Улица

— Если отец позвонит, скажи, что я сегодня ночую у тебя.

— Ладно. — Я обрадовался и предложил позвать Херши, Гаса и еще кое-кого из ребят — поиграть в очко. Но когда я поглядел на многозначительное лицо Ирвинга, до меня дошло:

— Как же, как же, понял. И куда ты идешь?

Ирвинг приложил палец к губам, посмотрел на меня с намеком. И только тут я заметил Зельму — она неспешно прохаживалась по улице. А сейчас и вовсе остановилась — поглазеть на витрину.

— Пошел к черту! — злобно выпалил я — и сам себе удивился.

— Ну что, сделаешь, как я просил?

— Ладно, ладно, — сказал я и дунул прочь.

О Зельме поговаривали, что она слаба на передок, — у нее, говорил Стэн, никому нет отказа, но я не замечал ничего особенного в этой застенчивой, державшейся довольно замкнуто смуглянке с волосами цвета воронова крыла и потрясающей грудью — девчонка как девчонка.

— Знешь, что она мне рассказала? — сказал Херши. — Что она порвалась еще в детстве, когда перепрыгнула через забор. Ой, я не могу!

Даже Арти — а он был такой же недомерок, как и я, да и прыщей у него высыпало побольше — утверждал, что на «Истории Джолсона» [145]три раза много чего себе напозволял с Зельмой.

В пятницу, исхитрившись пройти весь путь до «А-боним», ни разу не наступив на трещину в асфальте, я решился пригласить Зельму на танцы. Ей некогда — вот что она мне ответила.

Вечером 29 ноября 1947 года, после того как ООН одобрила план раздела [146], мы стеклись в «А-боним» и пошли по городу — размахивали израильскими флагами, горланили наши песни в англосаксонских кварталах, останавливались, трубили в рог, обрывали трамвайные провода — и так дошли до центра города, где, помнится, слегка замялись: засмущались, заробели, прежде чем решились, став в круг посреди мостовой, остановить движение, чтобы сплясать хору.

Наши руководители, а также кое-кто из хаверим постарше уехали воевать за Эрец. Я прибавил себе года и записался в Канадскую резервную армию, лелея мысль, что канадцы будут учить меня драться — вот смеху-то! — с англичанами, но в конце концов смилостивился и согласился окончить среднюю школу.

В ту горячечную пору, которая последовала за образованием государства Израиль, мы что ни вечер собирались в «А-боним» — обсуждали, что происходит в Эрец и в Канаде. Заслуженного еврейского врача пригласили выступить в Канадском клубе [148]. Врач сказал, весьма нас этим удивив, что, хотя он и еврей, в первую очередь он — канадец. Образование государства Израиль, предостерегал он, приведет к тому, что люди будут разрываться между преданностью Канаде и Израилю, — вот почему он против образования этого государства.

Завсегдатаи Танского бушевали.

— Он — ассимилятор, вот он кто.

— Из того, что произошло в Германии, такие люди должны были бы извлечь урок на всю жизнь.

Шугарман сказал, что доктору уже дали орден Британской империи четвертой степени, и об этом не следует забывать.

— Мой сын говорит — он выслуживается: хочет получить в следующем наградном списке кое-что получше.

«Стар» опубликовала речь врача полностью.

— Когда выступает Бен-Гурион, — сказал Такифман, — ему в лучшем случае дают несколько строчек на странице тридцать второй, но стоит этому шмоку открыть свой поганый рот…

Карательные акции последовали незамедлительно. Издатель «Кэнэдиэн джуиш игл» написал, что свет Звезды Давида затмит свет монреальской «Стар», далеко не первой звезды газетного небосклона. Мы собирали деньги — купить время на радио для того, чтобы А. М. Клейн — поэт — дал отповедь врачу. А также — увы, не могу об этом умолчать — повадились звонить врачу по ночам: поносили его последними словами и вешали трубку. Мы вызывали на его домашний адрес такси, перевозку мебели, пожарные машины… ну а потом события стали развиваться так стремительно, что мы о нем забыли. Барух, по слухам, был интернирован на Кипре. Ленни дослужился до капитана.

А в один прекрасный день, раскрыв газеты, мы прочли, что Хват Берлинг, легендарный летчик-ас, теперь воюет в израильских военно-воздушных силах. Этим вечером в «А-боним» нам сказали, что воевать-то он воюет, но за тысячу долларов в неделю. Арабы тоже подступались к Берлингу, но мы перебили цену.

До Эрец Берлинг не долетел. Его истребитель разбился неподалеку от Рима.

Наша группа как-то вдруг начала распадаться. Мы окончили среднюю школу. Кое-кто из хаверим и впрямь переехал жить в Эрец, кое-кто учился в университете, большинство поступило на работу. Ирвинга — он ведал средствами Еврейского национального фонда — с позором изгнали из «А-боним»: обнаружилась недостача чуть не в двести долларов.

У нас завелись новые друзья, новые увлечения. Херши поступил в Макгилл. У меня отметки были похуже, и мне пришлось довольствоваться куда менее завидным колледжем сэра Джорджа Уильямса. Спустя несколько месяцев я увидел Херши в «Кафе Андрэ». В белом свитере с большой буквой М на груди он пил пиво в теплой компании блондинистых парней и девиц. Отбивая такт кулаками, они распевали:

Мои дружки стали издавать тощий журнальчик. Я написал первую поэму. Мы с Херши — не без неловкости — помахали друг другу. Он не подошел к моему столу; я — к его.

Памяти своего брата Иосифа Александровича Глоцера посвящает это издание Ю.А. Глоцер, при финансовой поддержке которого выпущена книга.

145

«История Джолсона» (1946) — фильм о жизни популярного певца Эла Джолсона.

146

В этот день Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию о ликвидации английского мандата и о разделе Палестины на два государства.

147

Израиль ( иврит).

148

В Канаде с конца XIX в. существует разветвленная сеть клубов, куда приглашают выступать как известных канадцев, так и иностранцев.