Булавин

— Кто был оставлен?

— Яким Филипов.

Далее Петров рассказал о пребывании Долгорукого в Черкасске, походе его отрядов за беглыми, о помощи им со стороны донской старшины. Подробно, со знанием дела, поскольку он сопровождал Долгорукого, Петров перечислил станицы, где побывали каратели, говорил об укрывательстве беглых, решительных действиях князя, разгроме его отряда в Шульгине-городке. Откровенно признался в бегстве своем и других старшин той памятной ночью:

— Мы, устрашась того, пометались на подводничьи лошади, верхами, без седел и побежали в степь все врознь и друг друга не сведали, кто куды побежал; а ночь была темная.

— А ты сам? — Шафиров проницательно, с усмешкой посмотрел на Ефрема. — Где был?

— Назавтрее дневал я в степи, в буераке. Ни в которой городок, боясь тех воров, не ездил. А в другую ночь съехался на дороге с товарищем своим с Никитою Алексеевым (Саламатой. — В. Б.). Приехали мы с ним в Старо-Айдарский городок.

Другие старшины, как сказал Петров, прятались по разным городкам. Только Григорий Матвеев лежал больной в Шульгином городке, когда его захватили восставшие. Шафирова это заинтересовало:

— Убили его воры и мятежники?

— Нет, не убили. Сам вор Булавин к нему приезжал и войсковые письма, которые у него были, все обрал, а ему ничего не учинил.

— Говорил что? Угрожал?

— Говорил, что напрасно убежали товарищи его Обросим Савельев и Иван Иванов. Никто бы их, мол, не тронул. Надобен мне, говорил Булавин, Ефрем Петров, с ним бы я повидался и поговорил. Запомнил бы мой разговор. Ну, ничего. Никуда не скроется, переметчик и лазутчик боярский!

— Что ты и Саламата делали в Старо-Айдарском городке?

— Мы писали в Черкаской и по всем городкам о по-биении Долгорукого и чтоб собирались все для сыску тех воров в Старо-Айдарский городок. И послали те письма с скорыми нарочными посылыцики.

— Собрались?

— Собрались из четырех городков казаки для походу на тех воров. Выбрали меня атаманом, Никиту Алексеева полковником.

— Что было дальше?

— В третий день по убиении полковничья выбрались мы за теми ворами в поход. Пошли вверх по Айдару. И, отшед от Старо-Айдарского городка верст с 15, с теми ворами, с Кондрашкою Булавиным с товарыщи, встретились на степи и, видя, что их, воров, больше нас, пристали у речки Айдара к лесу.

— Бой с ними учинили?

— То сделать было неможно. Те воры подъезжали к нам близко и говорили, что у них в собранье с тысячу казаков; а, по-видимому, знатно их было только с 400 человек. А с вашу сторону казаков было 190 человек. Те воры сказали, что идут они в Старо-Айдарский городок для того, что есть там некоторые офицеры; и Ефрем Петров там же; и чтоб их побить. И те офицеры и я с ними побежали в Черкаской.

Далее станичники подробно рассказали о преследовании булавинцев войском Максимова и Петрова, поражении повстанцев у Закотного городка, казнях, сожжении городков, участвовавших в движении на стороне Булавина.

— Ну, хорошо, атаман. Спасибо за вести, за отписку Войска Донского. Особо — за твою верную службу великому государю. Завтре пошлем с той отписки и с твоего допросу списки (копии. — В. Б.) к великому государю в военный поход в Посольскую походную канцелярию.

Ефрем Петров с казаками-станичниками покинул Посольский приказ. А подьячие еще долго, за полночь, поправляли черновые записи допроса, переписывали его набело. Рано утром, после получения копий с допроса и войскового письма, нарочные уже скакали по московским улицам. Их путь — на запад, к царю.

Петр, как и раньше, несмотря на крайнюю занятость военными делами, зорко следил за развитием событий на Дону. Весь ноябрь и декабрь хлопоты и заботы держали его вдали от Москвы и Петербурга — нового его «парадиза». Новый год царь, как обычно, приехал встретить в старой столице.

Ромодановский, Стрешнев и другие помощники доложили ему о делах. Петр быстро вникал во все, отдавал распоряжения. Поинтересовался:

— Как донская Либерия? Затихли казаки?

