Булавин

Лукьян Максимов и старшина от имени Войска вручили Долгорукому «сказку», изложили в ней причины невозможности провести перепись и сыск беглых в Черкасске. Повторили то, что атаман говорил на круге. На том обе стороны и сошлись. Долгорукий, хотя и неполностью, добился того, что хотел. В Черкасске-то, поди, проживало много беглых! Однако он все же получил согласие провести розыск по всей остальной территории Дона. Старшина черкасская, к своему великому облегчению, сумела отвести сыщиков-карателей от Черкасска и новоприхожих своих работников.

Старшине хотелось побыстрей проводить долгоруковский отряд со своего острова. Чтобы ускорить дело и показать свою лояльность царскому распоряжению, войсковой атаман с товарищи выделили в помощь князю человек сто сорок со старшинами, писарями и работниками. Из значных с князем отрядили Савельева, Саламату, Машлыкина, Петрова Ефрема, Мажару и других.

Несколько дней прошло в сборах. В начале сентября отряд Долгорукого, без малого в трех с половиной сотнях человек, выступил из Черкасска вверх по Дону. Пришли в Манычский юрт. Собрали немногих его жителей, и новоприхожих здесь не оказалось — после розыска нашли одного только беглого. В Багаевской станице на следующий день оказалось побольше — одиннадцать, в Бесергеневской — двое; да в Багаевской — четырнадцать жен, мужья которых, тоже из новоприхожих, ушли вместе с другими донскими казаками в военный поход, в Польшу. Улов оказался небольшим. Да князь и не ожидал иного. Понимал, что казаки, из старожилых, прячут беглых, а те, конечно, не хотели попадаться на глаза Долгорукому и его команде.

В каждой станице сыщики составляли именные списки жителей: в один вносили старожильцев, в другой — новоприходцев. В станицах разыгрывались душераздирающие сцены: в ходе допросов людей били кнутом, резали носы и уши; партии беглых под конвоем отправляли в места их прежнего жительства или на Воронеж к Апраксину, которому постоянно не хватало людей для верфей и прочих работ. Стон и слезы, причитания и проклятья отмечали путь карателей по донским станицам. Слухи, разговоры о жестокостях и насилиях Долгорукого распространились по всему Дону. Накапливались возмущение и злоба на непрошеных пришельцев.

Неделю спустя по выходе из Черкасска Долгорукий пришел в Мелехов городок. После разговора со станичным атаманом и казаками нашлось еще 20 беглых. Долгорукий созвал совещание:

— Господа офицеры! Розыск только начался, а дела идут у нас плохо. Если так будет и впредь, указ великого государя выполнить нам не уметь. Как у Пушкина и Кологривова было, вы знаете.

— Знаем, господин подполковник.

— Так вот. В этом деле разговорами да уговорами ничего не сделаешь. Сами видели: как кнут по спинам начнет ходить, так и языки развязываются. Посему приказываю: не жалеть ни старого, ни малого; не разбирать, кто старожилый казак, кто новоприходец, сечь без пощады и беглого, и его укрывальщика. Понятно?!

— Понятно.

— Господин подполковник, — спросил капитан А. Ф. Плохов, — неделя уже прошла, а мы только в нескольких станицах побывать смогли. Если и дальше так...

— Знаю. И о том хочу сказать. Если всем отрядом итти по Дону и притокам, то и к зиме не кончим дело. Надо нам разделиться на партии. Ты, капитан, — посмотрел на Плохова, — пойдешь дальше вверх по Дону до Паншина-городка. С тобой пойдут поручик, двое черкасских старшин, двое писарей и солдат с десяток или победе.

— Слушаюсь, господин подполковник.

— Дальше, от Паншина до Донецкого городка, пойдет с отрядом, — князь пробежал глазами по офицерам, седевшим на лавке. — капитан Киреев.

— И с притоками? — Киреев встал с недоумением на лице. — Городков-то там великое число.

— Нет, твой путь — только по Дону. По Медведице и Бузулуку итти капитану Хворову, по Хопру — капитану Тенебекову. Понятно всем?

— Понятно.

— Так тому и быть. Сам я пойду по Северскому Донцу и запольным речкам. Там тоже, полагать можно, беглых немало. Повторяю, господа офицеры: сыск вести с великим тщанием, поспешением и без послабления. Государю о том велено писать почасту. А спросит государь с нас по всей строгости.

Разделившиеся отряды двинулись по назначенным местам. Розыск, сопровождавшийся жестокостями, продолжался. Долгорукий повернул со своим уменьшившимся почти наполовину отрядом на северо-запад. Шли по городкам на Донце и его притоках — Гнилой, Деркуле, Калитвам и прочим. Князь и его подчиненные вели себя круто и беспощадно. В Обливенском городке, как и в других, атаман подал сказку о жителях: все они, мол, из старожилых; новопришлых было человек с 20, но и они разбежались, услышав про такой строгий сыск. Долгорукий не поверил и оказался прав: один из местных казаков, недоброжелатель станичного атамана, тайно пришел ко князю:

— Господин подполковник! Неладно выходит по твоему сыску у нас в Обливах.

