Страница 28 из 41
Когда они перешли к другой теме — об оспариваемом наследстве и вероломстве далекого родственника, у девочки пропал интерес к происходящему. Она сидела одна в своей комнате, дверь все еще была приоткрыта, но взрослые в гостиной не слышали ее тихих всхлипываний по матери.
К скрываемой сестрами досаде, у него все ладилось. И только одна из них, наперекор всем, сделала ему комплимент, хоть и неохотно.
— Девочка хорошо выглядит, Джек, — сказала она при встрече на свадьбе у родственников. — Тебе, должно быть, это далось нелегко.
На самом деле все оказалось намного легче, чем он предполагал. Каждое утро он отвозил ее в город, в школу и никогда не опаздывал забрать днем, независимо от того, что происходило на ферме. Он сам покупал для нее одежду, но предоставлял выбор ей, и она всегда была хорошо одета. Он с ужасом ожидал подросткового бунта, споров по поводу позднего возвращения домой, необходимости соглашаться с тем, что ее будут подвозить после вечеринок юнцы, только что получившие водительские права; но ничего такого не произошло. Ее друзья — или те из них, кого он видел, — казались приятными и воспитанными. Они были детьми фермеров или городских служащих, и общение с ними не таило каких-либо сюрпризов. Конечно же, у них были вечеринки. В таких случаях она оставалась в городе у друзей и всегда возвращалась вовремя. Но когда вдруг он понял, что у него под носом, почти незаметно, она превратилась в свою мать — тихую, безропотную женщину, которая умела все делать и стойко преодолевала трудности, — у него сжалось сердце.
От этой мысли появилось неведомое прежде чувство гордости. Разумеется, останься в живых его жена, все сложилось бы иначе. Да, она могла бы дать дочери намного больше, чем он. В те последние, безжалостно быстро пробежавшие дни в больнице им не удалось даже поговорить, хотя она точно знала, что умирает. Единственное, о чем она попросила: «Береги ее, Джек»; и он кивнул, ослепленный слезами, не в силах что-либо сказать.
В школе требования были низкими, а учителя по большей части заурядные и любезные, потому учеба давалась ей легко. Особенно она преуспела на уроках живописи, и это поощряла учительница рисования, которая, в отличие от своих коллег, обладала воображением и считала, что способная девочка должна учиться в художественной школе.
— Ты сумеешь туда поступить, — говорила она. — Получишь место в Мельбурне, возможно, даже в Сиднее. И потом, если все пойдет хорошо, продолжишь учебу. Например, за границей. Школа Слейда. Париж. Или где-нибудь еще. Подумай.
Глаза у девочки сияли; но слова учительницы казались ей несбыточной мечтой. Она была девчонкой с фермы, выросшей в захолустье, где приходится бороться с нашествием муравьев, гнойниками у овец и прочими напастями. Она не может запросто сесть в автобус и уехать в Париж или даже в Мельбурн. Кто за все заплатит? Кто купит билет? Тех денег, что были, недостаточно, да у них никогда и не будет столько денег, сколько на это нужно.
— Послушай, — сказала учительница. — Я не просто так говорю. Ты сможешь стать художницей. Для этого нужен особый дар. И у тебя он есть.
— Спасибо. — Она не привыкла слышать комплименты и не знала, как ответить.
— Ты говорила об этом со своим отцом? — не унималась учительница. — Вы обсуждали твое будущее? Чем, на его взгляд, тебе следует заняться после школы?
Она смотрела в пол. Они не беседовали на такие темы. Никогда.
— Почему бы тебе не поговорить с ним? Попроси отца переехать жить в Мельбурн! Нет ничего плохого, если вы поедете туда вместе.
Ну конечно, учительнице все было известно. Она знала Джека Когдона, одного из тех одиноких, довольно патетических персонажей, вцепившихся в свою ферму, чтобы остаться там навсегда, возложив на дочь обязанности по кухне и уборке. Ей и прежде доводилось сталкиваться с таким отношением к жизни. Но тут особенный случай — у этой девочки талант. Некоторые идеально подходили для уготованной им участи — этой девочке суждена другая жизнь.
Как-то вечером, во время ужина, подав отцу рагу из бычьих хвостов с овощами и сев с другой стороны стола, она наконец решилась заговорить на волнующую ее тему.
