Страница 72 из 91
Александр Минаев(«Тайм-Аут»): «Я люблю старые фильмы, еще годов 50-х. Не знаю уж почему, но они очень душевные и хорошо на сердце ложатся. «Весна на Заречной улице», «Девчата» — это ж классика! Эти фильмы можно смотреть просто подряд. Да фактически любой фильм с Николаем Рыбниковым — это, как сейчас говорят, блокбастер!
А идеал актера для меня — Евгений Леонов. Я считаю, что это непревзойденный мастер. Есть много прекрасных актеров, но лучше, чем он, я, честно говоря, не видел. А такой фильм, как «Кин-дза-дза», я подряд могу смотреть сколько угодно. Из творчества Леонова я черпаю очень много. Его образ меня толкает на определенные действия. Мне говорят, что иногда даже интонации в голосе у нас с ним похожи. Это все, конечно, происходит подсознательно».
Валерий Скородед(«Монгол Шуудан»): «В свое время на прокате фильма «Неуловимые мстители» СССР получил миллиардные доходы. Уверен, что если бы кто-то сейчас смог поставить «Неуловимых мстителей» наоборот, где Данька, Валерка, Яшка Цыган и Ксанка воевали на стороне белых, то этот фильм побил бы все рекорды посещаемости».
Наталья Медведева:«Мне импонирует Пазолини — своими антибуржуазными настроениями, но я не большая поклонница его таланта. А вот Лени Рифеншталь — одна из лучших мировых кинодокументалистов, а ее «Триумф воли» — один из лучших фильмов в мировом кинематографе! Мне близка эстетика Лени: прославление мужского начала, героизма, мускулинности. Глядя на экран, можно только посочувствовать, что у нашей сегодняшней армии ничего подобного нет».
Гастрольные байки
После того как Дмитрий Умецкий покинул свою родную группу «Наутилус Помпилиус», он решил снимать большое кино. Сказано — сделано. И вот уже готов сценарий фильма «Вальс для Марии», в основу которого положены некоторые любопытные факты из биографии бабушки Умецкого, живущей ныне в Германии, в городе Золингене. Начались съемки, но кроме съемок каждый кинематографист обязан исполнять кучу светских обязанностей, например, посещать кинофестивали — так в кино называются кинематографические сейшны и тусовки.
Надо — так надо! И отправился Дима на фестиваль телепрограмм «Пост-Монтрё», проходивший на теплоходе «Мария Ульянова» во время плавания из Москвы в Петербург. Фестиваль получился, надо сказать, весьма престижным, а его изюминкой стал показ промоушн-материала из фильма Умецкого.
Первым, кто в полной мере оценил «Вальс для Марии», оказался один из директоров швейцарского телевидения Марко Стоклин. Красавец-мужчина, мимо которого не могла пройти, не остановившись и не смахнув слезу отчаяния, ни одна женщина, он и смеялся, и плакал, глядя на экран. Скажем более: он был одним из немногих, кто по-настоящему «въехал» в фильм. А причина была проста: рокер рокера, как сказал Умецкий, видит издалека. Когда они познакомились, оказалось, что Стоклин играл в одном из первых составов «ELO». Познакомились они также по-рокерски:
— Я ненавижу кино! — сказал один.
— Я тоже его ненавижу! — сказал другой.
— Но яеще терпеть не могу телевидение, — сказал первый.
— А я тем более! — закончил кощунственный диалог второй.
После такого «обмена любезностями» новые друзья уже не расставались. Умецкий учил Стоклина старым «наутилусовским» шуточкам, и чинная пароходная тусовка в ужасе от них шарахалась. Они же, отколов какую-нибудь хохму, знай себе кричали: «Эншн рашен традишн!» («Старая русская традиция!») Больше всего Стоклину понравилось закусывать водку свежими помидорами по заветам московских панков.
Хмурая и неприступная израильская делегация «сломалась», прослушав боевик Умецкого «Дорога в Иерусалим». Теперь уже они, заслышав знакомые звуки, ходили по пятам за Умецким, предлагая все его песни перевести на иврит.
