Синдром

Эйдриен ни на миг не усомнилась, что перед ней стоит Николь, несмотря на то что со времени их последней встречи прошло почти десять лет. Смущенно, не выпуская из рук сабо, она прошла вдоль прилавков и, остановившись возле сестры, спросила: «Никки?» Та подняла взгляд, на долю секунды нахмурилась, пытаясь вспомнить — и тут же одарила сестренку самой ослепительной на свете улыбкой. Девушки принялись обниматься и плакать от радости, а Никки воскликнула: «Я даже не мечтала!»

Потом она долго рассказывала про все, что случилось с ней за это время. Беспечная девчонка баловалась наркотиками со своим берлинским парнем, немцем по имени Карстен Риддл, и хватила лишнего. Передозировка. Ухажер ее не стал изображать из себя благородного Тристана и смылся, оставив подружку корчиться в луже собственной рвоты на полу его семейного особняка, располагавшегося в одном из самых фешенебельных районов города.

Утром девушку обнаружила домработница — она-то и вызвала неотложку. Никки в коматозном состоянии забрали в больницу, где та провалялась без сознания почти неделю, а когда пришла в себя, ничего не помнила. Проходили неделя за неделей, пролетел месяц. Наконец ее перевели в некую швейцарскую клинику, специализировавшуюся на подобных случаях. Помимо проблем с памятью, в клинике лечили наркозависимость, а поскольку злоключения Никки начались как раз с наркотиков, то заведение сочли идеальным местом для реабилитации.

Доктора надеялись, что амнезия пройдет сама собой. А пока для себя и окружающих девушка оставалась пациентом «Икс». Тем временем запросы, посылаемые в посольство США в Бонне — произношение выдавало в ней американку, — не принесли результатов. По словам сотрудников, никто из объявленных в розыск граждан не соответствовал ее описанию. Не поступало также заявлений о найденных паспортах, куда бы была вклеена похожая фотокарточка. Одним словом, установить гражданство неизвестной пациентки невозможно…

А вот дальше случилось самое интересное. Одним теплым весенним деньком Никки вышла из клиники и направилась к эспланаде с ресторанами, ее взгляд остановился на висящем на стене плакате с рекламным кадром из фильма «Далеко-далеко», где Том Круз и Николь Кидман красовались в объятиях друг друга… Николь! На нее потоком хлынули воспоминания. Она вспомнила свое имя. Карстена Риддла. И даже название компакт-диска, под который этот мерзавец сделал ей укол: Аланис Моризетте. «Кайфовая пилюлька».

Через два дня Никки встретилась с адвокатом, а две недели спустя Риддлы пошли на добровольное урегулирование тяжбы: взамен на обещание «фройляйн» исчезнуть из жизни их сына и воздержаться от судебного иска они учредили в ее пользу доверительный фонд. Так и закончилась та история: полмиллиона долларов — и богатой немецкой семейки в памяти Николь Салливан больше не существует.

Лифт открылся на первом этаже, и Эйдриен вышла в вестибюль — мысли о сестре не прекращались ни на секунду. Ей всегда хотелось спросить: «Когда ты вспомнила обо мне? В Швейцарии или уже после?» и еще «Почему не позвонила? Почему не вернулась домой?» Не говоря уже о вопросах руководству клиники: «Что за бестолочь сидела в посольстве, когда они подавали запросы?» — ведь Дек с Марленой то и дело наведывались в госдепартамент. Зная, что последний раз дочурка писала из Германии, они несколько раз наводили справки — не попадала ли в поле зрения полиции американка с похожей внешностью, не было ли несчастных случаев. Каким-то образом происшествие с Нико ускользнуло от внимания властей. Возмутительно, но ничего не поделаешь.

И что хуже всего: вновь обретенная Никки оказалась другой — не совсем прежней.

