Дом у кладбища

Кое-кто из зрителей в задних рядах решил, что О'Флаэрти насквозь пронзен шпагой своего грозного соперника. Раздался хор восклицаний и советов, были упомянуты такие средства, как паутина, бумажная затычка, священник, бренди и прочие в том же роде, однако ничего этого под рукой не оказалось, и никто не двинулся с места, чтобы сходить за помощью, потому оставалось полагаться разве что на природу.

В порыве отчаяния Паддок сдернул с себя треуголку и стал топтать ее ногами.

— Он умирает… Деврё… Клафф… говорюже вам, он умирает. — Паддок уже готов был объявить себя убийцей О'Флаэрти и отдаться в руки первому, кто вызовется взять его под стражу, но внезапно вспомнил о своих обязанностях секунданта и, сделав над собой усилие, вернулся к их исполнению. — Джентльмены, мне представляется совершенно невозможным, учитывая тяжелое положение моего друга… — заговорил Паддок с церемонным поклоном. — У меня… у меня есть основания опасаться… собственно, я знаю… его осмотрел доктор Стерк… он стал жертвой отравления… так что продолжить наше дело чести в настоящее время нет никакой возможности.

Паддок завершил свою речь не допускающим возражений тоном и решительно водрузил на свою круглую напудренную голову треуголку, которую кто-то поднял и сунул ему в руку.

Мистеру Мэхони, при всем его великолепии, недоставало понятливости, волнение Паддока он ошибочно принял за наступательный пыл. Посему его слова прозвучали не только подчеркнуто изящно, но и сурово:

— Если я правильно понял вашу артикуляцию, сэр, вы упомянули «отравление». Полагаю, вы причисляете себя к джентльменам, блюдущим законы рыцарства, и вам небезызвестно, что в подобных случаях, во имя собственной чести и уважения к достойному сопернику, следует изъяснить с точностью, что вы имеете в виду. Мистер Наттер, сэр, вращается в кругах и пользуется высочайшей репутацией — не моей скромной особе произносить панегирики в его честь. Оба джентльмена бок о бок выпивали прошлой ночью и не сошлись во мнениях — с этим я не спорю, однако с той поры истекло добрых четырнадцать часов, а отрава, как вы изволили выразиться…

— Бог ты мой! Шэр! — зашепелявил Паддок, вне себя от возмущения. — Неужто вы могли хотя бы на миг предположить, что мне, или кому бы то ни было еще, придет в голову высказать подобное обвинение в адрес мистера Наттера, моего глубокоуважаемого друга, пусть волей судьбы мы оказались в противостоящих лагерях! — Низкий поклон в сторону Наттера, и его ответный поклон. — Всем известно, сэр, что мистер Наттер неспособен — именно неспособен — подсыпать отраву кому бы то ни было: мужчине ли, женщине или ребенку. Чтобы покончить с этим недоразумением незамедлительно, скажу вам, сэр, что это я — я сам, сэр, — отравил — разумеется, случайно — своего друга лейтенанта О'Флаэрти не далее как сегодня утром; виной всему некое снадобье, само по себе целительное, но неправильно употребленное. И вот, мистер Наттер, вы видите сами, что из этого получилось!

Мистер Наттер, убедившийся, что о получении сатисфакции в настоящую минуту не может быть и речи, растерянно и несколько глуповато переводил глаза то на Паддока, то на О'Флаэрти.

— А теперь, сэр, — Паддок обратился к мистеру Мэхони, — если мистер Наттер желает отложить поединок, я согласен; если же нет, то вместо своего товарища предоставляю в его распоряжение себя.

Он вновь глубоко склонился и застыл, сжимая в левой руке шляпу, а в правой — рукоятку шпаги.

— Клянусь честью, капитан Паддок, именно это я и сам хотел предложить, сэр, — с большой живостью подхватил Мэхони, — не вижу иного выхода из той ситуации, в которую нас поставила преждевременная агония вашего друга; видно, он bona fide in articulo mortis [17]— иначе его поведение ничем не извинишь.

— Паддок, дружище, — зашептал Деврё в ухо маленькому лейтенанту, — надеюсь, вы не убьете Наттера в угоду этим двум скотам?

И Деврё указал глазами сначала на блестящего секунданта Наттера, а затем на великого духом О'Флаэрти, который по-прежнему неподвижно сидел на земле.

