Страница 5 из 84
Упадническими или революционными настроениями было затронуто не все общество. Предположим, на сто растерянных и жалких обывателей, о которых писали авторы «Нового Сатирикона», Саша Черный, был десяток целенаправленных и убежденных в верности своих идеалов. В таком случае именно этой небольшой активнейшей и целеустремленной части суждено было направлять общественные процессы.
Мировая война на некоторое время приглушила революционные страсти. Однако чем дольше она продолжалась — без заметных успехов, хотя и без больших поражений, — тем менее популярной, а затем и ненавистной становилась. В стране ощущался хлебный кризис (вызванный главным образом перебоями в снабжении), шла продажа товаров по купонам, повышались цены. У продовольственных магазинов выстраивались огромные «хвосты», очереди.
Трудности испытывал народ. Они вовсе не затронули наиболее обеспеченные слои населения. «В этом году, — писал в конце 1916-го «Петроградский листок», — наш тыл остался без хлеба и мяса, но с шампанским и бриллиантами… Рабочие, отдавая труд и здоровье отечеству, не находят, чем утолить голод, их жены и дети проводят дни и ночи на грязных мостовых из-за куска мяса и хлеба, и в то же время взяточники… блистая безумными нарядами, оскорбляют гражданское чувство пиром во время чумы».
Писательница Тэффи перечислила в фельетоне наиболее часто встречающиеся существительные с глаголами. Среди них были: «Общество возмущается. Министерство сменяется. Отечество продают. Редактора сажают. Дороговизна растет. Цены вздувают. На печать накладывают печать. Рабочий класс требует. Пролетарии выступают. Власти бездействуют».
Всегда граждане воюющей страны испытывают материальные затруднения, вынуждены переживать определенные лишения. Естественна строгая цензура. Приходится терпеть тяготы военного времени. А русский народ, как известно, один из наиболее терпеливых на свете. Почему же тогда «общество возмущается»? Да ведь — «Отечество продают»! Спекулянты наживаются.
Петроградские «Биржевые ведомости» в начале февраля 1917 года писали: «Сотни, тысячи, а иногда и десятки тысяч рублей щедро швыряются к столу аукциониста». «В течение нескольких месяцев народились миллионеры, заработавшие деньги на поставках, биржевой игре, спекуляции… Пышно разодетые дамы, биржевики, внезапно разбогатевшие зубные врачи и торговцы аспирином и гвоздями». «Несмотря на высокие цены, которые продолжают непрерывно расти, спрос на старинную мебель, фарфор, картины, бронзу и т.д. продолжает повышаться».
Столичный журналист Н. Брешко-Брешковский сообщал в «Петроградском листке»: «появились новые "ценители искусства" и покупатели художественных ценностей от биржи, от банков, от нефти, от марли, от железа, от цинка, от всяких других не менее выгодных поставок. Лысые, откормленные, упитанные, с профилями хищников и сатиров, ходят они по выставке, приобретая не картину, не ту или иную хорошую вещь, а то или другое модное имя… не жалеют чересчур легко доставшихся денег и закупают картины целыми партиями».
Царская Россия уходила в небытие под грохот снарядов и оружейные залпы на фронте, гневные разговоры в очередях, громкие лозунги на митингах и звон бокалов в салонах и дворцах. Россия распадалась изнутри, ее извечные опоры порядком прогнили. Именно поэтому Февральская буржуазно-демократическая революция (определение официальное, которое мы еще обсудим) свершилась без острых конфликтов. Верховная власть пала без вооруженных столкновений и гражданской войны, без дворцового переворота, под гул огромных митингов, демонстраций и под редкие выстрелы.
Обнаружилась необычайная слабость и малая популярность царской власти. Вряд ли тому виной была успешная агитация революционеров. Ведь и официальная пропаганда не дремала, не молчали и ярые приверженцы царя — черносотенцы. Правда, контрреволюционная деятельность последних осуществлялась нерешительно, без энтузиазма и, отметим, без того террора, который культивировали некоторые революционные партии.
