. Он резко вскочил и надвинулся на мать:

— Это просто оскорбительно! И для Энджи, и для меня! Я люблю Энджи, а она любит меня!

И смертельно испугался, потому что мраморное лицо перед ним превратилось в маску страстной ненависти.

— Люблю, любит! — Голос Маргарет Холден добрался до верхней ноты и сорвался. — Что ты знаешь о любви? Что о ней знает эта кобыла? Я расскажу тебе, что такое любовь! О, Ларс, от нее так болит! Вот здесь! — Она ударила себя в грудь. — Она разрывает тебя надвое, овладевает тобой, словно демон! Она может заставить тебя сделать все, что угодно. Запомни это! Когда Энджи уйдет, как Кимберли, у тебя останусь я! Я никогда тебя не покину, Ларс!

Это было выше его сил. Он прошептал:

— Господи боже…

Она развернулась и вышла, оставив его одного. Никогда в жизни ему не было так страшно.

По телевизору выступал фокусник. На нем были черный с искрой костюм, розовая рубашка и галстук-бабочка. Помощница была наряжена в сияющее подобие купальника и колготки, будто сшитые из рыболовной сети. «Как старомодно, — подумала Мередит. — Пора бы уже придумать этим девицам костюмчик посовременнее». Такой фасон можно было увидеть еще в викторианском цирке. Колготки только были потолще и телесного цвета да сапоги на пуговицах, а не на «молнии» — вот и вся разница.

Фокусник показывал фокус с исчезновением вещей. Он брал у зрителей в студии — хотя съемка могла происходить и в каком-либо клубе с платными билетами — мелкие вещи типа часов, ручки и заворачивал их в шелковый платок. Затем просил внимательно смотреть за рукой.

— Не смотрите! — посоветовала аудитории Мередит. Понятно же, что, когда человек, собирающийся тебя обмануть, просит внимательно следить за правой рукой, нужно следить за левой. Зрители тоже это знали, но все равно как прикованные глядели на правую руку. Это-то и раздражает больше всего в фокусниках. Они слишком прямолинейны в тонком деле обмана. Они все знают, ты все знаешь, но тем не менее всем интересно. В этом есть какой-то фундаментальный изъян. Непонятно, то ли иллюзионист демонстрирует навык, которым следует восхищаться, то ли просто показывает, что он быстрее, хитрее и умнее зрителя.

Она встала с дивана и выключила телевизор. После ухода Энджи она несколько раз пыталась дозвониться Алану. Сначала диспетчер отвечала, что его нет в отделе. Затем стала говорить, что с ним нет возможности связаться. Не нужно ли чего-нибудь передать? Мередит позвонила ему домой, но трубку он не взял.

Вполне ясные симптомы. Что-то там происходит, что требует его личного участия. Не исключено, но совсем не обязательно, что это связано с делом Кимберли. Такая вот работа. Ненормированный рабочий день. И всегда у кого-то выходной, кто-то болеет. Всегда находится причина, почему Алан должен был поехать сам, сделать сам, отпечатать сам.

Она посмотрела на часы. Почти десять. Она взяла трубку и снова без надежды набрала его домашний номер.

К ее удивлению, он ответил почти сразу, как будто стоял у столика с телефоном.

— Алло? — услышала она его усталый голос.

Наверное, он только-только зашел в дом. Мередит стало досадно, что она его потревожила. Она извинилась.

— Ну-ну, не глупи, — ответил он чуть веселее. — Я просто думал, что Луизе Брайс зачем-то опять понадобился.

— Что-то случилось? В отделе мне сказали, что с тобой нельзя связаться.

— Н-ну-у… — По голосу было похоже, что Алан жевал. Возможно, наскоро сооруженный бутерброд. — Дэнни Лоу мертв.

— Дэнни? Один из братьев-могильщиков? — Перед глазами промелькнула картинка: две странные фигуры в вязаных шапочках перед воротами Джеймса Холланда. — Что с ним произошло? — Сердце болезненно сжалось. — Убийство?

— Пока не знаем точно. Нужно дождаться результатов экспертизы. Не исключено самоубийство. — Алан стал говорить яснее, видимо, проглотил свой бутерброд. — Не хочешь подъехать? Я тут выпил пару порций виски. Не думаю, что мне сейчас стоит садиться за руль.

К тому времени как она доехала до его викторианского дома, он уже заварил чай в большом глиняном чайнике и теперь с нетрезвым упорством шатался по своей обширной кухне в поисках чашек, которые подходили бы к блюдцам. В воздухе висел алкогольный дух. «Похоже, Алан не ограничился двумя порциями», — подумала Мередит. Под зловещий звон посуды он стал шарить в буфете.

— Алан, ради бога, возьми просто кружки. Я же не твоя незамужняя тетушка!

Они устроились за кухонным столом и принялись пить чай. Алан практически жил в кухне. Это была большая комната, наследница буфетной и столовой, между которыми была сломана стенка. На этом этаже было еще две комнаты, но он туда почти не ходил. Воздух там пропитался пылью и приобрел тот специфический запах, какой бывает в домах, владельцы которых надолго уехали.