— Что ты хочешь сказать?

— А то, что наш атаман тебя обманывает.

— Каким образом?

— А вот каким: в Обливах не 20, а 200 новопришлых людей.

— Вот как? А старожилых?

— Только шесть человек. Да черкас с 10 будет.

— Значит, неправду атаман говорит?

— Стало быть, так. До твоего приходу атаман собрал старых казаков, и они клятву дали на евангелии, что им тех пришлых людей не выдавать.

— Так, так. Ну что ж! Спасибо тебе, казак. А с теми я поговорю по-своему.

Долгорукий вызвал атамана и его единомышленников:

— Вы что же, атаманы-казаки? Сказку подали, а в ней все — ложь?

— Господин подполковник, — атаман глядел растерянно, — да мы...

— Молчи, вор! Скажи лучше: сколько беглых в Обливах, да правду говори, не ври! Не то...

— Помилуй, господин подполковник. Бес попутал...

— Царю про беса не напишешь. Ты сказывай: сколько беглых тут скрывается? Ну! Юлишь все! Я ведь все вызнал. Ври, не ври, а истину не скроешь!

— Да есть, господин подполковник. С сотню и поболе.

— Точно говори!

— Близко двух сотен будет...

— Вот-вот! Что же ты писал о 20 пришлых? Об остальных забыл? Память отшибло?

— Грех да беда на кого не бывает...

— Грех да беда!.. Вот и будет вам беда, на своей спине познаете.

Тут же около куреня трех «лутчих людей» из казаков распластали на лавках и примерно наказали кнутом. Всех беглых переписали. Сыск пошел быстрей, беглых выявляли сотнями — расправы в Обливенском и других местах перепугали казаков, и они стали сговорчивей. Долгорукий снова разделил свой отряд — партию во главе с офицерами братьями Арсеньевыми направил вверх по Северскому Донцу, а сам продолжил сыск по запольным речкам — левым притокам Донца. В Новоайдарском городке князь выявил 150 беглых; старожилых и черкас оказалось только 32 человека. В Беловодской и Явсужской станицах и вовсе не нашлось ни одного старожильца, все были новоприходцами. Каратели уже не смогли высылать всех беглых — не хватало провожатых для конвоя. Беглецов «до указу» оставляли в станицах, чтобы потом, при первой возможности, выслать в положенные места.

Другие отряды действовали в своих районах. Долгорукий получал от них донесения, требовал проводить сыск строго, «с великим подкреплением». От Хворова узнал, что его отряд прошел тридцать два городка по Бузулуку и Медведице, составил списки старых казаков, а новоприхожих выслал в прежние места. Капитан пошел в обратный путь вниз по Бузулуку, но недалеко от его впадения в Хопер, в станице Алексеевской, получил приказ Долгорукого: снова идти вверх по Бузулуку и провести повторный розыск в городках, да покруче, пожестче. Подполковник недвусмысленно предупредил: мало, капитан, выявил беглых; лучше искать надо! И Хворов по примеру начальника пошел вовсю свирепствовать и мордовать.

По всем станицам возбуждение и страх переходят в озлобление и ненависть. Сыщики, не в пример Пушкину и Кологривову, действовали люто, без промедления и жалости, вели себя с жителями как с неприятелями на войне. Сотни беглых шли под конвоем по шляхам в свои родные места, к ненавистным помещикам и работам. Другие, тоже сотнями, ждали высылки. Третьи скрывались по лесам и буеракам. Старожилые казаки, которых тоже не обошли кнуты и плети, были разъярены не меньше новопришлых, своих же односельчан. Войско Донское бурлило, возмущение его переполняло, переливалось через край, требовало выхода. Казаки по станицам ведут разговоры, устраивают круги. Делают пересылки между станицами. И низовые, и особенно верховые казаки, и значные, и голутвенные — все показывали недовольство и возмущение бесчинствами Долгорукого и его помощников. Наиболее активно вели себя жители городков, по которым проходил отряд Долгорукого. Он оставлял за собой выжженные станицы, запоротых кнутом казаков, обесчещенных жен и девушек, повешенных по деревьям младенцев; многим отрезали носы и уши. Жестокий розыск вызвал гнев казаков, и они приходят к мысли о необходимости объединения и отпора карателям. Все, в том числе и домовитые, понимали, что погром, учиняемый Долгоруким и его офицерами, охватит всю землю Войска Донского; очередь дойдет и до низовьев Дона, до самого Черкасска. Отряд Долгорукого выполнял, по существу, оккупационные задачи.