— Капитан Паддок, — послышался голос зерцала куртуазности, Пата Мэхони из Макэфаббла (между прочим, Мэхони упорно присваивал Паддоку капитанский чин), — поскольку дело приняло неожиданный оборот, могу я осведомиться, кто выступит в роли вашегодруга?

— В этом нет нужды, сэр, — сухо и решительно вмешался Наттер. — Лейтенант Паддок, я не коснусь и волоска у вас на голове.

— Вы слышали? — выдохнул О'Флаэрти, к которому вернулся дар речи; нечаянная фраза Наттера задела его за живое — так уж распорядилась судьба, что Наттер в последнее время через слово поминал волосы. — Вы слышали его, Паддок? Мистер Наттер, — О'Флаэрти говорил отрывисто, с трудом, — сэр… мистер Наттер… вы должны… ух… я призову вас к о-о-ответу-у-у!

Эти звуки вырвались у О'Флаэрти через стиснутые зубы, лицо его исказилось чудовищной судорогой и побагровело. Паддок на мгновение решил, что О'Флаэрти кончается, и едва не пожелал, чтобы он отмучился побыстрее.

— Молчите… прошу вас, сэр, не напрягайте себя, — взмолился Паддок, однако обращение его оказалось излишним.

— Мистер Наттер, — сердито проговорил Мэхони, — вы можете сколько угодно смотреть, как этот джентльмен сидит на земле и корчит рожи, но ваша запятнанная честь от этого чище не станет. Полагаю, сэр, мы явились сюда не играть в бирюльки, а покончить с нашим делом.

— Скажите лучше, покончить с этим злополучным джентльменом, что, как я вижу, вполне удалось. — Коротышка доктор Тул поспешил склониться над фейерверкером; он прибыл в карете, где оставались инструменты, корпия, пластыри. — Ну, что стряслось?.. Ага, он имел дело с доктором Стерком? О-хо-хо! — Тул потихоньку саркастически хихикнул, дернул плечами и стиснул пальцами запястье О'Флаэрти.

— Вот что я скажу вам, мистер… э-э-э… сэр, — произнес Наттер с угрожающим видом. — Я имею честь знать лейтенанта Паддока с августа тысяча семьсот пятьдесят шестого года и ни за что на свете не причиню ему вреда, поскольку люблю его и уважаю, но если мне непременно нужно драться, я буду драться с вами, сэр!

— С августа тысяча семьсот пятьдесят шестого года? — поспешил изумиться мистер Мэхони. — Ого! Почему же вы молчали об этом раньше? Ну как же, сэр, не предлагать же старинным знакомым идти друг на друга с обнаженными клинками! Нет, сэр, рыцарская доблесть склоняет голову перед милосердием христианина, а честь идет рука об руку с человеческим сердцем!

Заключив эту исполненную благородства сентенцию, мистер Мэхони согнулся в поклоне и пожал сначала холодную жесткую руку Наттера, а затем пухленькую белую лапку Паддока.

Не следует думать, что мистер Пат Мэхони из Макэфаббла был трусоват, напротив, на своем веку ему довелось стать участником нескольких, и весьма громких, дуэлей, где он выказал себя свирепым и хладнокровным бойцом, — нет, он просто играл свою роль до конца, пока не пришла пора поставить точку. Есть любители толковать о дуэлях забавы ради, выказывать к ним пристрастие, доходящее до восторга, — не верьте ни единому слову. Дуэлей не любит никто, просто некоторые ненавидят их не так сильно, как все прочие, — таких людей и именуют героями.

— Ух, мочи нет. Кто-нибудь, заберите меня отсюда, — взмолился О'Флаэрти, вытирая испарину с багрового лица. — Еще минут десять, и мне конец.

— De profundis conclamavi [18] {68} , — забормотал отец Роуч, — обопритесь на меня, сэр.

— И на меня, — добавил маленький Тул.

— Дорогой друг, во имя спасения своей души, прежде чем удалиться, скажите только, что вы прощаете мистера Наттера, — попросил священник вполне искренне.

— Все, что угодно, отец Роуч, — отозвался страдалец, — только оставьте меня в покое.

— Так, значит, вы его прощаете?

— О, мука мученическая! Да прощаю же, прощаю. Но толькона смертном одре, потому что если я не умру…

17

И в самом деле на пороге смерти (лат.).

18

Из глубины взываем (лат.).