— Мне пора подумать, что делать по окончании школы, — сказала она. — Осталось всего лишь два месяца.
Отец был озадачен, но все равно слабо улыбнулся ей.
— Надо же, — произнес он. — Как летит время.
Она притихла на мгновение, но потом продолжила:
— Мисс Вильямс — ты ведь знаешь ее? — думает, что мне надо поступать в художественную школу. Возможно, в Мельбурне.
Отец беспокойно ковырял в тарелке вилкой, избегая ее пристального взгляда.
— Почему бы нет? — отозвался он. — Поступай как хочешь. Это твоя жизнь.
Больше он ничего не добавил, но она поняла, что отец встревожен. В течение всего ужина было заметно его волнение, хотя он пытался создать впечатление, будто все в порядке, начиная обсуждать какие-то незначительные темы и перепрыгивая с одной на другую, быстро и сбивчиво. Конечно, она догадывалась, что он сейчас чувствует. Если она уедет, он никогда не сможет выйти на пенсию. Будет работать до тех пор, пока не иссякнут силы, и тогда он продаст ферму. Ему придется переехать в город, в один из тех убогих домов, где было полно отставных фермеров, которые целыми днями ничего не делали, только тосковали по своей прежней жизни. Он мечтал выдать ее замуж за сына фермера, чтоб тот взял на себя его дело, за парня с фермы, знающего, как управляться с хозяйством, за такого, как младший сын Пейджа, у которого никогда не будет ни малейшего шанса приобрести свою ферму из-за двух старших братьев. Он подходил во всех отношениях.
За кружкой пива в «Масонском баре», где они иногда встречались, он завел разговор с отцом парня.
— Думаю, скоро я буду вынужден все бросить. Мне не так повезло, как тебе, Тэд. С сыновьями.
Его собеседник улыбнулся.
— Порой они бывают жестокими маленькими ублюдками, с которыми трудно справиться. Так что не завидуй, Джек.
Оправдание получилось неловким, и оба умолкли. Среди фермеров считалось безоговорочной трагедией, когда в семье нет ни одного сына.
— Как там твой младший парень? Ему надо где-то устраиваться. Что он собирается делать?
Пейдж покачал головой.
— Сейчас он вертится у меня под ногами. Какое-то время работал на месте Харрисона, но они больше не могут держать его. Конечно, он многое умеет делать. Он хороший механик. Может все отремонтировать. Мог бы поработать в гараже — пройти курс учеников…
— Но он фермер — до мозга костей.
— Да, верно.
Несколько секунд они молчали. Неожиданно Джек оторвал взгляд от своей кружки пива и выпалил:
— Слушай, а почему бы ему не пригласить на свидание мою Алису. Глядишь, подружатся. — Он засмеялся. — Дети много чего не понимают в отличие от нас, но почему бы нет…
Пейдж улыбнулся.
— Да, ты прав, им могут попасться невесть кто. Мой может спутаться с ветреной девицей, которая женит его на себе. Твоя найдет кого-то, ну, в общем, кого-то, кто…
— Твой мальчик мне нравится. И я был бы спокоен за свое дело. — Джек помолчал, а потом добавил: — Ты не хочешь как-нибудь подбросить ему эту идею?
Пейдж выглядел нерешительным.
— Нынче такое не проходит. Это тебе не шестьдесят первый год.
Джек резко поставил кружку на стол.
— Пришли его ко мне. Я возьму его на работу на несколько месяцев. У меня много техники, которую нужно отремонтировать. Ты говорил, что он может с этим справиться.
— Ну да, может.
Она написала письмо в Мельбурн, и ее попросили выслать папку с рисунками. Ей стало тревожно, поскольку работ было совсем немного, и она не ожидала, что кто-то захочет посмотреть их.
— Это не важно, — заверила ее учительница. — Нарисуй что-нибудь и отправь им. Папка не означает уйму работ. Они просто хотят увидеть, что ты умеешь.
Она сделала несколько рисунков пером — ферма, элеваторы, натюрморт, кто-то из ее друзей — и отослала. Отцу об этом ничего не сказала; тот их разговор странно повис в воздухе, и она не могла заставить себя к нему вернуться.