Долгая дорога домой

У ворот его уже ждали, как и было оговорено. Двое пехлеванов, оба вооруженные. Чуть дальше был виден еще один, к нему подбежала собака — понятно… Проводник.

— Ты русский?

— Да.

— К кому ты идешь, русский?

— Я гость Гульбеддин-хана.

— Проходи, русский.

Собака подошла к нему, втянула воздух. Размеры собаки были такие, что она была ему выше пояса, не собака — медведь.

На базаре пахло гнилью вперемешку с изысканными специями и благовониями. То тут, то там виднелись машины, оставленные прямо в торговых рядах, было довольно чисто — за этим следили. Сразу в нескольких местах кипела жизнь, из-за накрепко запертых ставень пробивался свет, слышались голоса. Тягучая восточная мелодия звучала рефреном, из каждого заведения разная — и вместе с тем неуловимо похожая.

Поворот. Тут идут ряды, они не простреливаются, тут можно спрятаться и оторваться от преследования. Вдвоем, но с детьми…

Черт!

— Сюда, русский.

Ночью все было не так. Ночь все меняла…

Гульбеддин-хан сидел в дальнем, прикрытом легкими шторками углу, солидный и могущественный, в халате из дорогой ткани. Перед ним стоял плов с бараниной на медном блюде, другие блюда, достархан был заставлен полностью, богатый достархан. В правой руке хана виднелся мундштук из дорогого дерева, шланг был длинным, уходил куда-то далеко, что было необычно, как правило, кальян ставят рядом с дорогими гостями. Араб знал принцип действия кальяна, втягиваешь воздух — и дым проходит через воду с ароматными добавками, очищаясь от тяжелых смол. Кальяном можно наслаждаться часами, это тебе не наспех выкуренная сигарета.

По правую руку от хозяина сидел еще один человек, со шрамом и изуродованной правой рукой, на которой не было двух пальцев полностью и одного — наполовину. Несмотря на это, человек управлялся обеими руками — судя по тому, как он ел плов. Кстати, плов он ел по-европейски, ложкой.

— Присоединись к нашему достархану, русский, и да не оставит тебя милостью Аллах, — церемонно проговорил Гульбеддин.

Русский присел перед достарханом по левую, не слишком почетную сторону от хозяина стола. Правая была занята.

— Аллахумма, барик ляна фи ма разакътана ва къына азабан-нар [19], — вознес ду’а русский, и двое, Гульбеддин-хан и второй, уставились на него.

— Ты правоверный? — спросил второй.

— Нет. Но я долго жил среди правоверных и знаю, как нужно жить, чтобы не навлечь на себя гнев Аллаха и отдалиться от шайтанов.

Некоторое время трое в молчании поглощали плов, притом русский — как и Гульбеддин-хан — руками.

— Аллах велик, это хорошо, что среди русских есть такие люди… — сказал Гульбеддин-хан. — Ты узнал цену на свой товар, русский?

— Да, узнал, и он стоит дорого, потому что такого товара, как мой, нет на базаре.

— На нашем базаре есть любой товар, русский, товар из любой страны света, потому что нет такой страны света, где бы не было афганских купцов. Если ты не нашел такой же товар, русский, — это не значит, что его там нет.

Сбивает цену.

— Сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет, — добавил второй, — быть может, ты, русский, покажешь нам свой товар, чтобы мы знали, о чем говорим?

— Охотно. Я знаю, что говорю, такого товара здесь нет и, наверное, не будет, потому что такой товар — для армии.

Из заплечного мешка русский достал два автомата Калашникова с полным набором приспособлений в двух чемоданчиках, передал их покупателям — не через стол, потому что через стол передавать нельзя. Заметил, что второй сразу заинтересовался, с благоговением прикоснулся к вороненой стали. Наверное, не раз оружие спасало ему жизнь в этих горах.

Гульбеддин-хан нарочито быстро и не слишком заинтересованно осмотрел товар.

— Такой товар я уже видел. Ничего особенного.

— Не оскверняй рта своего ложью, да простит тебе Аллах твои слова! — резко ответил второй. — умей воздать должное тому, что ты видишь. Меня зовут Змарай, русский, я из людей Сулейманхейль. Много ли ты привез такого оружия?

— Пятьдесят — средних, пятьдесят — длинных. Все с БК и дополнительным комплектом. Первая категория, со склада.

— На базаре можно купить много оружия, Змарай, — чуть обиженно произнес Гульбеддин-хан.

— Но такого ты не купишь. Ты купишь одно-два, взятые в бою у британских собак. Но не сто. Или ты купишь русское, но старое. Что ты хочешь за свой товар, русский?

— Один автомат здесь стоит примерно пятьсот золотых. Но это — без дополнительного комплекта. Я хочу четыре тысячи за каждый.

— Аллах свидетель, ты нас грабишь! — всплеснул руками Гульбеддин.

