Богдан Хмельницкий

Первым эти послания прочел Богдан Хмельницкий. Особенно его возмутило послание Киселя, предлагавшего повстанческой старшине сдаться на милость Потоцкому, обещая им помилование. Многие из старшины были товарищами Киселя, и Хмельницкий был уверен, что, прочитав это письмо, они согласятся на сдачу. «Как спасти Павлюка?» — думал Богдан.

Однако сделать это уже было невозможно.

Прочитав оба послания, реестровые согласились на сдачу и начали обвинять во всех грехах Павлюка, предлагая выдать его полякам и тем загладить свою вину.

Против этого решения выступили Хмельницкий и Гуня, но на них уже никто не обращал внимания.

В тот же день в лагерь повстанцев прибыли Кисель, которого послал вместо себя Потоцкий, и польские комиссары. Старшине и казакам было приказано явиться на раду, и в присутствии всех казацкая старшина по приказу комиссаров положила перед ними знаки казацкой власти: бунчук, булаву, печать Войска Запорожского. Хмельницкому пришлось сделать то же. Он переживал о случившемся, но пока ничего не мог сделать. Решил сразу — еще не пришел его час, а поэтому надо терпеть и постараться не показывать своей ненависти к польским комиссарам.

Хитрость удалась — Богдан Хмельницкий остался войсковым писарем, а новым старшим реестра был назначен Ильяш Караимович, который, «не участвуя в бунтах, верно оставался при коронном войске». Это был маневр Потоцкого и Киселя: они хотели показать, что придерживаются условий капитуляции и ценят старшину, дабы другие не боялись сдаваться и знали, что их также помилуют. Так и получилось. Когда велено было всем повстанцам присягнуть на верность королю, старшина показала пример. «Раскаяние» было засвидетельствовано письмом казаков коронному гетману Конецпольскому. Его подписал и Богдан Хмельницкий: «Писано в полной раде под Боровицею, в канун Рождества Христова, року божьего 1637, Богдан Хмельницкий именем всего войска его королевской милости запорожского как войсковой писарь при печати рукою власною».

А восстание продолжало разгораться.

Настал 1638 год. В феврале в Варшаве собрался сейм. Шумными и крикливыми были выступления на нем сенаторов, бесчеловечными были его решения для казаков. Почти все требовали стереть их с лица земли, уничтожить до десятого колена. А когда разговор зашел о плененном Павлюке и его побратимах, то ненависть и злоба переполнили зал.

— Этот мятежный Павлюк покушался оторвать Украину от польской короны. Посадить его на кол! — кричали одни.

— Он хотел сам сделаться королем! — вопили другие. Предлагали надеть ему на голову раскаленную железную корону, а в руки дать раскаленную железную палку вместо царского скипетра.

Когда утихли распаленные гневом страсти, король повелел отрубить Павлюку и его сообщникам головы и затем насадить их на колья. Приговор был исполнен.

Сейм утвердил документ, который в истории казачества считается одной из наиболее черных ее страниц. Это так называемая «Ординация Войска Запорожского реестрового, состоящего на службе Речи Посполитой».

«Хотя единственное наше желание в деле управления государством состоит в том, — провозглашал Владислав IV в «Ординации», — чтобы оказывать постоянно наше королевское благоволение верным нашим подданным, но казацкое своеволие оказалось столь разнузданным, что для его усмирения пришлось двинуть войска Речи Посполитой и вести с ними войну. По воле господа, владыки всех войск и ополчений, разгромив и победив казаков, отвратив от Речи Посполитой опасность, мы отнимаем на вечные времена все их древние юрисдикции, прерогативы, доходы и прочие блага, которыми они пользовались в награду за услуги, оказанные нашим предкам, и которых ныне лишаются вследствие своего бунта.

Мы постановляем, чтобы все те, которым судьба сохранила жизнь, были обращены в хлопов [30]. Но так как многие реестровые, которых Речь Посполитая признает на своей службе только в количестве 6000, оказались покорными нам и Речи Посполитой, то мы, по воле нынешнего сейма, постановляем следующую ординацию этого войска».

