Сквозь туман

Сэм поцеловал её, и она ответила. Поцелуем, в котором были пять дней ада, отчаяния, муки, тоски.

— О господи, — прошептал он и отстранился.

Однако он и не думал уходить. Взяв её за руку, он повёл её к лестнице домика на дереве, но она опередила его. Бегом — на платформу, в дверь, на диванчик, который стоял там с самого начала, с тех пор, как домик построили. Сэм не отставал. Они не разговаривали. Он будто знал, что он — видение, будто понимал, что всё исчезнет. В этот миг они были реальными, живыми, и, беспрестанно шепча «я люблю тебя», они разделись и набросились друг на друга — два изголодавшихся человека, которых усадили за пиршественный стол в последний раз перед тем, как отправить в вынужденное путешествие по пустыне на всю оставшуюся жизнь.

Секс был таким же, как всегда у них: диким, неожиданным приключением. Вот только отчаяние и мучительное осознание, что этот раз — последний, оказались так сильны, что Сара расплакалась. Когда они выдохлись и разомкнули объятия, она снова дотронулась до лица Сэма и обнаружила, что и оно мокро от слёз.

Она лежала рядом с ним, положив руку ему на грудь, чувствуя его дыхание.

— Без тебя — просто ад, — сказала она.

— Зря ты не дала мне за ними поехать, — прошептал он. — Тогда вместо тебя умер бы я.

— Я дала, — ответила она. — И поэтому мы с мальчиками теперь одни. Им было бы настолько лучше с тобой!

— Дети со мной. И им ужасно плохо без мамы.

Они лежали в темноте, теперь лицом друг к другу. Она едва могла различить его черты.

— Сэм, — осторожно начала она, — сегодня прошли твои похороны. Твой прах — в урне под деревом. Ты… ненастоящий.

— Урна там, — ответил он, — но прах в ней — твой. Я выполнил обещание. Принёс тебя сюда.

Они сели, в груди Сары затеплилась глупая, несмелая надежда:

— Что происходит, Сэм?

— Не знаю.

Он коснулся её плеча, груди, погладил большим пальцем подбородок:

— Не знаю. Но если благодаря этому ты останешься со мной, то мне неважно, что.

— Но как? Как такое может быть, если только я не схожу с ума?

— Я готов сойти с ума, лишь бы ты осталась со мной.

В первый раз после того звонка из больницы Сара улыбнулась. Потому что именно так говорил Сэм.

Она выглянула в окошко. Туман скрывал дом.

— Как ты думаешь, с ними всё будет в порядке?

Сэм обнял её:

— Двери заперты, ключи у меня. С детьми ничего не случится.

У Сары тоже были ключи. В кармане голубых джинс, сейчас валявшихся на полу рядом с его штанами. Сэм прав. С детьми ничего не случится. Поэтому они лежали, обнявшись, разговаривая, смеясь, счастливые, ночь напролёт.

Сару разбудили лучи восходящего солнца, проникшие в домик сквозь восточные окна. Сэм зевнул и потянулся:

— Я смотрел, как ты спишь. Просто потому, что у меня была такая возможность.

Сара потёрлась носом о его грудь и засмеялась:

— Я совсем не собиралась засыпать. Но я не спала толком с тех пор, как… — Она потрясла головой и прислонилась к нему. — Ты всё ещё здесь. Как?

Он прижал палец к её губам:

— Не спрашивай. Просто прими, как данное, что бы это ни было.

— Как мы объясним остальным?

— Что-нибудь придумаем. — Он притянул её ближе. — Не знаю что, но придумаем. Дети, твои родители и друзья будут счастливы, что ты вернулась. Они безутешны.

«Твои, а не мои», — подумала она, но ничего не сказала. Ей нужно было прогнать из головы события и образы, вызываемые этим словами.

— Я люблю тебя, — сказала она Сэму, снова посерьёзнев. Иногда она считала его присутствие само собой разумеющимся. Забывала, насколько он чудесный. Не осознавала, что в мире без него не будет хватать воздуха. Теперь она никогда так не ошибётся.

— Дети скоро встанут, — заметил Сэм. — Нужно вернуться, чтобы они не проснулись в пустом доме. Они же не знают, как всё изменилось.

— Ты прав, — вздохнула Сара.

