Дьявольский вальс

– А что спрашивали о Дон полицейские?

– С кем она дружила, была ли она когда-либо связана с уголовниками, употребляла ли наркотики. К сожалению, я не могла ответить ни на один из них. Несмотря на то что она была моей студенткой в течение четырех лет. Я буквально ничего не знала о ней. Вы когда-нибудь работали в комиссиях по докторским диссертациям?

– Да, в нескольких.

– Тогда вы знаете. С некоторыми студентами вы знакомитесь довольно близко, другие проходят, не оставляя следа. Боюсь, что Дон была одна из них. Не потому, что у нее не хватало способностей. В математическом отношении у нее был чрезвычайно острый ум. Именно поэтому я и приняла ее, хотя у меня и были сомнения в отношении ее побуждений. Я всегда ищу женщин, которые не страшатся чисел, а у нее был истинный математический талант. Но мы так никогда и не... сблизились.

– А какие были проблемы с ее побуждениями?

– У нее их просто не было. Я всегда чувствовала, что она прибилась к аспирантуре потому, что это был путь наименьшего сопротивления. Она пробовала поступить в медицинскую школу, но ей отказали. Она продолжала пытаться поступить туда, даже когда уже училась здесь, – напрасные старания, потому что ее отметки – все, кроме математики, – были не слишком высокими, а баллы, полученные ею на вступительных экзаменах, оказались значительно ниже средних. Отметки по математике, однако, были такими высокими, что я решила принять ее. Я даже пошла на то, чтобы найти для нее фонд – стипендию для аспирантов. Но этой осенью мне пришлось отменить выплату. Тогда она нашла работу в вашей больнице.

– Это из-за плохого поведения?

– Из-за слабого продвижения в работе над диссертацией. Она окончила курс с приличными отметками, представила предложение по научной работе, которое выглядело обещающим, потом представила другое, бросила и его, и так далее. Наконец она выдвинула план, который ей самой, видимо, нравился. А потом просто застыла. Не сделала абсолютно ничего. Вы знаете, как это бывает – диссертанты или молниеносно проносятся, или томятся годами. Я смогла помочь многим томящимся, и пыталась оказать помощь Дон. Но она не принимала советов. Не появлялась на условленных встречах, выдумывала предлоги, все время твердила, что может справиться, просто ей нужно больше времени. Я никогда не чувствовала, что мои слова доходят до нее. Я уже подумывала об отчислении. А потом ее... – Она потерла кончиком пальца окрашенный в цвет крови ноготь. – Полагаю, все это теперь не имеет особого значения. Не хотите ли попробовать конфеты?

– Нет, спасибо.

Она взглянула на трюфели. Закрыла коробку.

– Рассматривайте эту небольшую тираду, как удлиненный ответ на ваш вопрос о ее дисках. Конечно, я ввела их в компьютер, но на них не оказалось ничего, что имело бы смысл. Ее работа над диссертацией не продвинулась ни на йоту. Когда появился мистер Хененгард, я даже не подумала о них. Убрала и забыла об их существовании. Я была ужасно расстроена смертью Дон. Довольно неприятное дело – осматривать ее шкафчик. Но мистер Хененгард так настаивал на том, чтобы я отдала ему диски, что сразу же после его ухода я просмотрела их на компьютере. Это было даже хуже, чем я думала. Я так старалась помочь ей, но все, что она сделала, это сформулировала свою заявку на работу и составила таблицу случайных чисел.

– Таблицу случайных чисел?

– Для случайного отбора образцов. Ведь вы знаете, как это делается?

Я кивнул:

– При помощи компьютера или другой техники генерируется набор случайных чисел, а затем этот набор используется для того, чтобы выбрать тему из общего банка. Если таблица дает числа пять, двадцать три, семь, нужно выбрать пятый, двадцать третий и седьмой номера из списка.

– Именно так. Таблица Дон была колоссальной – тысячи чисел. Страницы за страницами, генерированные на основном компьютере. Какое глупое использование компьютерного времени! Она даже отдаленно не приблизилась к тому, чтобы выбрать собственные образцы. Даже основная методология была выбрана неправильно.

