Красотка 13

В разговор мешался отец:

— Именно поэтому я и предлагаю обратиться к психологу, пусть он оценит ее состояние и поможет нам принять правильное решение. Тем более что сейчас у нее временная потеря памяти. Кто знает, на что еще это может повлиять? Вдруг выяснится, что она разучилась грамотно писать, забыла алгебру? Кто знает?

— Ей нужно вернуться к нормальной жизни, к привычной ежедневной рутине, — сказала мама. — И возобновить общение со своими друзьями.

Ее вдруг словно молнией поразило. От этой ужасной догадки у нее даже засосало под ложечкой. Может быть, они уже ей не друзья. У нее с ними, наверное, уже нет ничего общего. Она не знает, какие они теперь любят песни, какие телешоу смотрят и на каких сайтах любят сидеть. Да и сама она будет для них чем-то диковинным — девочка, которая пропала на три года, а потом внезапно вернулась.

— Папа прав! — в сердцах выпалила она. — И мне, наверное, лучше перейти в другую школу.

— Хорошо, мы подумает об этом, — сказала мама. Всякий раз, когда ей приходилось признавать свое поражение, она произносила именно эту фразу. — Детектив Броуган оказал нам большую услугу — он договорился с психотерапевтом. Этот доктор примет тебя завтра во второй половине дня. А ближайшие двадцать четыре часа ты должна только есть и отдыхать, все остальное выбрось из головы.

— Я уже сделала это, — сказала Энджи с некоторой горечью.

Отец завел машину в гараж и выключил двигатель. Его плечи напряглись и стали твердыми, как стена.

— Анжела, с учетом того, что нам рассказал доктор Кренли, думаю, тебе ничего не хочется вспоминать. Вытеснить, вытолкнуть все из головы — это вполне естественная защитная реакция. Даже если половина из того, что, по его предположению, могло с тобой происходить, правда, то… Ладно, не обращай внимания, забудь все, что я сейчас сказал…

Он отвернулся, но Энджи все-таки успела заметить выражение ужаса и отвращения на его лице и слезы в его глазах.

— Возьми себя в руки, а то я сейчас тоже расплачусь, — укоризненно прошипела мама, сжимая пальцами нос. — Теперь мы будем праздновать чудесное возвращение нашей Энджи. Как хорошо, что это все-таки произошло!

Выйдя из машины и захлопнув дверцу, она сказала:

— Пока ты будешь мыться, я приготовлю обед. Чего тебе хочется? Может быть, приготовить твои любимые макароны с сыром?

Они вели себя довольно странно. Были очень возбуждены, взволнованы. У Энджи снова свело живот. Она смогла только кивнуть в ответ, сделав вид, что ничего не замечает.

— Добро пожаловать домой, Энджи! — сказала мама. — Помни, что мы, несмотря ни на что, очень любим тебя — всем сердцем, всей душой.

Она обняла Энджи так крепко, что той стало трудно дышать.

Несмотря ни на что?Что она этим хотела сказать? Через минуту Энджи осторожно высвободилась из материнских объятий.

Взбежав по лестнице на второй этаж, она открыла дверь своей комнаты. Эта дверь была машиной времени. В комнате царил идеальный порядок. Все вещи были на своих местах. Именно там, где она их оставила перед тем, как уйти в поход. Ее любимое, такое теплое и уютное шерстяное одеяло лежало на кресле-качалке, сложенное правильным квадратом. Ее гитару убрали в нишу возле окна.

На комоде стояли четыре отделанные разноцветным бисером пластиковые баночки из-под сливочного сыра, в которых она хранила свои украшения — кольца, ожерелья, браслеты, серьги. Все было рассортировано по отдельным баночкам. Пластмассовая лошадка, пегая с белой гривой, которую она принесла в комнату из кладовой, где хранились старые, ненужные вещи, скакала в сторону фотографии. На ней Энджи, Ливви и Кейти, прижавшись щека к щеке, сидели в огромной чайной чашке. Это фото было сделано в Диснейленде. Энджи провела пальцем по толстому слою пыли, покрывавшему не только фотографию, но и все вещи.

