Главбухша

—    Да, прошло семь часов, — улыбался он.

—    С ума можно сойти! А мне показалось, что часа полтора! Я всегда гордилась тем, что умела чувствовать реальное время, — накрашиваясь, говорила она. — Жуть какая-то!

—    Почему жуть?

   —    Ну знаешь, сорокалетней бабе превращаться в дитя, часов не наблюдающее, радости мало. Если это называется любовью, то мне что-то уже не хочется! —  Марта хватала плащ, и они выметались из квартиры.

Валерьян Адамович возвращался от своей матери  в половине одиннадцатого, и нужно было торопиться, чтгобы не пришлось объясняться, где и почему она  задержалась. Марта давала себе слово: впредь не терять голову, но в следующий раз все повторялось.

Однажды она все-таки опоздала, приехала в одиннадцать. Валерьян молча сидел за большим столом в гостиной в плаще, изогнув в неприветливой гримасе тонкие губы. Увидев жену, он подскочил как ужаленный и закричал дурным голосом:

— Где ты была?! — А в чем дело?

— Я спрашиваю: где ты была?! Я звонил тебе  на

работу. Секретарша сказала, что ты ушла в два часа  дня, куда — она не знает. Не было на месте и вашего директора, чтобы узнать, где ты.

—    А в чем дело? — ледяным тоном повторила Марта. — Сейчас только одиннадцать вечера.

—    Маме было плохо с сердцем, я вызывал «cкорую», ей сделали укол! — с обидой воскликнул Валерьян, губы у него задрожали, и слезы навернулись на глаза,

—    Твоей маме восемьдесят девять лет, она старая женщина, но при чем тут ее сердце, укол и мое позднее возвращение?! При чем?! — еле сдерживая гнев, выговорила Марта.

—    Не смей говорить плохо о моей маме! — Он грохнул кулаком по столу.

—    Ты все же непроходимый дурак! — бросила она мужу, прошла к себе в комнату и закрыла дверь на ключ.

Он бился, стучал, требовал, чтобы она немедленно вышла, кричал, что давно знает, с кем она путается, и так этого не оставит, потом стал просить, чтобы Марта немедленно оставила работу и стала сидеть с мамой, которая обижается на то, что она не приходит ее навещать.

—    Долг жены любить не только мужа, но и его близких, как я люблю твоих! — сердито выговаривал он ей. — Твои родители не могут пожаловаться на мое невнимание, как и твой сын, которому я покупаю носки и другие вещи! Твое же безразличие к моей матери — а она искренне любит тебя — переходит все границы, и я обязан тебе напомнить об этом! Своим показным равнодушием ты убиваешь ее, и сердце мое

разрывается от боли! Выйди, мы обязаны поговорить обо всем,так больше продолжаться не может!

-Так больше продолжаться не может — думала она,упав на кровать и не слушая, что муж бормочет за дверью. Приступ ненависти так переполнял душу, что, окажись сейчас в ее руках автомат, Марта бы не сдержалась и разрядила в него весь рожок. Хорошо, что сына нет дома и он не слышит этих мерзких упреков.

Утром она не разговаривала с супругом, хотя он цеплялся за нее, хватал за руки, не выдержав, упал на колени, обхватил ее ноги и заявил, что не отпустит, пока она его не простит, и Марта была вынуждена уступить. Валерьян был счастлив, как ребенок, вымолив у нее прощение, глаза его сияли, и Марте даже стало жалко мужа.

Не успела она прийти на работу, как прибежал Виталик.

—    Сегодня сорвемся в час, я всем сказал, что мы едем на выставку!

—    Сегодня не могу. У мужа мать заболела, в доме хоть шаром покати, надо на рынок зайти, картошки купить, капусты, что-то приготовить.

Виталик потускнел, огорчился.

— Ежедневный праздник не праздник, — строго заметила она.

—А завтра?

— Завтра будет день, будет пища, как любил говорить мой отец.

—    «Я утром должен быть уверен, что нынче днем увижу вас», любил говорить Александр Сергеич и был тоже по-своему прав.

—    Увидите, на работу я приду, — она перешла на «вы», ибо не любила, когда на нее давили.