Они поднялись и оделись, немного медленнее, чем обычно, потому что оба постоянно дотрагивались друг до друга, не в силах удержаться. Спустившись с лестницы, Сара краем глаза увидела урну на земле, полускрытую туманом.

— Не смотри туда, — сказал Сэм, — это не мы.

Они повернулись к мостику — и перед ними в облачных венках дымки предстали бесконечные ряды цветов на треугольных подставках, словно чудища, марширующие сквозь туман.

— Мы избавимся от них, — сказала Сара.

Сэм обнял её за плечи:

— Следующие несколько недель, наверное, будут непростыми, — предупредил он.

— Хуже, чем были бы следующие сорок лет? — выгнула бровь Сара.

— Настолько плохим ничего не может быть, — засмеялся он и поцеловал её.

Взявшись за руки и улыбаясь друг другу, они шагнули на мостик… и Сэм исчез. Он не растворился постепенно, не потускнел, не выскользнул — ничто не предупредило её. Только что в её руке была его рука, сильная, тёплая, мозолистая — и вот её нет. Сара замерла на полушаге, споткнулась, завопила:

— Сэм!

Она обернулась назад, к островку, но Сэма нигде не было. Венки на подставках стали чётко видны, опрокинутая урна лежала на боку на том самом месте, где она уронила её ночью.

— Сэм! — снова крикнула она.

Бегом вернувшись к домику, она взобралась наверх. Диванчик был сложен, всё в том виде, как они оставили, никаких следов, что кто-нибудь провёл здесь ночь. На тщательно отполированном дубовом полу не лежало никаких забытых вещей, ни его, ни её. Ничто не завалилось в угол, никаких признаков, что что-либо изменилось.

— Сэм? — прошептала она. — Вернись.

Но он не вернулся.

У Сары затряслись руки. Глубоко вздохнув, она заставила себя спуститься по лестнице, снова пройти по мосту, отпереть заднюю дверь и войти в дом. Она держала плечи расправленными, голову — гордо поднятой. И дышала медленно, размеренно.

Левой, правой. Вверх по ступенькам. Разбудить мальчиков. Я могу. Я должна.

Мне приснилось. Или привиделось. Цветы в гостиной — настоящие. Зола в урне — настоящая. Прошедшая ночь — не настоящая.

Следующие два месяца каждую ночь Сара переходила мостик, зная, что её последняя чудесная ночь с Сэмом была обманом ума, и вопреки всему надеясь, что это не обман. Надежда умирает последней.

И всё же она умерла.

Сара прекрасно помнила, когда это случилось.

— Вставай! — скомандовала она Джиму.

Тот свернулся под одеялом и засунул голову под подушку; наружу выглядывала лишь свесившаяся с одной стороны кровати голая ступня.

Майк вышел из ванной и заявил:

— Он не хочет идти сегодня в школу. И я не хочу.

— Нужно, — сказала Сара. — Вы знаете, что папа не хотел бы, чтобы вы заработали себе неприятности, прогуливая уроки.

И тут Майк посмотрел на неё, прищурившись:

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Я плохо сплю в последнее время, — призналась она.

— Мам, ты выглядишь… нездоровой. Тебе нужно побольше есть. И отдохнуть.

— Аппетита у меня тоже нет.

Однако дело было не только в этом. Проводив мальчиков на автобус, Сара снова встала на весы, надеясь увидеть цифры получше. Со дня смерти Сэма она потеряла восемнадцать фунтов, и не потому, что не ела. У неё постоянно кружилась голова, её мучила слабость, тошнило. Она не то что есть не могла, она и пила-то с трудом. Её постоянно клонило в сон. Низ живота болел и вздулся. Спина болела. Болело всё.

Сара пыталась убедить себя, что это она так горюет, но ей становилось всё хуже.

Поэтому она попросила назначить ей консультацию у доктора Грубера, и пришла на прием. Друг семьи, он наблюдал её с подросткового возраста. Видел, как они с Сэмом выросли. Приходил на похороны. У Сары были вполне определенные подозрения, что с ней не так, но он поможет ей решить, что же делать.

Бен Грубер посмотрел на неё поверх её карточки и спросил:

— Вы сказали Бет, что опасаетесь, нет ли у вас рака яичников?

Сара, сидевшая на смотровой кушетке, пока он просматривал записи, кивнула, не в силах произнести это вслух при враче.