Утренняя песня

Ханна старалась вызвать его ярость, чтобы он набросился на нее.

– Я умоляла ее не выходить за вас до той самой минуты, когда она встретилась с вами у алтаря.

– Но вам это не удалось. Она слишком сильно меня любила.

– Она боялась нарушить условности, чувствовала себя обязанной выйти замуж ради семьи. Она уступила давлению со стороны матери и сестер. Все говорили, что это великолепная партия.

– Она меня любила!

Ханна вспомнила блеск в глазах сестры, когда та в первый раз танцевала с Мейсоном, вспомнила, как расцветали розовым цветом ее щеки, когда кто-нибудь упоминал его имя. Первые романтические порывы девушки.

Самый сильный эликсир и самый опасный яд.

– Может быть, поначалу она и любила вас. Но когда я приехала в Буд-Холл несколько месяцев назад, то увидела в ее глазах только ненависть к вам. Она умоляла меня забрать Пипа и увезти подальше от вашего смертоносного дыхания.

На лице Мейсона появились отвращение и ярость.

– Мальчишка! Никчемный мальчишка! Вечно она нянчилась с ним. Я дал ей все. Дорогие платья, драгоценности, я даже отремонтировал тот ветхий домик, в котором вы жили! Мы были счастливы. Обожали друг друга. Вы хоть можете себе представить, как я был горд, ведя под руку такую красавицу? А когда я узнал, что у нас будет ребенок, то просто обезумел от счастья. Мне нужен был наследник, которому я мог бы передать титул и земли.

– Лиззи родила вам сына!

– Лучше бы он умер при рождении! Но нет же! Этот писклявый слабак выжил. Из-за него моя Элизабет изменилась. Только он кашлянет, она укладывает его в постель. Она перестала ходить со мной на балы и приемы. Не отходила от него.

– Она была хорошей матерью.

– Я нанял няньку, чтобы та сидела у постели ребенка.

Господи, так вот как это началось! Весь этот ужас, стоивший сестре жизни. Буд ревновал к собственному сыну?

– Вы избивали Элизабет, – с ненавистью произнесла Ханна. – В этом и выражалась ваша любовь?

– Я стыдился этого сына-слабака! Хотел сделать из мальчишки мужчину! Но она мешала мне. Любой на моем месте потерял бы терпение! Она знала, какой у меня характер!

Надо вывести его из себя. Спровоцировать. Если он ринется на нее, она сможет вонзить шило ему в грудь. Но если промахнется, Мейсон, не задумываясь, убьет ее.

– Она пыталась защитить свое дитя от вас. Вы издеваетесь над слабыми.

– Все это чушь! Элизабет, хоть и была слишком добросердечной, в глубине души понимала, что я правильно поступаю.

– Элизабет мне все рассказала, когда я приехала в Буд-Холл и нашла ее умирающей.

– Элизабет знала, что я сделал это для ее же блага и для блага мальчишки! Она любила меня так же, как я ее!

Ханна изо всех сил сжала шило.

– Она хотела забрать Пипа и сбежать от вас, чтобы вы их никогда не нашли! Но вы избили ее, прежде чем она смогла это сделать! Вы посадили Пипа на эту жуткую лошадь...

– Это ложь! – Злоба исказила лицо Буда.

– Неужели? Как же я узнала о том, что может лишить вас доброго имени? Лиззи мне все рассказала, а ваш грум подтвердил.

– Кто подтвердил?

– Пока вы валяли дурака с никчемными дружками, слуги полюбили Лиззи. Они знали, как вы с ней обращаетесь. Но не могли вас остановить! Прежде чем я ушла с Пипом, грум поклялся, что все это правда.

– Это просто нелепо!

– Вы годами выигрывали все скачки графства и считались непобедимым. Но встретили соперника, способного одержать верх над вами.

Он поджал губы и прищурился. На лице отразилась ярость.

– Вы рехнулись! – выпалил Мейсон.

– Нет, это вы рехнулись! Готовы пожертвовать всем, чтобы спасти свою дурацкую репутацию, напыщенный, трусливый дурак! Вы знали, что жеребенок горяч, но усадили на него Пипа. Жеребенок сбросил его, мальчик едва не убился и стал задыхаться. Грум подумал, что он умирает. Но это вас не остановило. В отчаянии грум послал за Лиззи. И когда Лиззи вмешалась, вы набросились на нее и избили!

Мейсон в бешенстве сжал кулаки.