Ее палец остановился возле фарфоровой статуэтки ангела, которую ей подарила бабушка в день конфирмации несколько месяцев тому назад — во всяком случае, ей казалось, что с того дня прошло всего несколько месяцев. Она взяла статуэтку в руки и погладила пальцем белые фарфоровые крылья, смахнув тонкую паутинку пыли, которая образовалась между ними. «Довольно странная вещица», — подумала она, глядя на статуэтку. Это был не женоподобный милый ангелочек, а сильное, лишенное половых признаков существо (полудевочка-полумальчик) с тонкими губами и яркими глазами. Казалось, что у этого ангела есть какая-то особая миссия — его глаза пылали праведным гневом. Он был похож на ангелов из Ветхого Завета, которые своими сверкающими мечами наводили ужас на смертных. Она осторожно поставила фигурку на место, точно на небольшой чистый кружок, на котором не было пыли.

В одной из пластиковых баночек с украшениями она заметила толстое серебряное кольцо. О-о! Она оставила его в ванной, но оно каким-то образом попало в ее комнату. Она вытащила его для того, чтобы получше рассмотреть.

По всей окружности была нанесена гравировка — тонкий стебелек, от которого ответвлялись шесть маленьких листочков. Кольцо сверкнуло в ярком солнечном свете, проникавшем в комнату через окно, и она увидела на его внутренней стороне какой-то прерывистый узор. Что это такое? Какая-то надпись? Прищурившись, она прочитала: «ЛЮБИМОЙ АНЖЕЛЕ, МОЕЙ МАЛЕНЬКОЙ ЖЕНУШКЕ». Эти слова, ударившись о кирпичную стену, образовавшуюся в ее памяти, вызвали у нее какую-то смутную тревогу. Этого никто не должен видеть.

Скользнув по среднему пальцу руки, кольцо попало прямо в продавленную им бороздку. Ширина кольца и ширина бороздки совпадали. Так, словно оно было неотъемлемой частью ее пальца. Должно быть, она так долго носила это кольцо, что на пальце остался глубокий след. Она крутила и дергала кольцо до тех пор, пока не стянула его с пальца. Казалось, что оно не хотело покидать свое привычное место. Ее рука без него выглядела бледной и голой.

Она снова надела кольцо на палец и моментально забыла о нем.

Ее кровать была аккуратно застелена лоскутным одеялом, которое летом сшила ее бабушка. На прикроватном столике лежала книга в бумажной обложке с закладкой в том месте, где она закончила читать перед турпоходом. Под книгой лежал ее дневник. Замок был сломан, и дневник сразу раскрылся. Посмотрев на страницу, она поняла, что запись была сделана примерно в начале второго полугодия седьмого класса. Она переворачивала страницы, исписанные ее волнообразным почерком, до последней записи. Она была сделана второго августа. Энджи писала эти строки при свете электрического фонаря, сидя в палатке. Прошлой ночью. Нет, не прошлой ночью, с тех пор прошло уже более трех лет.

Читая свои собственные записи, она попыталась вспомнить тот наивный детский восторг, который ощущала, когда писала все это. «Уф! Сегодня у нас был очень длинный переход. Все тело ломит от усталости, но тушеное мясо с картошкой, приготовленное на костре, было просто сказочным. Завтра мы пойдем по тропинке вдоль хребта. Это круто. Скорее бы наступило завтра».

Это была последняя запись. Все следующие страницы были пустыми. Она невольно вздрогнула, услышав голос мамы, которая стояла в дверях ее комнаты:

— Когда они вернулись из похода, то привезли только дневник. Это все, что осталось от тебя.

Энджи опустила глаза.

— Ты сломала замок, — прошептала она. — Ты прочитала все, что здесь написано, да? Это мой личный дневник.

Нет, у нее не было каких-то страшных тайн, но в дневнике она много писала о Греге, это были очень личные, не предназначенные для посторонних глаз, откровения. Она описывала его тело, его руки, его губы. Энджи почувствовала, как кровь приливает к щекам.

Мама медленно подошла к Энджи и, осторожно обняв ее за талию, уткнулась подбородком в ее плечо.

— Прости меня, Энджи. Но нам пришлось это сделать. Полиция начала расследование, и любая информации, любая зацепка…

— О боже! Он тоже это читал.

— Папа? Нет-нет. Я сказала ему, что там нет ничего такого, о чем ему нужно знать. Так, всякая чепуха, которую обычно пишут в своих дневниках девочки-подростки.