Бандиты и бабы

Маша продолжила мною командовать, как классная руководительница первоклашкой:

— А теперь, Сашуля, ты тоже разуйся, подойди ко мне как можно ближе, чтоб я чувствовала твоё дыхание, а ты моё.

Все эти дни Маша безусловно мне нравилась, я восхищался её чувством юмора, меня волновали её ноги, изгиб от талии к бёдрам, который она всегда так умело подчёркивала лёгкими платьями. Она не носила брюк! Я ни разу не видел на ней джинсы. Видимо, понимала, что девушки в платьях мужчин волнуют не меньше, чем женщину мужчина без носков:

— Наступи на мои ноги.

Моё сердце забилось, как птица, только что пойманная и посаженная в тесную клетку.

— Раскинь руки, как я, прижми своими ладонями мои к стене. Сильно прижми! По-мужски! Теперь коснись грудью моей груди. И замри! Дыши в одном ритме со мной: короткий вдох, длинный выдох. И не шевелись.

Легко сказать «Замри!». Мне казалось, что Машины пальцы ног то и дело чувственно вздрагивают под моими босыми ступнями. Это заставляло думать совсем не о дыхании. Должен сознаться, в то время я ещё не знал восточной философии, но модное слово «чакра» мне было известно. Правда, все эти умничанья насчёт аур, чакр, нирван и карм я считал полной чушнёй. Новомодные слова, как и «гуру», и «сомати», и «панчакарма», — в то время находились у меня в том же разделе, что и летающие тарелки, которыми управляют по ночам чукотские оленеводы-алкоголики. Именно тогда я впервые почувствовал, что чакры у меня всё-таки есть. Особенно есть нижняя чакра! Именно она и мешала мне сосредоточиться, сбивала с размеренного дыхания, которого требовала Маша.

Но самое неожиданное для меня, человека, который в юности на спор мог пересидеть под водой любого сверстника, оказалось то, что я недотягивал до конца Машиного выдоха. Её вдох был очень короткий, неглубокий, бесшумный, а выдыхала она вечность:

— У тебя не получается, потому что думаешь не о том… Сосредоточься на ударах своего сердца: один удар — вдох, двадцать один — выдох! Как у меня. И не шевелись!

Самыми чувственными местами — ладонями, ступнями и грудью — я касался женщины, от которой шла неведомая мне ранее энергия. Есть такое русское слово «хотелка». Я превратился в одну большую хотелку.

Но я не мог, не имел права проиграть Маше в задержке дыхания. И я справился! Да, да и ещё раз да — я сделал это! По Машиному совету начал считать удары своего сердца. И вдруг, словно в благодарность, что я в кои веки к нему прислушался, оно стало биться значительно реже, и я почувствовал удары Машиного сердца! Оба сердца словно обнялись, как закадычные друзья, узнав друг друга откуда-то из далёких прошлых жизней. Мы дышали как одно целое, как те древние мифические андрогины, наконец-то нашедшие друг друга.

И тут я почувствовал, как из каких-то закромов моего тела начинает освобождаться энергия гораздо сильнее и острее обычной сексуальной. В какой-то момент почудилось, что тело потеряло вес, но возбуждение продолжало нарастать — хотя, казалось, более некуда. Дожив почти до 40, я не знал, что возбуждение может быть бесконечным.

Два наших тела, как два оголённых провода, несоединённых, но находящихся близко друг от друга, всё сильнее искрили. Я почувствовал, как напряглись Машины ступни ног, она задрожала всем телом, и «шаровая молния» ворвалась в мой организм, ещё немного и, наверное, случился бы взрыв. И тут Маша резко оттолкнула меня:

— А теперь быстро вдыхай, вдыхай! А выдыхай медленно, через плотно сжатые губы. Низ живота в себя, резко! Чтобы он аж прилип к крестцу. Держи, держи на выдохе, терпи, сколько можешь.

Вот когда мне пригодилось моё увлечение сидеть под водой на спор за деньги. Я никогда раньше не ощущал такого сладостного чувства. Я вообще не знал, что ТАКОЕ может быть. ЭТО было сильнее всего, что я испытывал в жизни с женщинами раньше. Сначала запертая выдохом «шаровая молния» металась, пытаясь найти выход по всем загогулинам организма, а потом медленно начала растворяться по всем его клеточкам, мышцы наполнились богатырской силой, а голова прояснилась, словно невидимый огонь выжег из неё накопившийся годами мусор.

