Сват из Перигора

Мсье Моро не видел лица незнакомца — лишь его до блеска отполированный левый ботинок, грозивший растоптать муравьиху, которую старик окрестил Арабеллой. Нынешним утром бедняжке уже удалось избежать неминуемой смерти от двух тракторов, велосипеда, трех кошек и голубя — покуда она волокла через улицу огромную хворостину.

— Смотрите, куда идете! — взвизгнул мсье Моро, выбрасывая руку вперед, дабы предупредить убийство.

Незнакомец мгновенно посторонился и даже отступил на пару шагов, чтобы взглянуть под ноги, поскольку так и не понял, на что он едва тут не наступил.

Следующим, кто видел его в деревне, была Дениз Вигье, бакалейщица. Она раскладывала перед своей лавкой пучки дубоволистного салата, и ее внушительные груди выпирали по обе стороны белоснежного фартука.

— Свежайший салат, всего за полцены, — солгала она, заметив приближающегося мужчину.

Но даже столь щедрое предложение не смогло задержать незнакомца, лишив пышногрудую зеленщицу возможности выяснить, что привело его в Амур-сюр-Белль.

Ив Левек, только-только расположившийся за столиком в баре «Сен-Жюс», радовался, что последний из сегодняшних пациентов отменил свой визит. Оторвав взгляд от газеты и посмотрев в сторону Пляс-дю-Марш, дантист вскричал:

— Господи боже! Да это же тот человек из совета, что проводил у нас первую перепись!

По бару разнесся скрежет отодвигаемых стульев: завсегдатаи повскакали с мест и сгрудились у окна — насколько позволяли им животы.

— Ты прав! — провозгласил Фабрис Рибу, поглаживая свою «сосновую шишку». — А он чуток погрузнел, правда?

— Точно он, гад, — согласился Анри Руссо, второй глаз которого скрывала свисавшая челка.

— Вы уверены? — усомнился Марсель Кусси, фермер.

— Абсолютно, — ответил Ив Левек. — На нем те же самые брюки. У меня были такие раньше. Я их ни с чем не спутаю.

— Интересно, что ему здесь понадобилось, — вставил слово Дидье Лапьер, плотник, чья приплюснутая «сосновая шишка» служила верным признаком бесстыдного предобеденного сна.

— Уж наверняка не проводить замер под муниципальный бассейн, — подытожил дантист. — Осторожно! Он идет сюда.

К моменту, когда дверь открылась, в баре звучала лишь какофония из хлюпов и чавков да посвистывания Фабриса Рибу, представлявшие собой, как неоднократно намекали бармену его клиенты, уникальнейшую форму пытки.

К счастью для всех, вошедший направился прямиком к стойке, вынудив Фабриса Рибу разжать губы и спросить гостя, что ему налить. Представившись «Жаном-Франсуа Лаффоре из совета», мужчина сообщил бармену, что находится в Амур-сюр-Белль по делам службы. А затем, прижимая к животу мягкий кожаный портфель, сделал объявление, на заучивание которого у него ушло целых три недели — результат нервного срыва, вызванного язвительными насмешками коллег после его возвращения в офис с нелепыми результатами переписи.

— Дамы и господа, — провозгласил чиновник, поворачиваясь лицом к залу. — Следующую информацию каждый из вас получит по почте в течение ближайших нескольких дней, однако я решил лично проинформировать всех на тот случай, если у кого-то возникнут немедленные вопросы. Я хотел бы с самого начала дать ясно понять: то, что вы сейчас услышите, является вопросом, находящимся в компетенции районной администрации, и решение по нему принято одним из ее комитетов.

Он сделал паузу и добавил, опасливо озираясь вокруг:

— Не мной.

Поднявший руку Фабрис Рибу, мысли которого неизменно вертелись вокруг барышей, прервал докладчика, заявив, что раз уж тот собирается сделать публичное объявление, то справедливости ради следует пригласить остальных жителей деревни. К неописуемому удовлетворению бармена, после серии телефонных звонков число посетителей в заведении удвоилось.

Увидев, насколько расширилась целевая аудитория, Жан-Франсуа Лаффоре еще крепче прижал к животу портфель — левая пряжка больно вдавилась в пупок.

