Комнатный фонтан

Да еще стихотворение!

Если честно, я к таким вещам обычно равнодушен, это не мое. Но тут, тут я почувствовал — это мое! Это ведь прямо как про меня! Как будто этот самый Майер целыми днями подглядывал за мной, наблюдая за тем, как по утрам меня несет стремнина жизни по квартире, как я влекусь в неведомые дали, насвистывая бодро свою утреннюю песнь… Как я поливаю цветы, и вода ниспадает тугими струями… А я… Я стою весь такой абсолютно спокойный, как вечная природа. Эти строки о разумном сочетании движения и покоя, так необходимом в нашей жизни, выражают именно то, что я всегда хотел сказать Юлии, но никогда бы не смог выразить это так.

Вот почему, наверное, я в тот же вечер, возвращаясь к себе в «Фёренталер хоф», купил открытку с надписью «Привет из Бад — Зюльца». Она предназначалась для Юлии. На следующий день, сидя на семинаре, я переписал на открытку стихотворение и не добавил больше ни строчки.

Сегодня я готов признать, что это, может быть, была моя ошибка. Я мог бы догадаться, что Юлия, возможно, поймет меня неправильно и это станет поводом для ссоры, которая разгорелась впоследствии главным образом из-за того, что я позволил себе приписать в уголке «Сердечный привет X.!».

Общий смысл Юлиных претензий, высказанных мне позже, сводился приблизительно к следующему: я, дескать, посылаю ей двусмысленные стишки, к которым «бессовестно присовокупляю грязные циничные намеки». Признаюсь, я позволил себе пошалить. Но не тогда, когда писал открытку, нет. У меня и в мыслях ничего такого не было. Когда я писал, я имел в виду нашего Хассо… Но, перечитав текст, я подумал, что это «X.» может означать и кое-кого другого, не только Хассо. Ну и что тут такого?

Тот факт, что Юлия поняла это «X.» исключительно как Хугельман, да еще с таким жаром отстаивала свою интерпретацию, только лишний раз подтверждает мои подозрения и свидетельствует о том, что я все-таки прав.

Болдингер отложил текст своего доклада в сторону и говорил теперь совершенно свободно:

— Прежде чем мы разойдемся по рабочим группам…

— Растечемся! — выкрикнул кто-то игриво из зала, воодушевившись, очевидно, майеровским стихотворением.

Болдингер ответил на это слабой улыбкой и продолжил, вернувшись к серьезному тону:

— До того как мы приступим к работе, мне хотелось бы — просто потому, что я не могу обойти это молчанием, — затронуть одну тему, которая меня лично глубоко волнует и даже беспокоит.

Вспомним осень 1989-го, наш слет… Вспомним, как мы … Да, я до сих пор испытываю волнение и не стыжусь своих чувств! Как мы тогда вечерами со слезами на глазах смотрели на экраны телевизоров… Кто наблюдал за этими событиями со стороны, тот не забудет этого никогда! Не забудет он и того, как мы, уже на следующий день, мысленно были там… за границей, мы перешли… на Восток. Да, разумеется, никто не спорит, многое из того, что мы тогда в порыве радости задумали, те наши планы и мечты так и остались в царстве грез. Те семена не дали всходов, да и не могли дать. И если мы сегодня трезво подведем итог, то должны будем признать, что рынок на Востоке не принес нам никаких ощутимых результатов, он не дал нам ничего. Нам есть о чем подумать вместе в эти дни, дамы и господа!

Он обвел взглядом аудиторию. (На какой-то момент мне показалось, что он ищет меня.) Затем он сложил свои бумаги и в заключение сказал:

— Это наша общая задача… Нести людям радость… По дарить им маленький оазис счастья! Считайте это моим напутствием. Успешной вам работы в семинарах. Благодарю за внимание.

Перерыв на кофе. В фойе уже расставили столы, на них — шампанское и легкая закуска. Но до закусок нам было еще предложено маленькое представление: торжественная презентация новой модели.

