Снежная слепота

Когда так долго живешь в тюрьме, где свет горит круглые сутки, то забываешь, что значит настоящая темнота. Даже если вокруг лежит сплошная белизна, обязательно нужна какая-то подсветка – или придется брести вслепую. Присутствие луны было бы просто идеально – освещала бы зимний мир, как большой прожектор, – хотя в этих снегах хватило бы и света звезд. Но сейчас не было ни луны, ни звезд, и он с трудом придерживался дороги.

Озеро он нашел через полчаса, но ног под собой уже не чувствовал. Снега по берегам было даже больше, чем на дороге, он тонул в нем по колено, промочил джинсы, которые, схваченные морозом, окаменели и при каждом шаге царапали ноги.

Еще полчаса – и лицо онемело, он его практически не чувствовал, но ему так и не попадалось ни единого дома, ни одного строения, если не считать смутных очертаний призрачных рыбацких шалашиков на льду, мимо которых он проходил раньше. В некоторых из них были обогреватели, и видит бог, какое он испытывал искушение, но теперь уже он не мог повернуть назад.

Еще пятнадцать минут, и он решил, что это самое большое озеро в штате, единственное, рядом с которым нет ни одного дома, – и понял, что ему придется умереть. Самое смешное, что было не так уж холодно, во всяком случае по меркам Миннесоты. Десять, может, пятнадцать градусов, и замерзнуть при такой мягкой зиме было бы сущим недоразумением.

Он потратил еще десять мучительных минут и, отклонившись от берега, двинулся по пологому склону холма к пустоши; склон, казалось, тянулся бесконечно. Каким бы пологим ни был холм, он его чуть не прикончил. Пока он добрался до верхушки, то дважды упал, легкие его горели, а влажные от пота волосы, падавшие на лоб, заледенели. Вот тогда он и начал считать шаги вместо минут, хотя и знал, что это плохой знак. Сгибай колено, говорил он себе, а потом, пусть мышцы плачут и стонут, поднимай ногу, которую он уже не чувствовал в снегу, после чего перестань дышать, откашляйся – и начинай все снова с другой ногой. Он перестал считать на пяти, потому что не помнил, какая цифра следующая. Тогда он и увидел…

Слабое тусклое свечение, еле заметное вдалеке сквозь падающий снег – может, мираж, а может, и нет. Он снова стал считать шаги.

На самом деле это было не тем укрытием, на которое он надеялся, но в нем можно было укрыться от ветра, там было чуть теплее, чем снаружи, и, господи, он мог спасти свою жалкую жизнь, потому что истина заключалась в том, что впервые за долгую жизнь ему было ради чего жить.

Расплата, думал он, ковыляя на негнущихся ногах и шаря в темноте онемевшими пальцами, пока не нашел то, без чего ему было бы не пережить эту ночь.

9

Айрис Риккер десять лет не вставала раньше восхода солнца, и ей такой ранний подъем не нравился. По пути через темную спальню к выключателю она ушибла локоть о шкафчик и наступила в кошачью блевотину.

– Дерьмо. Вот дерьмо!

Когда зажегся свет, из темноты возник оскорбленный кот. Он сидел рядом со своей маленькой неожиданностью, удивленно моргая точками зрачков.

– Пак, ты сущее дерьмо, – пробормотала Айрис и, допрыгав босой ногой до ванной, сунула другую ногу в раковину.

Вода была ледяной. Айрис, подставив ногу под струю, втянула воздух сквозь зубы. Требуется не одна минута, чтобы горячая вода из древнего нагревателя в подвале поднялась на два этажа, а этим утром лишнего времени у нее не было. Нужен новый нагреватель. Он был первым в списке домашней техники, которую она теперь может себе позволить. По крайней мере, хоть его.

Даже звук льющейся воды не мог заглушить вздохи и завывания ветра за северным углом старого фермерского дома. В темном проеме окна ванной висели длинные пальцы сосулек, а на подоконнике уже образовалась наледь. Нужны новые окна. Может, даже первым делом.

Вытирая ноги, она мрачно прислушалась к зарядам снега, бившим в окно, и подумала, не перебраться ли в Калифорнию или в Сибирь… в любое место, где погода более или менее стабильная. Два дня назад она спокойно преодолела на велосипеде четверть мили до своего почтового ящика, а вчера он исчез под футом снега; сегодняшний снегопад добавит к нему ледяную пробку в замочной скважине.

