Тени в море

И всегда рядом были акулы.

— Мано! Мано! Акула! Акула! — кричали канаки, заметив акул, описывающих круги вокруг стоящих на якоре судов в ожидании отбросов — дарового акульего угощения. Часто прозрачная вода так и кишела голодными акулами.

Однажды, когда я, стоя на палубе моторки, глядел на бурлящую воду, меня внезапно охватило непреодолимое желание убить акулу.

Я сказал одному из канаков-матросов, который понимал по-английски, что хочу поймать акулу.

— Мано? — переспросил он с любопытством.

— Да, мано, — ответил я.

Канак скрылся в камбузе и скоро вернулся с большим куском солонины, крепкой веревкой и огромным крючком. От возбуждения он болтал не переставая:

— Хано раа мано — мы поймаем акулу! Она очень вики вики кау кау хаоле — она сожрет белого человека, быстро, быстро сожрет! Пилау — от нее никакой пользы.

Вместе с другим матросом он закинул за борт крючок с надетой на него приманкой. Она была схвачена в ту же секунду. Мано попалась на крючок! Один из матросов взял у кока крюк, на который подвешивали мясо, и, подплыв в ялике к акуле, зацепил ее крюком за пасть. Мы пропустили веревку через шлюпбалку и принялись подтягивать ее наверх. Акула так металась на другом конце веревки, что лодка ходила ходуном. Мы быстро закрепили вторую веревку у нее на хвосте и подняли акулу до фальшборта.

Ж-жик! Перед глазами сверкнул большой нож, и хвост акулы упал в воду. Матросы плясали на палубе, осыпая проклятиями поверженного врага. Затем фалы были ослаблены, матрос в лодке вырвал из пасти акулы крюк, и она получила свободу — свободу умереть жестокой смертью. Если ее тут же не сожрут другие акулы, она все равно скоро ослабеет и умрет от потери крови. Эта акула нашла свой конец в пасти своих сородичей. Ее убили акулы и человек, голод и мщение.

Уже в то время я задумывался над тем, нельзя ли найти акулам какое-нибудь практическое применение. Но тогда проверить этого я не мог, у меня была масса неотложных дел. Однако мысль об этом — и горячее желание ловить акул — никогда не оставляли меня.

Как-то раз по пути в Гонолулу я увидел самую большую из всех акул — китовую. Она была десятиметровой длины и, казалось, неподвижно висела в воде по правому борту нашей лодчонки на глубине двух саженей. Я так ясно видел ее черно-белую, как шахматная доска, спину, что казалось, стоит только перегнуться слегка через борт, и я до нее дотронусь.

Наше присутствие нимало не беспокоило эту огромную медлительную рыбу. Мы с братом, буквально затаив дыхание, принялись обсуждать, как нам ее поймать. Мы твердо были намерены сделать это. И тут нам обоим одновременно пришло в голову, что мы не взяли с собой гарпуна! На борту не было даже жалкой свайки. Нам ничего не оставалось, как, выключив мотор, болтаться на волнах, и вскоре самая большая рыба, которую мне довелось видеть, медленно скрылась с глаз. Старая поговорка «большая рыба всегда уходит» оказалась справедливой.

Мой интерес к акулам и мой опыт — я часто бил гарпуном акул, которые набрасывались на падаль, — послужили источником еще одного побочного промысла фирмы «Братья Янг» — спортивной ловли акул.

Обычно все начиналось с телефонного звонка в сарай, где у нас стояли лодки.

— Братья Янг? Привет! Билл здесь? Акулий Билл? Скажите ему, что тут в гостинице собралась компания. Хотят поохотиться на акул.

После этого я обычно звонил в Общество охраны животных и предлагал избавить их от какой-нибудь обреченной на смерть старой клячи.

И вот начинается охота. Несчастную клячу ведут в конец пристани и освобождают от земных страданий. Затем, привязав к ней крепкую веревку, сталкивают в воду. Из гостиницы прибывают «охотники» и усаживаются в моторку, с беспокойством глядя на матроса, который точит на оселке гарпун.

Когда мы выходим из гавани, лошади вспарывают брюхо. Вода окрашивается свежей кровью. Мы останавливаемся. «Охотники» застыли, не зная, что будет дальше. Мы предупреждаем их, чтобы они не шумели. Они сидят, не раскрывая рта. Слышен лишь плеск волн, бьющих о борта лодки. Море спокойно, только труп лошади пляшет на волнах.

