Чистосердечно привирая

– В этот момент ты могла бы сказать, что с тобой происходит то же, что и со мной, – сказал в конце концов Бирнбаум.

– Но со мной происходит не совсем то же, что и с вами, – возразила я. – У меня сейчас глубокий личный кризис. Моя семья распадается, и я влюбилась в своего начальника. Ладно, его мнимая возлюбленная оказалась его кузиной, но я вам говорю, что мои проблемы исключительно многообразны. К тому же есть ещё и другой мужчина. Он случайно тоже в меня влюблён. Его зовут Борис.

– Что ты, собственно, хочешь мне сказать? – спросил Бирнбаум.

Да, а что я ему, собственно, хотела сказать? Я была слишком пьяна для разумного ответа на этот вопрос.

– Я думаю, мне нужно ещё немного времени, чтобы упорядочить мои проблемы, – объяснила я. – Кроме того, я вдрызг пьяная.

Бирнбаум помолчал некоторое время.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Я дам тебе время. До завтрашнего вечера. Все проблемы, которые ты до этого времени не решишь, мы решим вместе.

Глава 18

На следующее утро я проснулась с гудящей головой. Оно и понятно: накануне вечером большое количество шампанского сменилось большим количеством вина, поданного за ужином. Ужин был первоклассный, вино подливалось непрерывно – пино гри к супу, рислинг к рыбе и красное сухое к птице.

Первое, что я увидела, открыв наутро глаза, – это лицо моего маленького племянника. Рядом маячила физиономия моей маленькой племянницы.

– Тык, тык тебе в глазик, – сказала она, но прежде чем её острый пальчик добрался до моего лица, я кое-как уселась на постели.

– Что вы здесь делаете?

– Пришли к тебе в гости, – сказала Генриэтта. – И Леандер тоже.

– А мама ваша где?

– Отсутствует, – ответил Филипп – он сидел за моим письменным столом и держал на коленях Леандера.

– Неужели! – воскликнула я. – Что случилось? Кто-то поджёг твою постель, или почему ты её покинул?

– В дверь позвонили, и поскольку ты спала как сурок, мне волей-неволей пришлось пойти открывать, – ответил Филипп. Финн и Генриэтта взобрались на мою постель и пытались попасть пальчиками друг другу в глаза. – На пороге стояли дети, все трое. И в коляске куча вещей. Только Тони не было.

– Странно. А мама где?

– Она со вчерашнего дня ревёт белугой. Из-за папы. Сегодня ночью она спала в студии, потому что не могла вынести опустевшей половины постели. Это всё моя вина.

– Да, это так, – ответила я. – Но и мама несёт свою долю ответственности. Не говоря уже о бедной Хелене.

– Я выгнал из дома собственного отца, – сказал Филипп похоронным голосом. Леандер завозился у него на коленях и неблагосклонно закаркал.

– Ему жарко, – объяснила я. – Сними с него верхние вещи.

Филипп неловко снял с малыша кофточку. К ползункам Леандера была приклеена записка.

– «Я сплю. Пожалуйста, позаботьтесь о детях, если я больше не проснусь. Тони», – прочёл Филипп. – «P.S. Не пытайтесь меня разыскивать». О Боже! Ханна!

– Тык, тык тебе в глазик! – закричал Финн, а Генриэтта закричала:

– Чёртов бастард!

Я схватила обоих за воротники и усадила на ковёр, где они тут же начали драться, как юные котята.

– Так, – сказала я Филиппу. – Ну, начнём. – Хотя моя голова гудела так, как будто в ней настраивал инструменты симфонический оркестр, я выпрыгнула из кровати с лёгкостью человека, пившего только свежую родниковую воду.

У меня было много дел.

Мне, так сказать, за ночь стало ясно, что никому – в том числе и мне самой – не станет легче, если я буду пытаться игнорировать свои проблемы или перекладывать их на плечи других. Я была просто одной из тех людей, которые не могут бездеятельно наблюдать, как другие становятся несчастными. Я была одной из тех людей, которые счастливы только тогда, когда все вокруг них счастливы (исключения лишь подтверждают правило).

– О Боже, Боже! – причитал Филипп. – Бедная Тони. Нам надо найти её, пока она не… – бросив взгляд на детей, он замолчал.

Я посмотрела на него и покачала головой.