— Как всем вам, без сомнения, известно, — продолжил он, — последние пять недель в нашем районе стояла жуткая засуха, причем уровень воды в хранилище еще до того был на угрожающей отметке. Мой долг — уведомить вас, что в ближайшую пару недель на Пляс-дю-Марш будет установлен муниципальный душ. Начиная с этого момента в Амур-сюр-Белль категорически запрещается принимать ванну. Застигнутые за нарушением данного предписания будут обложены штрафом. Мы хорошо знаем, сколько воды потребляется на данный момент, и ожидаем, что с вводом упомянутой выше превентивной меры это количество существенно снизится. Я готов кратко ответить на все возникшие у вас вопросы, однако хочу заметить, что необходимые разъяснения будут приведены в официальном письме, которое каждый из вас получит в должное время.

— А какой штраф? — спросил Жильбер Дюбиссон, почтальон.

Жан-Франсуа Лаффоре потер верхнюю губу, что-то неразборчиво пробормотав.

— Сколько, сколько он сказал? — послышался голос с задних рядов.

— Сколько вы сказали? — переспросила Лизетт Робер.

— Сто евро, — повторил человек из совета.

— Сто евро! — воскликнул Марсель Кусси, фермер.

— За прием ванны в своем же собственном доме?! — возмутилась мадам Моро.

— Как я уже говорил ранее, решение здесь принимаю не я, — повторил Жан-Франсуа Лаффоре, смахивая каплю пота с виска. — Если у вас есть желание обсудить этот вопрос более глубоко, у меня при себе имеется список лиц, к которым вы можете обратиться официально. Как вы убедитесь сами, моего имени в списке нет.

— А как это вы узнаете, кто принимал ванну, а кто — нет? — поинтересовалась Лизетт Робер.

— Путем выборочных проверок, — ответил Жан-Франсуа Лаффоре. — Детали проверок будут уточнены позднее. Другими. Не мной.

То, что произошло потом, Жан-Франсуа Лаффоре так и не смог понять. Еще секунду назад человек из совета стоял внутри бара — и вот он уже лежит, распластавшись, на другом конце площади, а его кожаный портфель приземляется рядом секунду спустя. Оправившись от шока ровно настолько, чтобы встать на ноги, чиновник зайцем припустил к своей машине. Но стоило ему повернуть ключ, как страх, прятавшийся внутри, узлом скрутил желудок и вывернул его содержимое. Открыв дверцу, Жан-Франсуа Лаффоре оросил заросли крапивы обильной рвотой…

Гийом Ладусет на собрании не присутствовал, противопоставив торгашеской тактике Фабриса Рибу настойчивое заявление о своей занятости. Положив трубку телефона на место, он снял ключ от парикмахерской с гвоздика у каминной полки на кухне, сунул в карман брюк и запер за собой парадную дверь. Несколько минут он молча стоял, прислонившись к двери спиной, тепло от дерева просачивалось в ладони. Вдруг, без предупреждения, Гийом вновь отпер дверь и влетел внутрь. Но в комнате по-прежнему было пусто…

В парикмахерской стояла духота. Гийом толкнул дверь — по полу рассыпался ворох писем. Парикмахер огляделся, отмечая про себя пыль, что скопилась на зеркале всего за неделю с хвостиком. В раковине — засохшая ящерка, еще хранящая гримасу долгой и мучительной смерти от обезвоживания. Соскользнувшая с крючка серая нейлоновая накидка осела на пол, точно сраженное расстрельной командой тело. Собрав все свое мужество, Гийом провел ладонью по спинке кресла, обитого черной кожей, — и миллионы мельчайших обрезков волос разлетелись вокруг, искрясь в косых солнечных лучах.

Напомнив себе, что сегодня — начало его новой жизни, Гийом Ладусет принялся за работу. Подбирая с пола корреспонденцию и укладывая ее ровненькой стопкой у двери, чтобы позже забрать домой, он думал: «Прощай, перхоть, прощай навсегда». Складывая накидку, он бормотал: «Никакого больше притворства перед клиентами, мол, вовсе они не лысеют». Отодвигая от стены скамью и нагнувшись за двумя пустыми пакетиками из-под печенья «Пти Борр Лю», он говорил себе: «Хватит вдыхать обрезки, которые рано или поздно образовали бы шар из волос в моих легких и убили меня». Ободренный мыслью о том, что он спасся от неминуемой смерти, бывший парикмахер сгреб все, что было выставлено на продажу, в пластиковый пакет, среди прочего расчески трех разных цветов, баночки с помадой для волос цвета инжира и бутылочки тоника с изображением идеально ухоженного джентльмена.