Спящий с Джейн Остин

Глава пятнадцатая

Психиатрическая лечебница, совмещенная с тюрьмой, — это весьма депрессивное местечко даже в лучшие времена (думаю, вы и сами можете представить), но, когда идет дождь, она превращается в настоящий жуткий ужас, леди и джентльмены, поверьте мне на слово. Совершеннейшая сатанинская задница. Жопа Люцифера.

Все это ощущается в двойном размере, если вы являетесь человеком, чьи надежды и амбиции изничтожены в зародыше, одинокой душой, страдающей от непонимания и осуждения толп, составленных ничтожествами. Знаете, я думаю, что присяжные признали меня виновным еще прежде, чем удалились в свою звуконепроницаемую кабинку. И это называется справедливостью? Во время суда я краем глаза увидел бумажку, которую они передавали друг другу. Знаете, что на ней было? Присяжные играли в «виселицу»! Во время моего процесса! Вдобавок мне кажется, что присяжные, освистывающие обвиняемого каждый раз, как он входит в зал, — это беспрецедентный случай в истории юриспруденции.

Едва лишь тучи расходятся над Броти Ферри (заметка для Э.-Л. Вебера: не подойдет ли это для вступительной песни?), как тотчас же снова налетает ураган, жуткий, как тропический шторм над дождевыми лесами… или тем местом, где дождевые леса были прежде. По моему мнению, любой, кто остается в Данди на время сезона муссонов, должен быть увязан в смирительную рубашку и привезен из-под дождя прямо сюда. Я ведь что хочу сказать: действительно, поля и стада обладают своим очарованием в глазах тех, кто пасет скот или занимается земледелием, но давайте не будем смешными.

Как там Дебби определяет галлюцинацию? «Ложная и непоколебимая уверенность, которая для внешнего наблюдателя не имеет ничего общего с реальностью». Очень часто, как она провозглашает, это является результатом попыток объяснить себе непонятное. Что ж, мне категорически непонятно, почему бы некоторым господам фермерам, шатающимся по берегу Тей в твидовых костюмах, не провести время на юге Франции или на лыжнях Валь д'Изер, наслаждаясь узуфруктом уха какой-нибудь юной бабенки? Если б когда-нибудь нам удалось поменяться местами, я бы в единый миг запер их здесь, оставил инструкции по глумлению над ними и поспешил бы к чудесным, сочащимся воском птичкам.

Людское непостоянство — тяжкая ноша для мыслящего индивида; человеческое сердце — странная и капризная штука. Кажется, вопросов всегда больше, нежели подходящим к ним ответов, и чем старательнее я пытаюсь объяснить себя вам, тем меньше вы понимаете. Даже не трудитесь это отрицать — я вижу ваше напряженное лицо. Беспокойно ерзаете в своем кресле — вот что вы делаете, друг мой. Давайте же поспешим назад, в прошлое, покуда еще возможно воскресить его без помощи Альцгеймера.

Итак, меня снова навестила полиция. Логично. Этого и следовало ожидать. Вторая мертвая женщина с проколотыми мозгами. Нечто подобное, произошедшее дважды, не может быть случайным совпадением. Тут уж появляется твердая уверенность: по улицам бродит убийца. Запирайте ваших дочерей. Постоянно носите наушники.

У желтой прессы (и это тоже предсказуемо) оказался насыщенный день. Версии текли неистовым потоком. Согласно различным авторам (выбирайте любого по своему вкусу), я был Джеком-потрошителем, реинкарнацией Влада Цепеша, шотландским Дракулой и так далее, и так далее. Интересно, почему большинство газетных издателей сразу замахиваются на самое глобальное? Где их чувство баланса? Учитывая отсутствие у них и многих других чувств, я полагаю, нетрудно объяснить и Войны Тиражей (circa [79]1960–1998 гг. или около того).

Услышав звонок в дверь, я знал, чей палец давит на кнопку. Знал наверняка, так же, как знаю, что чечевичная похлебка — это разновидность супа. И я не ошибся.

— Какими судьбами вы снова здесь, сержант? — беззаботно сказал я Ангусу Макбрайару, полицейскому инспектору. В этот день на нем была светлая рубашка, бледный галстук и бесцветное пальто в рубчик. Обыватель из Ярда.

— Боюсь, придется задать вам еще несколько вопросов, сэр, — ответил Ангус, входя в комнату и усаживаясь на продавленный диван. Я не предложил ему чаю с печеньем и вообще пренебрег правилами гостеприимства. На сей раз мы играли жестко и оба это знали.