– Какова была тема ее научной работы?

– Прогноз раковых заболеваний на основании географических данных. На формулировании темы ее работа и закончилась. При просмотре дисков у меня возникало чувство жалости. Даже то немногое, что она написала, было абсолютно неприемлемо. Неорганизованное, непоследовательное. И тогда я была вынуждена задуматься, не употребляла ли она наркотики.

– Вы замечали какие-нибудь другие признаки?

– Полагаю, что ее ненадежность могла бы считаться симптомом. И иногда она действительно казалась взвинченной, почти маниакальной. Пыталась доказать мне или себе, что в работе она успешно продвигается вперед. Но я знаю наверняка, что амфетамин Дон не употребляла. За последние четыре года она очень пополнела – по крайней мере, фунтов на сорок. А вообще-то, когда Дон только поступила к нам, она была довольно хорошенькой.

– Это мог быть кокаин, – предположил я.

– Да, полагаю, что так, но я видела, что то же самое случалось со студентами, которые не употребляли наркотиков. Напряжение в аспирантуре может кого угодно на время свести с ума.

– Что правда, то правда, – согласился я.

Она потерла ногти, бросила взгляд на семейные фотографии.

– Когда я узнала, что ее убили, это известие изменило мое восприятие Дон. До того момента я была абсолютно Взбешена ее поведением. Но, услышав о ее смерти и о том, в каком виде ее нашли... да, я просто почувствовала жалость к ней. Полиция сказала, что она была одета как какой-нибудь панк-рокер. Это заставило меня понять, что у Дон была другая жизнь, которую она скрывала от меня. Просто эта девушка была одной из тех, для кого мир идей никогда не представлялся чем-то существенным.

– Могло ли отсутствие побуждений быть вызвано независимым доходом?

– О нет, – покачала головой доктор Янош. – Дон была бедной. Когда я приняла ее, она просила меня найти для нее стипендию, сказала, что без нее не сможет поступить в аспирантуру.

Я подумал о беззаботном отношении к деньгам, которое Дон продемонстрировала, живя у Мертафов. Совершенно новый автомобиль, в котором она и умерла.

– А что вы знаете о ее семье?

– Кажется, я вспоминаю, что у нее была мать-алкоголичка. Но полицейские сказали, что не смогли найти никого, кто забрал бы тело. Мы здесь, в школе, собрали деньги, чтобы похоронить ее.

– Печально.

– Чрезвычайно.

– Откуда она родом?

– Откуда-то с Востока. Нет, она не была богатой, доктор Делавэр. Недостаток энергии был вызван чем-то другим.

– Как она отреагировала на лишение стипендии?

– Вообще никак не отреагировала. Я ожидала гнева, слез, чего угодно, надеялась, что это поможет разрядить обстановку и мы достигнем понимания. Но она даже не попыталась поговорить со мной. В конце концов я вызвала ее и спросила, на что она думает жить. Она рассказала мне о работе в вашей больнице. Изобразила это как что-то престижное – в общем-то вела себя довольно вызывающе. Хотя ваш мистер Хененгард сказал, что она мало чем отличалась от мойщицы бутылок.

В лаборатории Эшмора бутылок не было. Я промолчал.

Она посмотрела на часы, затем на свою сумочку. Какое-то мгновение я думал, что она собирается встать. Но вместо этого она придвинула свой стул поближе и пристально посмотрела на меня. Ее глаза были орехового цвета, горячие, неподвижные. Жар любопытства. Бурундук, разыскивающий склад желудей.

– Почему вы задаете все эти вопросы, доктор? Что вас интересует на самом деле?

– Я действительно не могу сообщить никаких подробностей из-за требований медицинской этики. Понимаю, это кажется несправедливым.

Доктор Янош немного помолчала и затем проговорила:

– Она была воровкой. Все те учебники, что я нашла в ее шкафчике, были украдены у других студентов. Я нашла и другие вещи. Свитер другой студентки. Золотую булавку – мою собственную. Поэтому меня не удивляет, что она была замешана в чем-то неблаговидном.

– Возможно, это так.