Страница 51 из 56
Когда я подошел к ней, все собаки рвали ее тело, за исключением маленькой черной суки, обыкновенно предводительствовавшей стаей; я видел, как она ринулась в камыши, обнюхивая землю и опустив хвост. Пантера была самка, очень крупная, но тощая; по ее соскам я видел, что у нее должен быть детеныш, и не сомневался, что он находится где-нибудь поблизости. Я пытался направить всю стаю по следам черной сучки; но собаки увлеклись терзанием жертвы, а применять силу было бы небезопасно. Минут десять я смотрел на них, ожидая пока они угомонятся, как вдруг услыхал лай, рев и жалобный стон. Я подумал было, что черная сука нашла детеныша; но так как стая, ринувшаяся на голос, продолжала травлю по крайней мере двадцать минут, то я решил что она напала на след нового зверя — кабана или медведя. Я последовал за нею, но не успел пройти пятидесяти шагов, когда сильный шум в камышах показал мне, что зверь сделал круг и возвращается обратно; в ту же минуту я заметил шагах в двадцати от себя страшно изуродованный труп черной суки. Я подошел к ней; а шум между тем быстро приближался, и я едва успел отскочить за куст, как из камышей вырвалась другая пантера.
Я никогда еще не видал такого грозного и величественного зверя. Это был самец; морда его была покрыта пеной и кровью; хвост развевался в воздухе, и по временам он оглядывался назад, как будто в нерешимости, бежать ему или броситься на своих преследователей. Увидев труп черной сучки, он ринулся на него одним прыжком и принялся рвать и терзать его своими когтями. Так как бешеное животное находилось всего в двадцати ярдах от меня, то я мог бы стрелять, но не решался, пока собаки были далеко. Впрочем, они вскоре выскочили из камышей и ринулись вперед. Смелый, молодой кобель, опередивший остальных, был растерзан в одно мгновение; затем пантера бросилась к дереву и взобралась на высоту двадцати футов, ответив на лай собак грозным ревом.
Я выстрелил, и на этот раз еще удачнее. Моя пуля проникла через глаз в мозг животного, которое, однако, не сразу свалилось, судорожно вцепившись в дерево.
Наконец, когти его ослабели, и тяжелая масса рухнула на землю, страшная даже после смерти.
Солнце уже село, и, не желая терять времени на снимание шкуры, я удовольствовался тем, что отрезал в качестве трофея длинный хвост животного. Но мои приключения еще не кончились: когда я возвращался к первой пантере, собаки напали на след какого-то нового зверя и пустились за ним. Уже стемнело, и я начинал тревожиться. До сих пор мне везло: оба раза мне удалось одним выстрелом убить страшного противника, на которого даже самые смелые охотники не решаются нападать в одиночку; но удастся ли то же и в третий раз? Я не мог рассчитывать на это, тем более что темнота затрудняла прицел. Ввиду этого я предоставил собакам лаять сколько им угодно, а сам направился к моей первой жертве, у которой тоже отрезал хвост в доказательство своих подвигов. Мне казалось, однако, что если поблизости есть еще пантеры, то вряд ли благоразумно идти одному к тому месту, где я оставил лошадь. Поэтому я осмотрел ружье и пошел туда, где раздавался лай собак. Тут я нашел третью пантеру, но на этот раз охота была безопасной, так как животное оказалось очень молодым детенышем, взобравшимся на дерево, пораженное молнией и переломившееся ярдах в трех от корня. Пантера сидела в пятнадцати футах от земли на упавшем стволе, завязшем верхушкой в ветвях соседнего дерева.
Забавно было смотреть, как маленькое животное дразнило хвостом собак, старавшихся допрыгнуть до него. Оно радостно мяукало, то свертывая хвост, то вытягивая его вниз, точно приглашая собак схватить его. Мне было очень неприятно убивать такого миловидного и грациозного зверька, но это оказалось необходимым, так как все мои усилия отозвать собак оставались тщетными. Я застрелил его и, подвесив себе на шею, принялся не без тревоги разыскивать свою лошадь.