– Теперь послушай меня внимательно, Филипп. Есть люди, у которых имеются проблемы. Есть люди, которые создают проблемы. А есть люди, которые проблемы решают. Я могу сказать, не хвалясь, что всю жизнь принадлежала к последней категории. Я была ароматической палочкой этой семьи, толстой молодчиной Ханной. Нет, не перебивай меня. Некоторое время я пыталась отрицать своё предназначение, но сейчас я снова стала прежней. И у тебя сейчас есть выбор: хочешь ли ты быть человеком, который исключительно порождает проблемы и даже не может убрать за собой дерьмо, или ты хочешь помочь мне спасти нашу вымирающую семью?

Филипп, похоже, испугался слова «вымирающая».

– Я помогу тебе, – торопливо сказал он. – И, Ханна, когда я сказал, что ты толстая молодчина, я не имел ввиду, что ты толстая молодчина. Я только имел ввиду, что ты толстая молодчина, но в другом смысле.

Я прищурилась.

– Ах, знаешь что, Филипп, нам, наверное, пока стоит отложить глубокие филологические разговоры. Сначала ты должен заставить мозги вновь привыкнуть к процессу мышления. Окей, ты сейчас пойдёшь с Леандером к маме в студию и разбудишь её. Покажи ей Тонину записку и гляди печально. Ты так хорошо это умеешь. – Я улыбнулась Финну и Генриэтте. – А мы, маленькие шалуны, отправимся на кухню. Вы уже завтракали?

Коляска Леандера была битком набита одеждой и памперсами, а также сумкой-холодильником, под завязку заставленной бутылочками со сцеженным молоком. Судя по сумке-холодильнику, Тони собиралась отсутствовать по меньшей мере год. Я тут же засунула бутылочки в морозилку.

Филипп с Леандером вернулись с мамой на буксире. У неё были заплаканные глаза, но она сделала весёлое лицо и обняла детей, поедавших хлеб с мармеладом.

Затем она шепнула мне:

– Нам ни в коем случае нельзя волновать детей. На нашу семью продолжают сыпаться несчастья. Как мы сможем найти Тони? И где этот чёртов Юстус? Я неохотно это говорю, но нам надо подключать полицию.

– Да, – сказал Филипп. – Может, они возьмут розыскных собак…

– Бла-бла-бла, – ответила я. – Вы разве не понимаете? Тони просто захотела спокойно выспаться. Она давно жаловалась на недосып, а сейчас, очевидно, дошла до ручки. Она запаковала самое необходимое, поставила детей под нашу дверь и пошла искать себе уютную постель.

– Ты думаешь, она опять поехала домой? – спросила мама.

– Нет, я так не думаю. Там ей могут помешать. Нет, она заползла в какую-нибудь дыру. Когда она выспится, то снова объявится.

– Но она же написала, что если не проснётся, мы должны позаботиться о детях, – сказал Филипп

– Знаешь, человек, который годами не спал больше двух часов подряд, уверен, что если он провалится в глубокий сон, то никогда уже из него не выберется, – ответила я. – Поверьте мне, у Тони всё хорошо. Может, она именно в этот момент блаженно вытягивается на постели, засовывает в уши беруши и зевает в радостном предвкушении.

Моя мать с облегчением выдохнула.

– То есть нам не надо по этому поводу устраивать театра?

– Наоборот! – вскричала я. – Наоборот! Чем больше театра мы устроим, тем лучше! Мы таким образом убьём одним выстрелом двух зайцев. Я сейчас позвоню Йосту в отель и зачитаю ему Тонину записку. Он страшно разволнуется, но у него, к счастью, здоровое сердце. Если он придёт – а он придёт, – здесь ничто больше не должно напоминать о прошедшей неделе. Выкидываем всю кристаллическую соль, весь розовый кварц и ароматические палочки. Поднимите роллеты и откройте окна. И никто не должен смотреть печальными глазами или плакать! Я хочу видеть исключительно мужественные улыбки. Тем временем мы должны выяснить, где у Юстуса проходят курсы повышения, а когда мы до него дозвонимся, то изложим ему наши самые худшие подозрения. Я не удивлюсь, если он появится здесь раньше Тони. И тогда мы вдолбим ему: больше никаких переработок и курсов, разве что в крайнем случае. Кроме того, няню детям и раз в неделю домработницу. Иначе не видать ему больше Тони, как своих ушей.