Но самой плодотворной оказалась для Умецкого встреча с китайской делегацией. Они все сразу пришли к нему ранним утром после ночного банкета (надо ли объяснять читателю, какие чувства испытал Умецкий?) и хором принялись расхваливать его музыку и просили принять участие в создании китайского фильма. Вернее, говорили-то все разом, но переводила одна юная китаянка, которую Умецкому вскоре удалось обнять. Тут все разом замолчали, а лицо второй женщины — очень большой и очень пожилой — вытянулось и окаменело. (Потом выяснилось, что эта дама была директором «ихнего» Госкино.) Известно, что в Китае могут арестовать за связь с иностранцем, а тут!.. Умецкий же как ни в чем не бывало продолжал обнимать хорошенькую китаянку.
После минутного оцепенения разговор продолжился. Китаянка переводила:
— У вас в фильме появляется Горбачев. Ваш фильм о политике?
— Да-да! В фильме есть политика! — радостно закивал Умецкий.
— Тогда мы не сможем купить ваш фильм, — перевела китаянка, а китайцы принялись шумно переговариваться о чем-то своем.
— А ваша политика соответствует нашей политике? — наконец спросили китайцы.
— Да-да, еще как соответствует! — заорал Умецкий, и китайцы блаженно заулыбались, надавали Умецкому «визиток» и покинули каюту. Тогда-то Умецкий и решил, что отныне будет сотрудничать только с китайцами. Единственная неувязка: визитки перепутались и он теперь не знает, кому слать факс о своем согласии…
Глава 25
Одежда как пароль
В рок-сообществе одежда всегда была не только модой, но и своего рода паролем. Завидев человека в джинсах, с длинными волосами, то есть, как тогда говорили, хиппового вида, сразу становилось ясно, что это свой человек. Можно было не спрашивать, как его зовут, и лишь проходя мимо, показать два пальца, поднятых вверх: это был знак того, что мы солидарны. Наверняка это был человек, который слушает какую-то музыку, которую не крутят по советскому радио и телевидению.
Началось все в 50-е годы. Одежда так называемых стиляг служила знаком принадлежности к этому ярко окрашенному племени, закрытому для проникновения непосвященных. Собственно, и само слово «стиляги» (появившееся, кстати, впервые в каком-то газетном фельетоне) имело непосредственное отношение к одежде: стиляги одевались «стильно». Все они были очень модные молодые ребята, ходили в длинных клетчатых пиджаках и белых рубашках, носили галстуки с пальмами, обезьянами или «огурцами», очень узкие брюки, так называемые «дудочки», шириной не более 17 сантиметров, а на ногах — огромные ботинки на широкой каучуковой подошве, или, как ее тогда называли, на «манной каше». Прототипами стиля были, как это ни парадоксально, джазмены старой свинговой школы (хотя в то время во всем мире, да и у нас тоже был популярен би-боп, свинг же считался, как минимум, старомодным), но живой образец для подражания приехал к нам только в 1971 году — это был Дюк Эллингтон.
Девушки («чувихи», их так тогда называли) носили клетчатые юбки и туфли на высоком каблуке. Но девушек в рок-сообщесгве 50-х было очень мало: одеться стильно — было очень смелым шагом и далеко не каждой барышне хватало решимости его совершить, поскольку реакция окружающих была очень жесткой.
Мальчики носили длинные волосы, как у сверхпопулярного тогда Тарзана, но в то же время уши оставались открытыми. И — опять же как у любимого киногероя — волосы зачесывались назад и обильно смазывались бриолином. Кроме того, на голове непременно должен был присутствовать четкий пробор. Это был совершенно определенный вызов обществу, потому что мужчины тогда стриглись исключительно под «бокс» или «полубокс» — немножко сверху и почти ничего сзади. Длинные же волосы у мужчин приравнивались чуть ли не к нарушению общественного порядка. Чувихи же, наоборот, носили короткую стрижку, так называемую «венгерку», в то время как в советском обществе девушкам вменялось носить длинные косы.