На этом берегу

— Кузнецом и воином был мой отец, и я, сколько помню себя, жил по воинским законам. Сначала я служил нашим Владыкам, начинал простым ратником, а потом командовал большими отрядами. А потом, когда наш народ ослаб и исчез из этого мира, я встал под знамена людских королей.

— Но зачем, что вынудило тебя идти служить людям?

— Тяжело отказаться от смысла всей жизни, и трудно быстро понять, что интересы людей чужды нам, или даже вовсе непонятны. Я, например, понял это не сразу.

Риан закашлялся, немного смутился и пояснил.

— Я ни с кем не разговаривал всю зиму. Даже собственным голосом перестаешь владеть, если им не пользоваться так долго. — Он медленно и с усилием улыбнулся. — Голос это не оружие, а мечами я пользоваться не разучился. Надо полагать, что и за Черту я уйду во всеоружии. — А герцога Ньюри Ферана я знаю хорошо. Практически на своей шкуре.

Имя владетеля альв скорее выплюнул, чем сказал, такое отвращение было написано у него на лице.

— Когда воюешь в людской войне, то самое главное вовремя сбежать, независимо от того, кто победит. Нелюдю достанется прежде всех остальных.

— И ты сбежал?

— Я не успел этого сделать…

Его передернуло, как от резкого порыва ледяного ветра. Светлые глаза загорелись как бы изнутри лютой ненавистью и презрением.

— С людскими замками я знаком в основном с точки зрения узника, и очарования ими от этого не прибавляется. — Довольно ядовито молвил он.

Смотреть в этот миг на лесного отшельника было страшно. Хищный взгляд, нервное подрагивание ноздрей, плотно сжатые губы.

… звон кандалов, темнота, разрываемая коптящим светом факела, озверевшая толпа, вопящая от вида крови и муки, вонь и смрад. Охота на разумную тварь только началась. Кровь во рту, порванный рот, хруст костей. Они не ведают, с кем связались, они жаждут превратить свою жертву в безумное животное, и у них получается… почти…

Душа сородича была в этот миг раскрыта, и Гилд скорее почувствовал, чем увидел картины того безумия, тех мук. Леденящий ужас, боль, безысходность, страх и отчаянный гнев… Он готов был броситься к родичу, защитить от того, что тот пережил, защитить от его собственных мыслей.

Видение быстро исчезло. Риан сомкнул внутренние щиты резко и болезненно.

— Что это было? Это ужасно, что там произошло? — потрясенно прошептал Гилд захваченный отчаянием увиденного.

— Ошибкой было то, что они сняли с меня кандалы. — Сказал воин безжизненным тоном, и словно очнувшись от забытья, добавил. — Пойду, воды принесу. А ты отдохни пока.

Гилд почувствовал, что его новому знакомцу нужно побыть одному, немного отойти от неожиданных и таких тяжких воспоминаний.

Глупо было надеяться, что память со временем иссякнет, как высыхает ручей, когда вырубают рощу, но все-таки Риан был доволен. Несмотря ни на что. Былое унижение, былая боль вызвала в его душе не отчаяние, не тоску, а самую настоящую ярость. Он снова становился самим собой, тем прежним Рианом, который, казалось, навсегда сгинул в казематах и умер под пытками жестоких палачей. Может быть, это лесное житье вылечило его, или долгие годы относительного покоя, но наверняка не обошлось без появления Гилда. Разговор с сородичем, со своим — по духу и крови, разговор с равным, сделал свое целительное для духа дело. Вернулось главное, то, чего не хватало так же остро, как воздуха в петле, чувство единства, которое дано альвам свыше и на счастье, и на беду для древнего народа.

Оставшись один в землянке, Гилд на какое-то время словно выпал из здешнего мира. Он снова и снова видел картины чужого плена, встающие перед глазами, как свои собственные. Риан несомненно был хорошим командиром и опытным бойцом, кем никогда не был он сам, но сейчас Гилд не помнил об этом, он видел лишь существо, нуждающееся в помощи больше, чем он сам. Посидев еще немного, он встал и, слегка прихрамывая, пошел по лесу. Туман уже рассеялся, и где-то там, в вышине, над верхушками деревьев, поднялось солнце. Гилд был уверен, что идет в правильном направлении и скоро увидит своего знакомца. Такую уверенность давало ему чутье, которое невозможно ни описать, ни объяснить словами, но существа его крови знают его и ведают, что это такое. Он брел, ощущая, что расстояние между ними сокращается очень медленно, а это значило, что Риан сидит где-то на месте, скорее всего, неподвижно уставясь перед собой.