Я почувствовал, как помолодел на все сто!

Маша продолжала вдыхать и выдыхать, пытаясь успокоиться. Видать, «учителку» тоже крепко цепануло.

— Что это было, Маша?!

— Завтра, обо всём завтра. Обувайся, у тебя, между прочим, концерт.

— Что у меня? Ах, да — концерт… Третий звонок был? Сколько времени прошло?

— Не знаю, спроси у охраны.

— Ты где этому научилась?

— Шеф тебе завтра обо всём расскажет.

— Так значит… ваш клуб…

— Я же тебе не раз намекала. Только ты меня не выдавай! Не говори ему о том, что сейчас было, да?

— Так всё-таки что это было?

Маша словно не слышала моего повторного вопроса:

— Ну ты способный! Тебе никто этого раньше не говорил?

— Ты первая… А ты что сейчас делаешь? Почему так странно дышишь? Ты что, буддистка?

— Тебе хорошо, у тебя концерт, а что мне делать? Придётся тут за кулисами пранаямить.

— Чего делать?!

— Потом объясню. Ты хоть слышишь, что Паша орёт за дверью?

Так быстро в последний раз я надевал ботинки в Советской армии.

С помощью охраны Паша вышиб дверь, ворвался, начал кричать, никого не стесняясь, чтоб мы прекратили прелюбодействовать, поскольку зрители уже аплодируют в третий раз. Забыв о том, что он женоподобный гей, Паша по-мужски властно потащил меня за руку на сцену.

Я не вышел и даже не выбежал на сцену, меня на неё катапультировала моя омолодившаяся энергия. Я готов был и петь, и танцевать, что угодно рассказывать, шутить, показывать трюки, стоять на голове, заворачиваться в морской узел. Ни одно телекошмарище не смогло бы испортить своей бесовщиной тот заключительный вечер. Я чувствовал себя сильнее любой бесовщины. Я был перезаряженной батарейкой. Да что там батарейкой — аккумулятором! Нет, трансформаторной подстанцией! Тоже мелко… Атомной электростанцией! Саяно-Шушенской ГЭС! Удачно выполненным планом ГОЭЛРО по электрификации всей страны. В тот момент у меня даже мелькнула мысль, что если бы все мужики на земле в какой-то момент вместо того, чтобы примитивно трахаться, подышали со своими любимыми женщинами, то выделившейся энергией можно было осветить весь земной шар, и Земля бы очень весело и привлекательно смотрелась из космоса.

МЕЧТЫ ПОДАЮЩЕГО НАДЕЖДЫ

Потрясённый тем, что произошло со мной в день последнего концерта, я решил задержаться в Израиле ещё на неделю. Мне, конечно же, хотелось испытать ещё раз «шаровую молнию». И убедиться, что всё это не приснилось. Да и что делать в Москве? Москва — город, в который я никогда не тороплюсь возвращаться.

Впрочем, обо всём по порядку.

После концерта первой выбежала на сцену с цветами Вика и, вручая мне их с поцелуями, шепнула на ухо: «Ты сегодня был такой сексуальный! В следующий раз я тебя ни за что так просто не отпущу. даже за лимузин!»

Первыми словами Маши за кулисами были:

— Ну, ты понял, как все в тебе сразу мужика почувствовали? Так что я была права. Ты молодой и очень даже подающий надежды!

В этот момент я и решил, что в Москве мне в ближайшее время делать нечего. Пора было обучаться восточным хитростям, раз уж чакры очнулись и я начал подавать надежды.

На том концерте я заметил, что мой голос стал звучать ниже по тембру, чем обычно. Это означало, что вместе с чакрами проснулись ещё какие-то пребывавшие в коме дополнительные мужские гормоны. Я должен был этим волшебством овладеть! Зря, что ли, сандалии на носки не надеваю?

Но до того как занырнуть в эту волшебную восточную сказку, мне предстояло пройти ещё одно испытание — приём в крутом русском ресторане.

Испытание

Что такое русский крутой ресторан в те годы в Тель-Авиве? Этакий замес советской танцплощадки с передовой заводской фабрикой-кухней.

Репертуар оркестра — ещё более крутой замес из блатняка и попсы. Под этот незамысловатый фьюжн все ностальгируют по родине, запивая свои сантименты местными израильским винами и заедая русскими блюдами, начиная от селёдки под шубой и заканчивая компотом с блинами.