На этом берегу

В свою очередь Риану стало даже немного грустно. Сколько ни живи, ни топчи землю и не мни себя видавшим виды, все равно не стоит обольщаться своим жизненным опытом. Альв давно решил, что его уединение есть наилучший выход, самый достойный путь по тому, что теперь называется жизнью, а на самом деле является лишь бледной тенью прошлого. Риану казалось, что он вырос из страстей и привязанностей, оставив все это в минувшем, в самом безопасном месте на свете, куда никогда не дотянется рука захватчика. Но нет. Нельзя жить без родственной души, нельзя жить без близкого сердца, нельзя отрезать себя от мира. Никто не может быть один. И не должен.

Случай, произошедший с ним и с Гилдом, казался Риану немного странным, и неожиданным, но не более. Он даже подозревал, что случись подобное в более давние времена, то они бы и вовсе не стали сильно смущаться, просто от того, что в голову не пришли бы мысли о непристойности. Ведь в свое время его самого и Нэнвэ никто из соратников и товарищей по оружию не подозревал в неестественной связи. Не принято такое было у эльфов никогда. И теперь вся неловкость и смущение были навеяны лишь общением с людьми и знанием их поступков.

Риан был очень благодарен своему новому другу за понимание, деликатность и сочувствие, но все равно старался лишний раз не смотреть на Гилда, чтоб не смущать его и не смущаться самому.

Во всяком случае, они объяснились, и между ними не осталось недомолвок, и это очень хорошо, — решил он.

Стало совсем тепло, солнце даже припекало, мало по малу нагревая камни. Мужчины понемногу расслабились и вели неторопливую беседу о всяких пустяках, наслаждаясь взаимопониманием, общностью интересов и той неуловимой связью, которая устанавливается в обществе друзей.

— Не хочется уходить отсюда, — вздохнул Риан. — После этого места в лесу не хватает воздуха и света. Я приходил к источнику зимой, на рассвете тут удивительно красиво, особенно когда падает снег…

Он рассказал, как однажды проснулся еще затемно и понял, что если проведет этот день в сумраке землянки, то сойдет с ума. Ноги сами привели его через сугробы в эти скалы. Всю ночь шел снег, пушистый и мягкий, но на рассвете снег прекратился и ветер разогнал облака.

— Я стоял вот на том валуне, — Риан показал на большой серый камень. — И когда увидел, как встает солнце, когда увидел чистое небо… Ты поверишь, если я скажу что именно тогда я понял, что мое одиночество скоро закончится? Словно кто-то прошептал мне это на ухо.

— Поверю… — выдохнул Гилд. — Потому что когда я ушел из гарнизона, поняв, что не способен больше жить среди людей, и снова оказался один в лесу, то обратился мысленно, с просьбой, чтобы мой путь закончился, или чтобы наконец, что-то изменилось в нем. Я устал быть один, хотя раньше мне казалось, что для меня это благо.

Обратно они шли споро и даже весело, чистые, довольные собой и миром, а следом за ними, приплясывая от нетерпения, бежала весна, рассыпая щедрой рукой вокруг себя тепло и свет, и теплый ветер пел в поднебесье.

Странное дело, но после этого похода между друзьями исчезла последняя грань. Им больше не надо было думать, стоит ли задавать тот или иной вопрос, не надо было опасаться за свои слова. Казалось, что нет ничего такого, что нельзя было бы высказать вслух, обсудить, узнать, впрочем, вслух ли? Иногда достаточно было даже мысли для того, чтобы тебя поняли и ответили на негласный вопрос.

В этот день они уже час бродили по насыпи, Гилд осматривал каждый камень, нагибаясь или поддевая породу носком сапога.

— Ну и что? — в очередной раз поднял брови Риан.

— Пока не знаю, но должно быть. Где-то здесь по всем признакам проходит жила, скорее всего, она под верхнем слоем известняка.

Гилд мимоходом откинул волосы, и продолжил изучение каменистой насыпи у подножья холма. Нагнувшись, он ковырнул ножом темный слоистый камень, присел на корточки, потер в пальцах пыль, а затем улыбнулся. Да, вот оно, это было то, что он искал — горючие камни. Их можно было бросать в костер или жечь в печи вместо дров, и тепла они давали намного больше, чем дерево. В человеческом языке названия у них не было, потому как никто, кроме древнего народа, не знал применения им. Раньше некоторые племена людей пользовались чужими навыками, позаимствованными у Перворожденных, но позднее все было забыто, и в этой местности о камнях не знал никто. Удивляло скорее то, как Гилд различал их средь других. Сидя на корточках, он рассматривал пласт темного сланца, тянущийся на поверхности земли.