Кот подождал, пока Айрис усядется у туалетного столика, прошел в ванную и уставился на нее.

– Ты извращенец. Только бы подглядывать.

Пак моргнул, подошел и потерся о ноги. Айрис сочла это за извинение и погладила редевшую черную шерстку. Этой весной коту исполнялось пятнадцать лет, и, наверное, не стоило его осуждать за случайные нарушения работы желудка.

– Бедный Пак. Ты хорошо себя чувствуешь?

Кот начал мурлыкать и незамедлительно вспрыгнул на ногу Айрис.

Минуло шесть утра, и все еще стояла темнота, когда Айрис наконец спустилась на кухню. На ней была та одежда, которую она приготовила еще вечером после часа мучительных размышлений. На спинке стула ее ждали черные слаксы, белый пуловер и черный блейзер. Этим утром под глазами оставались красноватые пятна, и косметика тут помочь не могла.

Она уже допила до половины первую чашку кофе, почти доела миску каши, когда зазвонил телефон.

– Это Айрис Риккер? – спросил мужской голос.

– Да. А это кто?

– Лейтенант Сэмпсон. Мы на озере Киттеринг, на общественной площадке. Знаете, где это?

– М-м-м…

– На северном берегу, сразу же за зданием суда, напротив гаража Шорти. У нас тут труп.

Айрис застыла на месте. От нового, открывшегося перед ней мира ее отделял только телефонный шнур. Она набрала в грудь воздуха.

– Я могу быть на месте через полчаса.

– Нет, не можете. Дороги сплошь занесло. Но не беспокойтесь. Тело никуда не денется.

Щелчок конца связи заставил ее вздрогнуть. Она осторожно положила трубку на рычаг, отошла от телефона, обхватила себя руками за плечи и обвела взглядом свою уютную кухню – белые шкафчики, темно-зеленые обои, ваза с высохшими цветами на дубовом столе. Пахло свежим кофе и коричной свечой, которую она затеплила прошлым вечером. Это была прекрасная кухня – уютная кухня в фермерском доме, – и звонок о каком-то трупе был здесь неуместен.

На внутренней стенке дверцы шкафа было высокое зеркало, и, натягивая «луноходы», которые служили ей лет десять, и черную парку, купленную на прошлой неделе, она посмотрела в зеркало. Что-то старое, что-то новое, подумала она, удивившись, почему этим утром она выглядит такой маленькой – хрупкая светловолосая женщина с голубыми глазами, слишком большими для этого лица, и очень бледной кожей.

Черт побери, не должно быть никаких трупов. О них нигде не упоминается. Ни разу.

Глядя себе в глаза в зеркале, она мысленно заставляла себя вспоминать, кто и что она такое, – в свое время городская девочка, часовая учительница английского языка в любой школе округа, где ее были согласны взять, и новоиспеченный заместитель шерифа, которая два месяца не покладая рук работала диспетчером в ночную смену, потому что преподавания на полставки не хватало для оплаты счетов, – а теперь она закрыла глаза и, подрагивая, сделала глубокий вдох. Вчера она еще была учительницей и диспетчером. Сегодня она – только что избранный шериф одного из самых больших сельских округов Миннесоты, и какой-то сукин сын Сэмпсон считает, что как только он находит какой-то труп, то звонить надо именно ей.

– О да, – выдохнула она в зеркало и заторопилась в ванную наверху, потому что ей свело желудок.

Пак нашел ее стоящей на коленях перед унитазом.

Айрис сердито посмотрела на него:

– Смотри и учись, Пак.

Кроме чудовищ под кроватью и других детских страшилок, Айрис никогда и ничего не боялась. В ее жизни, спокойной и приятной по меркам большинства людей, для страхов не было никаких причин. Пока не ушел Марк. Ублюдок. И почему-то все переменилось. Вдруг ночные звуки старого дома стали какими-то зловещими, за каждым темным окном маячили какие-то рожи, и теперь она стояла, вцепившись в ручку задней двери, парализованная мыслью, что ей надо выйти на свое же крыльцо – просто потому, что снаружи стояла темнота. О, как она ненавидела его за это – за пошатнувшуюся самоуверенность, которую она всегда считала само собой разумеющейся.