Так оно и было. Обогнув группу сросшихся берез, Гилд увидел пробивающийся меж камней источник и Риана, сидящего тут же на камнях. Тот был настолько погружен в свои думы, что даже не заметил приближения родича.

В этот момент Гилд почувствовал неловкость. Ему пришла мысль, что, может, лучше развернуться и уйти, не беспокоя его, но потом что-то словно подтолкнуло вперед.

— Риан… — окликнул он ели слышно и, подойдя ближе, легко коснулся его плеча.

Тот повернулся и, не произнеся не слова, просто посмотрел, но этот взгляд сказал куда больше любых слов. Он безмолвно сказал, как важно это легое прикосновение, и как он благодарен за то, что кто-то пришел разделить его одиночество. Но вслух не было произнесено ни звука. Риан лишь жестом указал на камень рядом. Мол, садись.

Камни были плоские, нагретые солнцем и от того теплые. Летом на них любили греться мелкие изумрудные ящерки. Под одним из таких валунов как раз располагалась их норка.

Отвечая на приглашение, Гилд сел рядом. Какое-то время они молча смотрели на воду. Серебристые струи играли в утреннем солнце, от травы поднимался пар, природа радовалась приходу весны.

— Ты долго был в плену? — спросил Гилд, и добавил, как бы извиняясь за свой вопрос, — Знаешь, я вроде в плену у них не был, просто жил рядом, а как вспомню отдельные моменты, так передергивает… Когда я пришел наниматься лучником, то и представить себе не мог, насколько мы с ними разные.

— Меня взяли в плен вместе с другими воинами-людьми, но тех выкупили либо родичи, либо сам герцог Налмонд. За меня же он не пожелал платить. — Пояснил Риан. — Ты говоришь, мы с ними разные, вот и я до сих пор не могу объяснить, зачем пытать пленника, если он не знает военных тайн и не представляет собой никакой стратегической ценности. Я полагаю, что это из скотского желания поиздеваться над другим существом. Они без этого дня прожить не могут.

Альв помолчал немного. Не то переводя дух после длинной речи, не то собираясь с мыслями.

— Я бы хотел позабыть навсегда, и дыбу, и клещи, и кандалы. Тело вот уже почти забыло.

Он сделал странный жест правой рукой, словно хотел показать, как замечательно теперь работают суставы.

— Можно забыть боль, но нельзя забыть унижение, нельзя забыть себя, раздавленного и низведенного до состояния безмозглой скотины, с которой делают все что угодно…

— Это ужасно, — Гилд видел прозрачные глаза родича, — я понимаю, забыть такое нельзя, но может быть, тебе удастся отодвинуть воспоминания, понять, что это прошло…

Непроизвольно он коснулся руки Риана, словно желая принять его боль.

— Мы выжили, а это уже немало. Пока что мы живы, вопреки всему.

— Да, мы выжили и продолжаем жить. Но главное, мы можем помочь друг другу. Ты уже мне помог. — Сказал Риан, и поймав недоуменный взгляд Гилда, пояснил. — Не знаю, поймешь ли… Твое присутствие возродило во мне ярость, а это тот огонь, что питает душу воина.

…свист стали, танцующей в руках, кровь, летящая багровым веером, последний крик из горла врага, пот, пропитавший подкольчужную куртку, согласованные гармоничные движения, отточенные не годами — столетиями, глаза, без страха, смотрящие в бездну и в вечность за Гранью… нет смерти… нет страха… нет даже ненависти… и все, что есть, отдано во имя победы… и душа за миг до возможной смерти обнажена так же, как в миг появления на свет…

Как еще передать то, что ощущает воин в момент напряжения всех сил и умений, в самый разгар сражения, если не распахнуть щиты, благо, что собеседник может и почувствовать и понять в полной мере. А ведь казалось, что Риан уже ни перед кем никогда не сможет открыться.