Зазвонил телефон. Марта вздрогнула, поднялась, включила лампу, бросив взгляд на часы: половина второго. Так поздно могла позвонить только Николаевна, которая полностью была согласна со Светловым в том, что дружба понятие круглосуточное. Она, наверное, ждала, что Марта как придет, тотчас позвонит ей, рассыплется в комплиментах, примется благодарить, ибо что говорить, стол ломился от яств.

—    Але?! — сняв трубку, проговорила она слабым и  томным голосом, делая вид, что лежит бесчувственным бревном, не в силах шевельнуться.

На другом конце провода молчали. Марта слышала чье-то дыхание. Изредка вот так же звонили студенточки Виталика, нарываясь на нее. Но муж второй месяц был в командировке, и вроде все его девицы об этом уже знали — Марта их проинформировала.

—    Але, говорите, я вас не слышу! — настойчиво повторила она.

Если б это был Стас, он сразу бы признался. Они простились нормально, Ровенский нежно поцеловал ее в щеку, погладил по ноге, Марта даже сказала ему: «Как-нибудь в другой раз, я жутко устала», на что он весело ответил: «Еще бы! Я сам от материнского гостеприимства шалею и устаю так, словно вагон муки разгрузил!», и Марта рассмеялась. С чего бы Стасу молчать?

Незнакомец молчал как-то по-особенному, демонстративно — слишком слышным было его дыхание. Марта положила трубку, сходила в туалет. Только прилегла, как снова зазвонил телефон.

-Але?

Молчание. Она вдруг услышала в трубке тиканье будильника.

—    Придурок! — вырвалось у нее.

Марта отключила телефон. И еще час не могла заснуть, настолько взвинтил ее этот наглый звонок. Она не выдержала, встала и приняла снотворное. Ее и раньше мучила бессонница, но она старалась не принимать

таблеток, чтобы не привыкать к ним, а то без них вообще не заснешь. Но эти звонки довели до нервной дрожи. Отключенный телефон хранил безмолвие, однако,  Марта чувствовала, как незнакомец продолжает накручивать ее номер, слушает длинные гудки. Она подскочила, соединила шнур с гнездом, и ее тотчас обожгло резким звонком. Она выдернула вилку и долго не могла перевести дух. Осторожно подобралась к двери, проверила надежность замков и запоров, оставив ключ в замочной скважине. Потом подумала и отключила входной звонок.

Она легла ,потушила свети долго смотрела на лунный свет, проникавший сквозь,прозрачную тюлевую штору.

       А     над     аквариумом     лунным

                        Лишь черти,злобствуя,не спят,

                        И деревянным чутким дулом

                        Им ружья детские грозят.

Марта вспомнила это четверостишие Виталика, и ей вдруг стало весело. Не то чтобы она была готова посмеяться над своими ночными страхами, нет, они оставались, но эти четыре строчки неожиданно их отодвинули.

Она подумала о матери, и теплый комок застрял в груди.

«Завтра же обязательно позвоню, - решила Марта: — Плевать, что будний день и не льготный тариф! Мы так все и норовим пожить на халяву, а к смерти заработать госпохороны! Боже, какие мы уроды и какая это отрава — наша российская жизнь!»

                                                                      8

Марта неожиданно заснула, словно провалилась в яму, а очнулась от остервенелого стука в дверь и долго не могла понять, откуда он доносится. Наверху в

последние дни с самого утра сосед занимался ремонтом, пилил, забивал гвозди, жужжал дрелью, и Марта, злившаяся первое время, постепенно привыкла.

Иногда напивался сосед, живший напротив. Он возвращался под утро и точно так же бухал в свою дверь, от чего пробуждался весь этаж. Но сосед при этом еще громко переругивался с женой, а сейчас брани  не было слышно. И тут Марта поняла, что стучали в  ее квартиру.

—Чего случилось, Виталь Витальевич? — вдруг  раздался на лестнице кокетливый голос соседки.

— Дурацкий ключ торчит в замке, изнутри открыть не могу. — Мужской голос показался Марте знакомым. — Неужели можно так крепко спать?!

— А если в звонок позвонить!

—Не работает, я уже пробовал.