— На каждый товар найдется купец, уважаемый. Я продам их за такую цену в торговых рядах. Многие люди не чувствуют себя в безопасности и охотно расстанутся с четырьмя тысячами золотых, чтобы купить себе хорошее оружие, которое послужит еще их детям.

Змарай погладил искалеченной рукой аккуратную, коротко постриженную бородку.

— Но, русский, ты не продашь это все в один день. А жизнь здесь дорога и опасна, и за право стоять в торговых рядах тебе придется выложить немалую сумму. И здесь много грабителей, да покарает их Аллах. А если узнают, что ты торгуешь, не заплатив — ты можешь лишиться не только товара, но и жизни.

— Ты прав, уважаемый, но я выручу достаточно, чтобы заплатить за торговлю.

— Достаточно никогда не бывает. Принц Акмаль, да покарает его Аллах, жаден настолько, что если он узнает, что кто-то хорошо торгует, то посылает своих нукеров, чтобы они брали с него дань дважды в день.

Покарает… И очень скоро — покарает. Так покарает — как вы и не видели никогда.

…Я же, русский, куплю у тебя все оптом или поменяю на то, что нужно тебе. И ты будешь доволен и уедешь сразу, и не будешь платить за торговлю.

— Назови свою цену, уважаемый Змарай, чтобы я знал, о чем идет речь.

— Я готов дать за твой товар по семьсот золотых, русский, и, клянусь Аллахом, это справедливая цена.

— Теперь вы меня грабите. Не далее как сегодня я видел, как на базаре продавали британский «Стерлинг» по девятьсот золотых. Неужели мой товар хуже британского «Стерлинга», тем более со всеми принадлежностями?

— Но британский «Стерлинг» хорош тем, что к нему можно взять патроны бесплатно, у британской собаки, которую ты убьешь. Потому он стоит таких денег.

— А часто ли так бывает? Британца не так просто убить. А патроны, подходящие к этому автомату, наше правительство в большом количестве поставляет племенам бесплатно, лишая честных торговцев законного заработка. И Сулейманхейль тоже, уважаемый Змарай, я это знаю, потому что патроны проходят через те склады, где у меня много друзей. Правительство лишает их возможности торговать патронами, а каждый хочет заработать себе на старость, да простит нас всевидящий Аллах. Но лишь из уважения к вам и вашим ранам, полученным в бою с британскими собаками, я продам вам этот товар за три тысячи шестьсот золотых…

— Но и эта цена неподъемна для нас! Наше племя небогато, храбрые воины — вот все наше богатство! Тысячу золотых, русский, — это все, что мы можем заплатить, видит Аллах, что у нас больше нет!

— Но и я должен получить достойную цену! Я проделал долгий путь с этим оружием, меня по дороге обстреляли твои соплеменники, уважаемый Змарай! Как я посмотрю в глаза тем, кто меня послал, уважаемый Змарай, если соглашусь на такую цену? Нет, три тысячи триста золотых — моя последняя цена за этот товар, равному которому вы здесь не найдете. Три тысячи триста золотых — и точка…

* * *

Путь их был долог и труден, они не знали, где они, что с ними и зачем они здесь. Но они держались. Потому что их так научили, по крайней мере одного из них. Держаться — несмотря ни на что.

Старшего звали Вадим. В отличие от младшего Вадим был скаутом-разведчиком, то есть был готов к самым трудным обстоятельствам и жизненным перипетиям. Ему было четырнадцать лет, он заканчивал восьмой класс гимназии и был сибиряком. То есть — человеком закаленным и готовым ко всяческим жизненным невзгодам. Он родился в Николаевске-на-амуре [20], но в шесть лет переехал с родителями в Иркутск. Там он пошел в гимназию и сейчас заканчивал ее, дабы поступить на подготовительные курсы престижного [21]Иркутского политехнического. Он не раз отказывался стать не только вожатым звена, но и вожатым отряда, потому что больше ему нравилось быть разведчиком. Он так и не решил, куда поступить — отец настаивал на поездке в Москву и попытке взять вершину МГУ, мать считала, что достаточно и Иркутского политехнического: отец был уроженцем Санкт-Петербурга, а мать коренной, упертой сибирячкой. Сам же он втайне мечтал о другом — о Новосибирском, Его Императорского Величества высшем военно-командном институте, о факультете специальной разведки — на который конкурс восемь-десять человек на место, и некоторые копают себе землянки около института, чтобы жить там на случай, если освободится место, и одновременно доказать офицерам-преподавателям, что ты достоин. Впрочем, землянка это еще полбеды, выпускной на этом факультете — в одиночку добраться до берега Тихого океана, через всю тайгу, лишь с армейским набором выживания. Да еще — по маршруту следования ни один командир воинской части не упустит возможности провести учения по поимке беглецов. Да и казаки — тоже не упустят лишней возможности размяться в лесу. Бывало, что из всего выпуска не доходил не один. Эти тоже служили, но в морской пехоте, в десанте и в обычной пехоте — как инструкторы присудят. Зато тому, кто дошел, — путь в спецназ был открыт.