Господин Штрювер, участвовавший в разработке этого образца, коротко рассказал о его конструкции и принципах действия: модель ИОНА, небольшой кит, длиною в палец (типа подводной лодки, цвет синий металлик), выплевывал чахлую струю, после чего погружался на дно, чтобы секунд через пятнадцать повторить все сначала. Эра углового размещения КФ ушла в прошлое, провозгласил Штрювер в своей короткой речи. Комбинации КФ + мягкие кресла или КФ + зеленый уголок (группы цветочных горшков) — все это вчерашний день. То, что мы видим сегодня, — новое поколение КФ, первый шаг на пути освобождения от устоявшихся форм. Отныне — никакого плеска по углам! Отныне — все внимание действию! Фонтан как динамическое событие!

Болдингер переводил взгляд с модели на зрителей, и от меня не укрылось, что взгляд этот выражал заинтересованную озабоченность.

Когда Штрювер закончил свое выступление, Болдингер поблагодарил его и сказал в заключение, что это серьезное достижение, которое потребует от торговли поиска новых решений. Продвижение этой модели — в руках наших представителей, сказал он и добавил:

— Я надеюсь, что эта новинка понравится как нашим опытным агентам, так и начинающим работникам, готовым к выполнению ответственных заданий.

После этого мы наконец перешли к еде.

Я еще находился под впечатлением от услышанного и, занятый мыслями, взял себе по неосмотрительности бутерброд со шварцвальдской копченой ветчиной, вроде бекона, которая никак не откусывалась и в результате оказалась целой лентой у меня во рту; я жевал ее и жевал, мял, давил, перемалывал зубами, но она только предательски разбухала, превращаясь постепенно в неудобоваримый ком, который перекрыл мне кислород и от которого я в порыве отчаяния как раз собирался избавиться, когда ко мне подошел доктор Болдингер.

— Вам, наверное, тут все кажется новым и необычным. Но это пройдет, когда мы получше узнаем друг друга.

Он пересказал мне краткое содержание последней части своего выступления и добавил что-то по поводу Берлинской стены, сказав, что ее разрушить было гораздо проще, чем «стену в головах», я же тем временем кое-как сумел совладать с коварной ветчиной, удачно разместив ее за щекой, чтобы хоть как-то дышать — пусть не в полную грудь, но все-таки.

— Короче говоря, господин Лобек, не буду долго ходить вокруг да около. Скажу вам со всею откровенностью, ваши документы нам очень понравились! Как напечатано! На пишущей машинке. С западающими буквами. У вас западает «Е», если не ошибаюсь? Это почти как писать от руки! Но это всё мелочи. DiaBHoe, у вас есть творческие наклонности — превосходно! Умение работать руками, это тоже очень хорошо. Вы водите машину-прекрасно! У вас квартира в Берлине. И самое важное, last not least, у вас огромный опыт представительской работы. Об этом я хотел бы при случае узнать от вас поподробнее.

Перечисляя мои несравненные достоинства, он загибал пальцы, только один, указательный, почему-то не слушался и застрял крючком на полдороге.

— Все перечисленные пункты характеризуют вас, господин Лобек, с самой положительной стороны. Ну а темных пятен в вашей биографии, насколько мне известно, нет. Да?

Я решительно замотал головой, отчего мой шварцвальдский бифштекс очнулся и попытался проскользнуть внутрь. Я поперхнулся и крепко зажмурился, затем поднатужился и невероятным усилием воли, слегка рыгнув, вернул его в исходное положение, избежав таким образом скоропостижной смерти от удушения. Болдингер испытующе смотрел на меня. Я тяжело дышал.

— Но в партии, наверное, вы все-таки были? — осторожно спросил Болдингер.

Я робко кивнул и уже собрался было открыть рот, чтобы выдать несколько заготовленных у меня на такой случай фраз общепросветительского порядка, как он крепко и с чувством пожал мне руку. (Наши руки, сомкнувшиеся в рукопожатии, выглядели, наверное, как эмблема на партийном значке.) Во взгляде Болдингера я прочитал немой призыв: «Не нужно слов, Хинрих!»

Перехватив у меня инициативу, он зашептал мне страстно в ухо:

— Я понимаю, вы всегда мечтали о том, чтобы чего-то добиться в жизни. Но волею судьбы вы оказались не там, где нужно, не в той стране, не в том обществе. Вы, конечно, не могли сидеть так просто, сложа руки. Сидеть без дела не для вас. Вы хотели… Нет, вы должны были включиться в жизнь и действовать! Как я вас понимаю, господин Лобек! Как никто…