Далеко-далеко я вижу в воде тень, которая движется зигзагами вперед и верх, и черный плавник, рассекающий воду. Вот уже плавник показался над водой. Он описывает около лошади круг, второй. Впереди плавника из воды показывается голова, видны холодные, ничего не выражающие глаза. Это глаза акулы.

Неожиданно она исчезает. Нет плавника. Нет тени. Море пустынно. Только мертвая лошадь колышется вверх и вниз, покорно ожидая своей участи.

Минут через двадцать акула возвращается. Но теперь она не одна — с ней еще четыре или пять акул. Они снуют взад и вперед, все суживая и суживая круги. Иногда та или иная даже тычет в лошадь носом. Но они еще колеблются, еще выжидают.

Если бы это была белая лошадь, они бы давным-давно напали на нее. Но гнедая лошадь не так быстро пробуждает у акул аппетит.

Внезапно они налетают! Одна отхватывает огромный кусок мяса с шеи лошади, за своей долей кидается другая, затем третья. Вода бурлит от голодных акул, купающихся в крови своей жертвы. Там, где только что был виден силуэт лошади, начинает просвечивать белый скелет. Медленно, но неуклонно я подтягиваю его веревкой ближе к лодке, не видя лодки и «охотников», раскрывших от ужаса рты, акулы следуют за лошадью, продолжая рвать от нее куски.

Я передаю веревку кому-нибудь из матросов и переключаю внимание на «охотников».

— Нате, — говорю я одному из них, протягивая ему гарпун, — держите вот здесь. И бейте самую большую. Старайтесь попасть в верные щели. Да не упадите в воду.

«Охотник» одной рукой берет гарпун, другой изо всех сил цепляется в борт лодки. Он дрожит всем телом, кажется, еще минута — и его вывернет наизнанку. Его выпученные глаза прикованы к кипящей воде. Кровавое пиршество настолько близко, что нас то и дело окатывает розовыми брызгами.

— Порядок! — кричу я ему. — Бейте ту, большую. Ту, что сейчас кусает.

«Охотник» еще сильнее бледнеет и... окаменевает.

— Лучше... лучше вы, капитан, — говорит он прерывающимся голосом. — Я не думаю, что... Я боюсь промахнуться...

Я беру гарпун и с силой бросаю его. Он попадает туда, куда я метил, — в голову самой большой акулы. Немедленно она изрыгает все, что съела. Это тут же пожирается другими акулами. Такая же участь ожидает и ее саму, поэтому, ударив несколько раз по воде хвостом, она идет на глубину.

Через пять минут лодка, влекомая раненой акулой, оставляет далеко позади кровавую оргию. Проходит еще пять минут. Акула по-прежнему тянет. «Охотники» начинают тревожиться. Когда же конец, думают они.

Я кладу руку на веревку. Она то и дело дергается — сигнал того, что акула поворачивается вокруг своей оси — и сама себе роет могилу: стараясь освободиться, она лишь наматывает на себя веревку.

Я начинаю выбирать, натягивая веревку до предела. Сажень за саженью она выходит из воды. Наконец появляется четырехметровая акула, побежденная, но не покорившаяся. Челюсти ее все еще щелкают, глаза яростно сверкают.

Мы подтягиваем ее к борту лодки и быстро продеваем через пасть огромный крючок. Теперь ей некуда податься, но она все еще бьется, обдавая нас брызгами. Мы обвязываем ей вокруг хвоста веревку и закрепляем ее на корме. Сильный удар по голове приканчивает акулу. Мы вытаскиваем гарпун и крюк и, приторочив свою первую добычу к поясу — я хочу сказать — к корме моторки, — отправляемся за ее товарками!

Они все еще раздирают труп лошади, вернее, то, что от него осталось.

Мы снова кидаем гарпун. На этот раз дело обходится без битвы: гарпун попал в жаберную щель — жизненно важный орган. Мы быстро подводим акулу к борту и тем же способом отправляем на тот свет.

Мы возвращаемся домой, ведя свои трофеи на буксире. Когда мы приближаемся к пристани, «охотники» принимают беспечный вид. Один из них небрежно вытирает кровь с гарпуна. Они стараются быть скромными. Но, когда выходят из лодки, невольно выпячивают грудь. В конце концов, они убили целых две акулы! Разве не так?