Далее говорилось о том, что должность старшего, теперь не гетмана, а комиссара, впредь будет назначаться из шляхетской среды. Из шляхтичей будут назначаться также полковники и даже есаулы. «Сотники и атаманы будут избираться из казаков за заслуги перед нами и Речью Посполитой…»

Полковники вместе с полками должны были по очереди нести сторожевую службу на Запорожье против татар и препятствовать сходкам нереестровых казаков на островах и речках, не допускать организации ими морских походов. Ни один казак под угрозой смертной казни не должен был уходить на Запорожье без паспорта, выданного комиссаром. «Мещане городов наших в силу давних прав и запретов не должны записываться в казаки, ни сами, ни их сыновья не должны даже выдавать дочерей замуж за казаков под страхом конфискации имущества. Постановляем также, чтобы казаки не селились в отдаленных украинских городах, не приобретали в них собственности, ограничились Черкассами, Чигирином, Корсунем и другими пограничными городами…»

Для подавления же казацких «бунтов» решено было при комиссаре и полковниках создать наемную гвардию с бóльшим, чем у реестровых казаков, жалованьем, а также отстроить и укрепить крепость на Кодаке с гарнизоном в 700 человек. Нереестрового казачества «Ординация» вообще не признавала.

То был приговор казацкому сословию, приговор вольности, приговор человеческому достоинству.

Весть об этом позорном документе облетела всю Украину. Необходимо было сохранить казацкое войско от уничтожения и добиться хотя бы какого-то облегчения жестоких решений польского правительства.

В начале февраля 1638 года в Чигирине собралась реестровая казацкая старшина. Решался вопрос: что делать, как жить дальше? Боялись и гнева короля, и нового казацкого бунта. Ведь где-то там, в низовьях, Острянин, провозглашенный нереестровыми казаками своим гетманом, и Гуня, военный талант которого был хорошо известен, снова поднимают народ. За ними пойдет все казачество, только кликни. А тут Потоцкий свирепствует.

Был на собрании и Хмельницкий. Он сидел в углу большого зала и молча курил трубку. Старые друзья Острянин и Гуня сообщили, что собирают казачество и люд посполитый для нового выступления против шляхты. Просили поддержки. Хмельницкий знал, помощи здесь не добиться. Гуня предложил Хмельницкому присоединиться к ним, но Острянин запротестовал. Для пользы дела лучше, чтобы он оставался на месте, тогда хоть им будет известно, что задумали против них старшина и ляхи.

Когда все выговорились, он встал и попросил слова, все уважительно притихли. Знали, что войсковой писарь глупости не скажет.

— Думаю, панове, что нужно послать на сейм наших послов с письмом, в котором изложить наши просьбы. Это оградит нас от своеволия Потоцкого, и, даст бог, сейм выслушает нас и оставит при нас наши привилегии и вольности.

С предложением все согласились. Тут же, не откладывая, решили послать в Варшаву Романа Половца, Иосифа Пашкевича и Данилу Пуловича, а Хмельницкому поручили составить письмо и в нем просить высокий сейм возвратить казацкой старшине прежние права.

Казацкое посольство не добилось успеха, и на все нижайшие просьбы был получен категоричный ответ: «Казаки своими последними поступками заслужили, чтоб их совершенно уничтожить, но король, по своему благоволению, оставляет им существование. Но чтоб не возникли впредь своевольства и бунты и чтоб злые люди не находили способов вовлекать их в дурные предприятия, необходимо дать Войску Запорожскому другую «Ординацию», еще более жестокую и устрашающую».

С тем и вернулись послы на Украину, а за ними комиссары, готовые «огнем и мечом укрощать своеволие хлопов, когда только потребуется». Ротмистр Мелецкий, которого поставили комиссаром над казаками, со своим войском прибыл на Запорожье и потребовал выдачи Острянина, Скидана и других зачинщиков восстания. В ответ казаки прислали ему, как он потом сам выразился, «письмо очень неутешительного содержания». К тому же часть реестровых казаков, которая была в его войске, начала переходить к запорожцам. Вот тогда и написал Мелецкий в своем рапорте полковнику Станиславу Потоцкому (брату польского гетмана) слова, вошедшие в историю: «Казаков трудно использовать против их народа — это все равно, что волком пахать землю».

30

Xлоп— крепостной крестьянин.