Страница 16 из 20
Я рассмеялась. Мне было приятно это услышать. Каждой женщине было бы приятно. Особенно после такой ночи.
Мы шли по центру Лондона: дворцовые здания, знаменитая башня Биг-Бен, столько раз виденная в кинокадрах. И опять яркий солнечный день. Мы стоим на мосту через Темзу, опустив вниз головы. Туристический кораблик, кассы, словно давно забытая юность с майскими поездками по Москве-реке.
— Поедем прокатимся?
— С удовольствием.
Сбегаем по ступенькам вниз, втискиваемся в толпу на посадку. Несмотря на будний день, верхняя палуба забита до отказа. Пробираемся к носу.
Кораблик тронулся. Свежий мартовский ветер забирается под полы пальто, мерзнут руки. Николай, прижавшись ко мне сзади, обнимает за плечи в надежде согреть. Его подбородок у меня на макушке. Чувствую, что он носом вбирает запах моих волос. Пальцы больно сжимают мне локти. Я закидываю голову назад. Совсем близко его губы, подбородок, нос.
— Нос холодный, — улыбаюсь я, — ты тоже замерз.
Мимо медленно проплывают острые шпили готических зданий, на горизонте появляется знаменитый Тауэрский мост.
— Пойдем вниз, ты совсем окоченела, — шепчет он мне в ухо.
Внизу пусто, но через микрофон громко орет гид. Он развлекает туристов, рассказывая прибаутки, смеется, шутит сам с собой. Словом, честно отрабатывает свой хлеб.
Мы садимся за столик напротив бара.
— Принести тебе кофе? — спрашивает Николай.
Мы пьем горячий кофе, и он, чтобы согреть, берет мои руки в свои. Целует пальцы. У меня выступают слезы. Наклонившись, он трется своей щекой о мою щеку.
— Тебе плохо?
— Наоборот, хорошо.
— Расскажи что-нибудь о себе, — просит он.
А что ему рассказать? Самое главное он знает. Я уже поведала Николаю все в первый вечер, вернее, в первую ночь.
— Если хочешь, расскажи мне о своей работе. Все равно о чем, расскажи то, что тебе некому рассказать.
Он меня чувствует очень тонко. Действительно существуют вещи, которые дороги тебе, хочется с кем-нибудь поделиться, а они никому не интересны.
— Как-нибудь обязательно расскажу, не сейчас, — обещаю я и, забыв о слезах, улыбаюсь. Прижимаю его пальцы к своим вискам. В них пульсирует и стучит кровь, словно маятник.
Невидимый гид в динамиках заливается жутким смехом, будто арлекин. Наверное, это финал. Пассажиры в баре тоже улыбаются. Что это за человек с таким зычным голосом? Наконец он предстает воочию. В руках перевернутая фуражка с морской эмблемой, в нее кидают мелочь. Интересно, сколько Николай ему сыпанул?
Мы подплываем к знаменитой Тауэрской крепости. Здесь большой туристический центр. Причал. Часть пассажиров выходит на берег. Можно поехать дальше.
Николай вопросительно смотрит на меня. Так бы и просидела с ним в обнимку целую вечность. Но вспоминаю, что это Лондон, возможно, никогда больше сюда не попаду.
— Пойдем, — встряхиваюсь я.
Он крепко держит меня за руку, когда я иду по трапу.
Мы бродим вокруг траншей старой крепости, перед входом в тюрьму фотографируемся с часовыми, выряженными в яркую английскую форму, поднимаемся на знаменитый подвесной мост.
Словно девочка, бегу вперед по мосту, возвращаюсь так же бегом, а Николай, расставив руки, загораживает мне дорогу. Ветер с Темзы треплет мне волосы, мы снова и снова обнимаемся, глядя друг другу в глаза, и… неожиданно, без слов, оба принимаем решение.
Такси мчит нас в отель. В дообеденное время в Лондоне посвободнее, почти нет пробок. Мы целуемся, как сумасшедшие, подгоняя водителя.
В номере все наоборот. Он не спешит, начинает медленно раздевать меня, только по-мужски: сначала колготки, потом осторожно вытягивает из-под меня пальто. Я лежу на кровати не шевелясь. Мелкие пуговицы на блузке не желают расстегиваться. Но Николай педантично, не торопясь, заставляет каждую вылезти из петли. Не выдержав, я быстро срываю блузку через голову и утопаю в его огромных объятиях и своих чувствах.
— Когда вернутся девочки? — шепчу я потом, уткнувшись в его плечо. — Мне надо в ванную.