— Попрятались, государь. — Тихон Никитич почтительно привстал, но царское: «Сиди, сиди!» заставило его снова сесть на скамью.

— Кто писал об убийстве Долгорукого и других?

— Отписки присылали азовский губернатор Толстой, бригадир Шидловский из Изюмского полку, острогожский полковник Тевяшов и другие.

— Что в них?

— Толстой сообщил о распросе офицеров Афанасия да Якова Арсеньевых, кои вместе с Долгоруким сыскивали беглых. Об убийстве подполковника узнали, будучи в Теглинской станице, от ротмистров Василия Герасимова и Ивана Остапова из Троицкого и Азовского конных полков. А потом, в Старо-Айдарском городке, сказали им черкаские старшины, что в Шульгином городке воровские люди многим собранием, знатное же дело, что собрались новопришлые люди, которые бежали из розных городков от розыску, и подполковника, офицеров и иных чинов людей, всего 10 человек, побили до смерти. А тела их в волчью яму побросали и обоз ево, подполковничей, и у салдат и у казаков ружье и коней и все, что ни есть, побрали. И мы от тех воров едва ушли.

— Для отпору тем ворам дали весть в разные места?

— Дали, государь, в Белгород, Изюм, Воронеж.

— Какие планы имел тот вор Кондрашка Булавин?

— Шидловский, Тевяшов писали, что хотел он итти под городы Изюмского полку, под Тор и под Маяки, и под Изюм, для разорения. А еще посылал от себя письма прелестные по Ойдару и в донецкие, и в донские верхние городки, и на Медведицу, и на Хопер, чтоб офицеров, посланных Долгоруким, побить; казакам велел итить к себе в войско; а кто не пойдет, устращивал в письмах смертною казнью.

— С Черкаским сносился?

— В Черкаской Булавин посылал письма неединожды. Но против его посылок отповеди ему не было. Из донских городков к нему, Булавину, никто не бывал.

— Знаю. Лукьян Максимов и старшина к нему не пошли, а потом сами его побили. Не все, однако, ясно с ними... Помнить об этом надо, господа министры, и в своей конзилии, когда я в отлучках, то обсуждать, когда надобно. За ними всеми глаз да глаз надобен.

— Слушаем, государь.

— Страху мы на донскую сарынь навели. Хотя вот Долгорукого потеряли. — Царь минуту помолчал. — Что же не говорите: так и остался он в той яме? Волчьей?! Как собаку бросили!

— В волчью, государь. — Шафиров проворно открыл папку с делами. — Дозволь, государь, сказать?

— Говори.

— Приезжал в Посольский приказ Ефрем Петров со станицей и...

— Постой, постой. Это тот, который нашу сторону крепко держит?

— Тот самый и есть.

— Ему-то, кажется, можно верить. А другим... — Петр покачал головой, — не очень можно, причем многим, по моему суждению. Однако продолжай.

— Тот Ефрем Петров в допросе сказал: как они под Закотенским городком воров Кондрашку Булавина с товарищи розбили, и после того войсковой атаман и они, старшина, заезжали в Шульгинский городок и тела побитых, Долгорукого и прочих, из ямы, где они были брошены, выняли. А по осмотру явилось побитых в одной яме 15 человек, а в другой яме 2 человека; всего 17 человек.

— Что с теми телами?

— Тела княжие, Долгорукого и Несвицкого, положа в гробы и устроя, послали в Троицкой. А прочие тела тут же, в Щульгинском городке, погребли.

— Да-да! Вспомнил. Читал допрос Ефрема Петрова и отписку из Черкаского. Ты присылал в поход. Максимов и прочие из старшины всячески свои заслуги выхваляют. А меж тем вести доходят: они же будто бы перед приездом на Дон Долгорукого тайно договаривались препятствие ему чинить. На круге в Черкаском казаки грозили ему убивством. Сие вызнать надо накрепко.

— Вызнаем, государь. — Князь Ромодановский, «видом, как монстра» (по отзыву другого князя — Куракина, из дипломатов), мрачно насупил брови. — Обязательно доищемся.

— Постарайся, князь-кесарь. — Петр с улыбкой глянул на главу Преображенского приказа. — Не засиделись без дела твои заплечных дел мастера?

— Делов хватает, государь. И с этим справимся.

— То и добро. Лукьян Максимов прислал с Ефремом Петровым, я читал, десять колодников. Допроси их с пристрастием.