Стали привычными сообщения о террористических актах против крупных правительственных чиновников, губернаторов. Трудно было понять цели таких акций. На кого они были рассчитаны? Запугать существующую власть они не могли. Убийства вовсе не увеличивали популярности террористов среди населения. Скорее — наоборот, вызывали опаску, неприязнь, возмущение. Результат: общая смута, дестабилизация общества.
В сентябре 1916 года на пост управляющего Министерством внутренних дел царь назначил креатуру Распутина — А.Д. Протопопова. Как было написано в учебнике «История СССР» для высшей школы (1981), он «явно тяготел к наиболее хищническим кругам монополистической буржуазии и помещиков. Он объявил себя противником твердых цен, запрета вывоза продовольствия, реквизиций, секвестров и т.п., стеснений частной инициативы и предпринимательства».
Подобные «либерально-экономические» меры, предоставляющие возможность наживаться частным лицам вне интересов всего общества, в трудный для страны период были губительны. В стране обострился продовольственный кризис. В некоторых периодических изданиях Протопопова стали клеймить как германофила, нарочно вызывающего народное недовольство и волнения для заключения сепаратного мира с Германией. А во главе правительства стоял Б.В. Штюрмер, которого с большим основанием, чем Протопопова, можно было подозревать в симпатиях к Германии.
За продолжение войны непоколебимо стояли прежде всего те, кто ориентировался на политику и государственное устройство Англии и Франции, а также, естественно, послы и агенты этих стран. Они опасались, что царь может решиться на сепаратный мир с Германией.
Возможно, такое мирное соглашение спасло бы Российскую империю, не допустив ни Февральской, ни Октябрьской революций. Конечно, это приходится утверждать сугубо умозрительно. Но, судя по тому, что происходило в последующие месяцы, такой вывод представляется весьма вероятным. Впрочем, если бы да кабы…
Существует мнение, что Николай II пал жертвой тайного заговора, направленного на свержение самодержавия. «Действительно, — как пишут авторы упомянутого выше учебника, — в буржуазных оппозиционных кругах разрабатывались всевозможные планы дворцового переворота, но практически, как признавал один из самых активных заговорщиков А.И. Гучков, мало что было сделано. Среди участников заговора не было единодушия. Они все время колебались, опасаясь, что насильственное отречение Николая II явится сигналом к выступлению "улицы". Боязнь народа сковывала их действия. Часть буржуазных лидеров вообще отвергала идею дворцового переворота. По убеждению Родзянко, такая "авантюра" привела бы к "смуте". Заговорщики, отмечал он, лишь грозили за спиной царя переворотом, но никакой подготовки к нему не вели. Недаром Ленин интерпретировал заговор буржуазии как стремление "только" сместить или даже "попугать" Николая II, "оставив неприкосновенною старую государственную машину, полицию, армию, чиновничество". Тактика "прогрессивного блока" в канун революции сводилась к новым попыткам вразумить царя, заставить его согласиться на перемены в правительстве и назначить приемлемых для Думы министров…
Буржуазия и царизм бились в неразрешимых противоречиях и не могли обходиться друг без друга: их объединял панический страх перед надвигающейся революцией».
Первые раскаты грома надвигающейся революционной грозы грянули 9 января 1917 года (в очередную годовщину Кровавого воскресенья 1905 года). В Петрограде, по официальным данным, число бастующих превысило 140 тысяч человек. Стачки и демонстрации состоялись также в Москве, Харькове, Баку. Следующие крупные забастовки и демонстрации рабочих произошли в Петербурге 23 февраля. Через два дня забастовка стала всеобщей. В казармах агитаторы убеждали солдат не выступать против рабочих.
Командующий Петроградским военным округом генерал С.С. Хабалов получил вечером 25 февраля приказ царя «завтра прекратить в столице беспорядки». Охранка стала производить массовые обыски и аресты. Войсковым начальникам было приказано открывать огонь по демонстрантам. На следующий день выступления рабочих действительно были подавлены силой; были убитые и раненые.