Очень не хочется снова встречаться здесь с ними. Вместо ответа он хватает меня в охапку и несет в ванную комнату.
Вверху мягкий оранжевый свет — ультрафиолетовая лампа для загара. На стенах перламутровый кафель. Лежу в голубой пене, словно в кино. Остается только, как позируют актрисочки, высунуть ноги из-под пушистой шапки шампуня, потянуть носок. Да, еще для кадра должна быть розовая губка, которой я смываю пену с голых плеч.
Нет, что ни говори, каждой женщине приятно хоть раз вот так искупаться в джакузи.
Он стоит надо мной с мягким полотенцем и, завернув в него, несет обратно в постель. Обвив руками шею, я прижимаюсь к сильному мужскому телу, и капельки воды с моих волос текут у него по щеке.
Кто-то стучит в дверь. От испуга я делаю круглые глаза. Но это официант.
— Ленч, сэр. — Он поднимает крышку серебряного подноса, и что-то горячее дымится и шипит под ним. В пузатом фарфоровом чайнике — английский чай, в молочнике — сливки. «Эл Грей», как просили, почтительно наклонив голову, сообщает официант.
Значит, Николай успел заказать ленч, мне приятно произнести про себя это иностранное слово.
Николай буднично подписывает счет.
— Спасибо, сэр! Официант почтительно принимает чаевые.
Для меня это еще один кинокадр.
Проглотив что-то очень изысканное и вкусное (не понимаю, почему в наших анекдотах англичане всегда плохие повара), я начинаю поспешно собираться.
— Девочки вернутся, а я опять тут.
— Ну и что? — Ему очень не хочется расставаться, но он все понимает, потому не возражает.
Я стою, одетая в пальто.
— Завтра в пять, — твердо произносит Николай. Откуда-то появились начальственные нотки, словно решение уже принято и не подлежит обсуждению. Он поднял руку, показывая на красивые, видимо, очень дорогие часы. — Подарок от представителя фирмы, — заметив мой взгляд, поясняет Николай.
— Мне представители фирмы никогда ничего не дарят, — шучу я, чтобы сгладить за него неловкость и смягчить его тон.
— Отчего же? — смеется он моей шутке и сразу выглядит другим человеком, снова ласковым и добрым. — Так ты придешь?
Ага, уже другой голос, в нем слышится просьба. Вместо ответа я встаю на носочки и целую его, это означает, что я разрешаю так говорить.
С мужчинами всегда трудно, нельзя позволять садиться себе на голову. Нужно быть твердой, даже если не хочется притворяться. Я этого не люблю, и потому разрешаю садиться себе на голову, даю возможность подчинять себя.
Он опять не отпускает меня, целует глаза, шею, грудь. И я опять уступаю, и позволяю ему размазать помаду по щекам, разлохматить причесанные волосы. Сползая по двери, оседаю и раскидываюсь на коврике перед самым входом. Потому что я тоже хочу этого, так же сильно, как и он.
В Москве
Я сообщила Мише по телефону, что меня не надо встречать в аэропорту.
— Из редакции в Шереметьево машину пришлют, — соврала я, уверенная, что он проверять не станет. Из командировок мне частенько доводилось возвращаться самой.
— Поедем ко мне? — Николай усаживает меня в шикарное авто.
Букет длинноногих голландских роз покоится у меня на коленях, сладким ароматом заполняя салон автомобиля и начиная постепенно кружить голову. Я подношу их к лицу, вдыхаю запах и осознаю, что дело не в цветах, это он кружит мне голову.
Николай сидит рядом, несмотря на прохладную погоду, без верхней одежды, в мягком твидовом пиджаке и неизменном кашне. Он так близко. Я осязаю его каждой клеточкой. Левой рукой в перчатке Николай твердо держит руль, правой — ласкает меня, гладит по волосам.
Я специально разрешила ему приехать в аэропорт. Хотела убедить себя, что это отпускной роман. Что тут, у себя дома, все будет выглядеть по-другому.
Широкие колеса «мерседеса» шуршат по шоссе. Стараясь отвлечься от него, я силой воли переключила внимание на улицы, дома. За окнами мелькали рекламные щиты, вывески магазинов со смешными после пребывания за границей названиями: «Американские кухни», «Двери только из Англии». Соблазняя несведущего потребителя а ля импортными товарами, которые частенько делают в подмосковных Мытищах, в лучшем случае в Калининграде, владельцы зарабатывали себе на хлеб с маслом.