Почти украдкой Эйдриен окинула взглядом вестибюль со смутной опаской увидеть сестру — и, к своему стыду, обрадовалась, когда поняла, что Никки нет и здесь. Направляясь к дверям, она размышляла о том, что вся ее нежность относится к прошлой, безвозвратно ушедшей Нико и встречи происходят скорее из чувства долга, чем из привязанности. Но, даже понимая всю неправильность подобных отношений, слишком убиваться из-за этого она не собиралась. Старшая сестра не только сама страдала психическим расстройством, она стремилась вовлечь в свое безумие окружающих. И между приветственным поцелуем и первой рюмочкой аперитива неизменно проявлялось то, о чем Эйдриен предпочитала не помнить: Никки не только не становилось лучше — ее состояние стабильно ухудшалось. От психиатра, к которому она ходила, пользы было ноль. И более того, с тех пор как Никки стала посещать сеансы, она все больше сходила с ума, готовая без умолку разглагольствовать о том, чего не могло быть даже в кошмарном сне. Видя мучения сестры, Эйдриен страстно желала ей чем-нибудь помочь, но…

— Уходите? — Портье придержал перед ней дверь.

Та пожала плечами:

— Никки, наверное, отбежала куда-нибудь.

Портье окинул Эйдриен недоумевающим взглядом, покачал головой и нахмурился:

— Вряд ли — я бы заметил. А в прачечную не заглядывали?

Эйдриен задержалась у двери и обернулась.

— Нет. Пожалуй, так и сделаю.

Выдавив из себя улыбку, она принялась спускаться в подвал. Определить местонахождение прачечной не представляло труда: из помещения доносился теплый аромат кондиционера для белья и резкий запах отбеливателя. Эйдриен открыла дверь и заглянула внутрь — ни души. Безлюдная комнатушка, освещенная флуоресцентными лампами, выглядела безлюдной и всеми покинутой — в ряд стояли бездействующие молчаливые машины, барабанные сушилки взирали на случайную гостью круглыми потухшими глазами.

То же настроение царило и наверху, где с унылым лицом ее поджидал портье.

— Простите, совсем вылетело из головы, Никки оставила вам записку, — сказал он и с виноватой улыбкой протянул Эйдриен конверт. Едва та взяла его в руки, ею овладели дурные предчувствия. Она вскрыла конверт, и волна адреналина обожгла вены, волоски на руках встали дыбом. На миг ей показалось, что она стоит на краю обрыва и глядит вниз. Записка была так коротка, что Эйдриен даже не пришлось читать: 

«Эй! 

Не могу так больше.

Радужное прости.

Никки».

Глава 7

Дрожащими руками портье вставил общий ключ в замок квартиры Никки, снова и снова беззвучно повторяя: «Еще ничего не известно, еще ничего не известно». Затем задвижка щелкнула, дверь распахнулась, и Эйдриен, отстранив портье, вбежала в квартиру, безумно озираясь.

— Никки? — В квартире было темно. Откуда-то справа доносился приглушенный лай. — Никки?

Рамон нащупал рукой выключатель, щелкнул кнопкой, но результатов не последовало. Он в замешательстве посмотрел на Эйдриен.

— Странно, наверное, пробки вылетели.

— Замените, — скомандовала Эйдриен и на ощупь стала пробираться в темноту квартиры.

— Щиток на кухне, — ответил Рамон, — тут без фонарика не обойтись. Вы не знаете, у Никки есть фонарик?

Эйдриен не ответила. Она едва дышала.

— Я в коридор, в подсобку. — Портье развернулся и выбежал из комнаты.

— Никки? — Жгучие слезы стекали по щекам, а Эйдриен все шла вперед шаг за шагом, выставив перед собой руки, как раз на уровне талии, чтобы не наткнуться…

— Никки?

Квартиру освещало лишь неоновое сияние за окнами да, пожалуй, свет из коридора, в котором едва различались очертания предметов: диван, стол, большое кожаное кресло с невысокой спинкой.

— Никки?!

Лай раздавался все громче: Джек царапал лапами дверь кухни. Пока глаза привыкали к темноте, Эйдриен двигалась на звук. Вот она нащупала дверь и открыла ее. Пес вырвался из заточения и с визгом стал гоняться за своим хвостом, а затем начал высоко подпрыгивать на пути гостьи.

— Сидеть, — скомандовала та, испытывая смешанное чувство раздражения и тревоги.

Взвизгнув, Джек бросился через всю гостиную, выскочил в коридор и опять принялся царапаться в дверь — на этот раз пытаясь войти, а не выйти. Эйдриен последовала за ним, удивляясь, как тихо в квартире без электричества: единственными звуками, нарушавшими царящую в квартире тишину, были приглушенный гул дороги за окном да царапанье Джека. Затем пес залаял, и в глаза Эйдриен ударил луч света.