– Я велел ей вернуться в дом.

– Почему? Боялись, что Лиззи догадается о том, что уже известно груму? Она догадалась! Вы хотели, чтобы лошадь покалечилась, и использовали для этого Пипа.

– Я заплатил за ту лошадь целое состояние! Она никогда не проигрывала скачки!

Подумать только, какой ужас, его расстроило то, что он покалечил лошадь и об этом могут узнать, а что избил жену до полусмерти, его мало заботило. Но еще более отвратительно, что такое же мнение существовало и в обществе. Избивать жену можно, а вот мошенничать на скачках – Боже упаси!

– Но лошадь должна была проиграть на следующий день, не так ли? Так что вам надо было найти способ спасти вашу смехотворную честь. И вы представили дело так, будто лошадь охромела из-за сына и ее пришлось пристрелить.

– У вас нет никаких доказательств этого, – нагло ухмыльнулся Буд. – Никто бы вам не поверил!

– Неужели? Вы пристрелили лошадь, не так ли? За день до скачек. Уж если вы догадались, что может победить другая лошадь, не думаете ли вы, что об этом мог догадаться и кто-то еще? Разве вся эта история не выглядит крайне подозрительно?

– У вас нет доказательств! – повторил Мейсон.

– Мне они не понадобятся, и вы это знаете. Но малейшее сомнение или намек – и ваши друзья по скачкам будут следить за каждым вашим движением, выспрашивать, выведывать. И в конце концов сообразят, что к чему...

– Они никогда об этом не узнают. Неужели вы думаете, что я передам вас в руки правосудия, чтобы вы разболтали эту историю каждому, кто согласится вас выслушать? Надеюсь, вы догадались, что я собираюсь с вами сделать?

У Ханны упало сердце, она распрощалась со всеми возможностями, которые раскрыл перед ней Остен, со всеми надеждами и с любовью.

– Вы собираетесь меня убить, – Ханна сжала шило, – как убили свою жену?

– Убил? – Буд поморщился. – Я не хотел, чтобы она умерла!

– Не хотели? Вы избили ее и бросили, ускакав на охоту со своими дружками!

– Я не мог видеть ее такой.

Ханна усмехнулась:

– Вы хотите сказать, что у вас не хватило смелости взглянуть на то, что вы с ней сделали! Но я это видела, и Пип видел! Она уходила из жизни, и мы не могли ей помочь! Могли только возненавидеть вас. Еще сильнее, чем прежде. Но вам не добраться до Пипа! Вы и пальцем не сможете его тронуть. Он в надежном месте.

– Да он где-то здесь, прячется в углу. Если же нет, его будет легко выследить. Любой суд страны отдаст его мне. Да, Ханна, можете быть уверены, я найду сына!

– Не пытайтесь разыгрывать отцовскую преданность, слушать тошно! Будь Пип лошадью, вы с удовольствием пристрелили бы и его!

– Если бы не он, Элизабет была бы жива! – заорал Буд. – Я постараюсь, чтобы он этого никогда не забыл!

– Вините меня, вините Пипа. Вините даже бедную Лиззи! Но это вы ее избили, Мейсон. Своими собственными руками!

Глаза Буда потемнели, Ханна увидела ужас, который Элизабет, должно быть, видела множество раз, – несдерживаемая ярость и почти звериная жестокость.

– Лиззи рассказала мне, какое вы животное! Знали бы вы, как она ненавидела вас! Само ваше присутствие ей было невыносимо.

Он бросился на нее, Ханна выхватила шило и замахнулась, чтобы вонзить его поглубже, но дрожащие пальцы подвели ее, и шило уперлось в крепкую грудь Буда, потом поцарапало плечо и упало на пол.

Буд издал яростный рев и ударил ее кулаком в челюсть.

Ханна упала навзничь, у нее закружилась голова, она шарила вокруг в поисках шила, но, как только нащупала его, Буд ударил ее сапогом по пальцам с такой силой, что она едва не лишилась чувств, и отбросил шило далеко в сторону.

– Ну давай, Мейсон! Ударь меня! Бей, как ты бил Элизабет! Или смелости не хватает?

Он схватил ее за горло и стал душить.

– За то, что ты суешь нос куда не следует, ты заслуживаешь смерти! В своих письмах Элизабет ты настраивала ее против меня!

– Нет, это ты сам сделал!

– Это ты! Ты и мальчишка! Но я разберусь с ним, как только расправлюсь с тобой.