— Не надо бояться, — утешил я его. — Невиновному бояться нечего. — Я гордился своим остроумием и мысленно хихикал. Вернее, я собирался сделать это мысленно, но кое-что вырвалось наружу в виде тихих придушенных звуков. — Что я могу сделать для вас на этот раз, сержант?

— Взгляните, пожалуйста, сэр. — Ангус протянул мне фотографию Лолы — или Марии, как он упорно именовал ее. Разумеется, это был предубийственный, дорасчленительный и вообще очень миленький снимок. Что там на заднем плане? Не крепость ли Блэкпула? Кажется, этот человек твердо вознамерился сжить меня со свету при помощи фотографий мертвых женщин.

— Вы встречались с ней во вторник, — решительно начал Макбрайар, и я подумал: «Как же ты должен быть зануден, давая показания во время суда». На миг я возликовал, увидев, что Ангус перепутал день: ведь я убил Лолу в четверг. Впрочем, я тут же опомнился, поскольку день был назван правильно. Я ведь и впрямь встречался с ней во вторник — на Д-стрит.

— На Док-стрит, — прибавил Макбрайар. В отличие от меня, этому человеку неведомы угрызения совести и он не знает, что такое «щадить чувства других». — В доме… — В глазах Ангуса появилось отсутствующее выражение, и я пылко пожелал, чтобы так оно и было… Я имею в виду, чтобы инспектор отсутствовал в моей квартире… «И чем же он закончит?» — спросил я себя. В доме… каком? Запрещенных удовольствий? Шлюх и сводниц? Проституток и гулящих девок? Карточном? Исправительном? Торговом? Восходящего солнца?

— …определенного назначения, — завершил он фразу. — Однако никто не видел, как вы выходили.

Я позволил выводу немного повисеть в воздухе. Позволил — поскольку понятия не имел, каков был этот самый вывод. По прошествии некоторого времени я решил разыграть гражданина обыкновенного и недоумевающего, посему услужливо сообщил Ангусу:

— Я вышел через задний ход, если это имеет значение. Но я по-прежнему не понимаю, при чем здесь моя маленькая прогулка.

Внешне я оставался озадаченным, как пресловутая мартышка, хотя, конечно, был гораздо симпатичнее ее.

— У нас есть основания полагать, — сказал Ангус (плоско, как всегда, я понимаю. Но что же делать честному хроникеру? Сочинить новое Геттисбергское послание [80]?), — что это та самая женщина, чье тело было найдено в отеле «Мак-Адам» в прошлый четверг.

Он снова это сделал! Полностью презрев все инструкции помощников издателей — пусть даже Макбрайар в тот момент не мог этого знать. В самом деле, инспектор был законченным трепачом — возможно, сказывалось общение со слишком многими осведомителями.

— В отеле «Мак…»? — переспросил я. Само собой, я просто тянул время. С тем же успехом можно было насвистывать «Дикси» [81]или мелодию из фильма «В постели с Джейн Остин». Типичная ситуация, когда общаешься с ребятами в синей форме.

У него есть основания полагать! У меня тоже есть, но я же не бегаю по городу и не ору об этом во все горло. И еще одна мысль пришла мне в голову: интересно, сколько времени ежегодно теряет полицейский, сообщая людям факты, которые им и так уже известны? Особенно если речь идет о преступниках вроде меня. Я понимаю, что полицейским нужно побольше двигаться, но, даже если и так, — какой расход денег налогоплательщиков! Предполагается, что мы живем в компьютерный век, так ведь? Или это просто слухи?

— Да, — кивнул Макбрайар, видимо отвечая на мой последний вопрос. А потом полез в карман своего пальто — с таким видом, будто бы собирался извлечь пистолет. «Привет, — подумал я, — вот это и называется суровой справедливостью?» Я уже готов был раскрыть рот и выложить всю правду, предпочитая такой оборот выстрелу в упор, но тут рука Макбрайра вынырнула из кармана, сжимая курносый серо-стальной автоматический карандаш НВ45, который с легким свистящим звуком выплюнул наружу грифель. Неплохой кусок грифеля, скажем прямо. Один человек может использовать его для писания, в то время как другой, например, поверил, что вся его жизнь заключена в восьми дюймах, и может… о, ну я не знаю… скажем, завести котят. Или истерически захихикать. (Да, восемь дюймов! Не так плохо, а?)

79

Circa — Приблизительно (лат.).

80

Геттисбергское послание — Самая знаменитая речь Авраама Линкольна.

81

«Дикси» — Имеется в виду песенка «Земля Дикси» («Dixie's Land»), сочиненная в 1859 году, которая после образования американской Конфедерации стала ее официальным гимном.