В Америке почти не бывает сумерек, особенно весной; к тому же я торопился и следовательно не мог поспеть вовремя. Я сбился с дороги, провалился в болото, изодрал себе руки и лицо о колючие кустарники и после утомительных часовых поисков услыхал наконец мою лошадь, которая, соскучившись в одиночестве, подала о себе весть громким ржанием. Хотя до дому было не более восемнадцати миль и дорога была мне известна, но я ухитрился еще раза три или четыре сбиться и наконец, бросив поводья, положился на инстинкт лошади.
Было около полуночи, когда я приближался к плантации Куртенэ и с удивлением заметил множество факелов, мелькавших по всем направлениям. Быстро проехав через пустырь, я узнал от встретившегося мне негра, что семья давно уже вернулась домой, и что ужин по обыкновению был подан в восемь часов; что все очень беспокоились обо мне, а господин Куртенэ, опасаясь, не случилось ли со мной какого-нибудь несчастия, решил отправиться на поиски с большей частью негров. Оставив лошадь на попечении раба, я побежал к дому, где собаки уже возвестили о моем возвращении. Вся семья высыпала ко мне навстречу, и все разом спросили, что задержало меня так долго.
— Я поймал воров, — отвечал я, — убил их и потерял двух собак; вот мои трофеи.
Мой хозяин был как громом поражен; как опытный охотник, он не затруднился определить величину животных по принесенным мною хвостам. Между тем он был в полной уверенности, что пантеры давно исчезли из этой области. Факт показался ему настолько замечательным, что он решил немедленно отправиться с неграми снять шкуры с животных. Я же остался с любезной хозяйкой и ее племянницей и, рассказав о своих приключениях, имел удовольствие убедиться, что мой рассказ возбудил волнение, которое могло объясниться только искренним участием ко мне.
История с пантерами возбудила толки, и соседние фермеры не хотели верить, пока не увидали шкур. Западные газеты сообщили об этом случае, и на целых два месяца я сделался настоящим «львом».
Спустя несколько дней после этого приключения, «Каролина», самый большой и красивый пароход на Миссисипи, наткнулась на подводный лес и моментально пошла ко дну. К счастью, вода была очень низка, так что верхняя палуба осталась над нею, и благодаря помощи с соседних плантаций все пассажиры были благополучно доставлены на берег. Триста овец, сотня свиней, восемьдесят коров и двенадцать лошадей были предоставлены своей участи; и тяжело было смотреть на усилия бедных животных, боровшихся с мощным течением и поглядывавших, точно умоляя о помощи, на людей, толпившихся на берегу. Только одна свинья, две коровы и пять лошадей достигли берега. Многие сделались жертвами «речных акул» и сомов, другие были унесены течением. Лишь немногие предметы, находившиеся на пароходе, удалось спасти, и сотни тюков миссурийского табака и бочонков с кентуккийской мукой были выловлены несколько дней спустя прибрежными жителями Арканзаса и Теннеси. Предметы, теряемые таким образом при авариях на Миссисипи, редко требуются обратно, так как владельцы товаров, услыхав об их гибели, меняют имена и исчезают, забрав оставшееся имущество, чтобы приняться за новые спекуляции в каком-нибудь другом штате.
В числе пассажиров оказалось несколько друзей Куртенэ, который пригласил их в усадьбу; для других были устроены временные убежища в ожидании ближайшего парохода. Катастрофа произошла так внезапно, что багажа не удалось спасти, и несколько англичан, ехавших с целью покупки хлопка, потерпели очень серьезные убытки. Что касается американцев, то хотя они громко жаловались и клялись предъявить иск к реке, к пароходу, к лодкам, ко всем и каждому не знаю во сколько миллионов долларов, но в действительности потери их были ничтожны, так как в обычае жителей западных штатов возить все свои деньги в бумажнике, а бумажник в кармане, и обходиться без всякого багажа, кроме небольшого саквояжа, в котором имеется рубашка, пара воротничков, бритва и щетка, исполняющая обязанность головной, платяной, сапожной, пожалуй, даже зубной.
Забавно было слышать все эти жалобы и перечисление потерянных сумм; не было пассажира, даже среди ехавших в третьем классе, который бы не потерял от десяти до пятидесяти тысяч долларов, предназначенных для покупки хлопковой плантации, парохода или полного груза гаванских сигар. Всего забавнее была легкость, с которой каждый находил свидетеля, подтверждавшего его потерю.