— Длинный, нам повезло!

Он вновь улыбнулся, тыльной стороной руки убирая волосы с лица.

Риан наблюдал за ним с интересом, но копаться в камнях не торопился, он не разбирался в них. Сейчас, когда он лицезрел, в основном, затылок друга, то заметил насколько неровно у него отросли волосы, словно Гилд сам когда-то подрезал мешавшие пряди ножом. К слову сказать, именно так оно и было. Глядя на неприбранную прическу, Риан вдруг вспомнил, как выглядел сам, после того, как бежал из плена. От воспоминания его передернуло, оно обжигало всегда. Те же отросшие, плохо расчесанные пряди, которые выбивались из под шнурка и падали на лицо. Гилд давно уже не замечал их, но Риан помнил, как тогда, едва попав в безопасное место, он дал себе зарок, что никогда не опустится до состояния плена, не будет скотом, которым люди тогда хотели сделать его. Аккуратная, выстиранная и зашитая одежда, ровно обрезанные волосы, расчесанные волосок к волоску. Поначалу только они и помогали Риану сохранить разум. Странное дело, внешняя форма помогла сохранить внутреннее содержание от разрушения.

— Слушай, давай я тебя подстригу. — Вдруг предложил он.

— Зачем? Я не хочу стричься, как люди, я даже в крепости так не ходил. — Гилд с удивлением вскинул глаза, но потом уяснил суть вопроса и улыбнулся. — Хорошо, спасибо… А почему ты сам стрижешься так коротко, до плеч, почти как человек?

— Так проще затеряться в толпе. Теперь это можно счесть благом — пожал плечами Риан. — Но когда-то я носил косу. Длинную.

Глаза эльфа затуманились от воспоминаний.

…вороненая сталь доспехов и ярко-голубой плащ на плечах, рука в латной перчатке на рукояти меча, высокий шлем…

— Чистая одежда и расчесанные волосы стали для меня символом свободы, знаком моего освобождения. Ты понимаешь?…

Гилд кивнул.

— Я просто приведу твою гриву в порядок. — Объяснил Риан. — Пусть они знают, что даже в лесу Перворожденные остаются таковыми.

Кто такие "они", спрашивать не приходилось. Теперь "они" правили миром.

Когда альвы вернулись к землянке, Риан напомнил о своем намерении. Хватка у него была неодолимая, и, в конце концов, он уломал друга. Гилд даже не подозревал, что его сородич обладает таким красноречием и обилием аргументов. Гилд махнул рукой и сдался.

— Ладно, делай что хочешь. — Проворчал он, нехотя развязывая шнурок.

Сначала Риан осторожно расчесал волосы Гилда, стараясь распутать колтуны и не причинить боли. Радость переполняла его сердце, так приятно было позаботиться о друге, хоть чем-то выразить свою признательность за сам факт существования.

— Честно говоря, я сам ненавижу, когда кто-то прикасается к моим волосам, — признался он. — Так что… если тебе неприятно, то ты уж прости меня, я постараюсь побыстрее справиться. Потерпишь?

— Что ты?! — Гилд так резко обернулся, что расческа едва не выскользнула из рук Риана. — Мне приятно. Может тебе и нет… я понимаю, волосы запутанные, но чистые, правда, я недавно их мыл.

Он посмотрел другу прямо в глаза, и в миг, когда их взгляды встретились, они прочли мысли друг друга. Оба сразу успокоились, Гилд снова развернулся спиной и, когда расческа вновь коснулась его волос, чуть откинулся назад в неконтролируемом движении. Он просто поверил, поддался и шагнул в топкую пелену спокойствия, словно в туман. Ему было хорошо, но он помнил… помнил, хотя и не старался удерживать в памяти те далекие дни, когда шелковистые волосы были стянуты тонким серебряным зажимом, когда он не знал, что способен ходить в грязной одежде и есть невесть что. Когда он думал, что точный рисунок чертежа или карты на тонком пергаменте ценятся больше, чем кусок хлеба и еда в грязной таверне людей. Ему казалось, что знания его народа будут преумножаться и жить на Земле вечно, что в них будут нуждаться, их будут ценить. Как давно это было… он до боли сжал челюсти, чтобы не думать… как давно!