Бабочка

— Как поживаете, мисс?

— Ой, привет.

— Что вам угодно?

— Ну как я могу вам ответить, если еще даже не знаю, что вы мне можете предложить?

Она рассмеялась, и я почувствовал, что снова начинаю краснеть, ибо по тому, каким тоном и с каким видом это было сказано, было ясно, что за этими словами скрывается некая двусмысленность.

— Послушайте, мисс, наверное, произошла какая-то ошибка. Мне кажется, вы просто ошиблись адресом. Вы меня с кем-то путаете.

— Нет, мне нужны именно вы.

— Вы видите меня впервые в жизни, так откуда же такая уверенность?

— А может быть, я видела вашу фотографию.

— Тогда, может быть, вы знаете, как меня зовут?

— Конечно, знаю. Вас зовут Джесс Тайлер.

— ... Послушайте, я вас уже спросил, что вам здесь надо?

— А я вам уже ответила, откуда мне знать? ... Вот если бы вы пригласили меня остаться у вас, дали бы мне время оглядеться, возможно, тогда я, пожалуй, и смогла бы выбрать что-нибудь для себя.

— Знаете, я не люблю дурацкие розыгрыши.

— А с чего вы взяли, что я вас разыгрываю?

Она подошла к колонке, взяла стоявшую там кружку, и вернулась обратно, к тому месту, где я поставил молоко.

— Я вижу, по крайней мере, одну вещь из того, что мне хотелось получить прямо сейчас.

— Это молоко только что из-под коровы, оно еще не охлаждено.

— А мне и нравится такое — теплое, с пеной.

Она зачерпнула кружку молока из подойника, отпила небольшой глоток, а потом открыла рот и опрокинула в него содержимое кружки, залпом глотая молоко. Однако, тоненькая струйка его все же вытекла и побежала по подбородку.

— Если бы кое-кто вместо того, чтобы стоять, как истукан, высунул язык, то он смог бы запросто остановить этот потоп у меня на подбородке.

Я неловко вытер молочные капли тыльной стороной своей ладони, и в ее глазах появился насмешливый взгляд. Наверное, я производил впечатление неуклюжего недотепы.

— И все-таки, может быть, вы потрудитесь объяснить, какое у вас ко мне дело?

— А сами вы не догадываетесь? Кстати, сейчас уже довольно поздно, время ужинать, и я с удовольствием бы съела чего-нибудь.

— Голодным от меня еще никто не уходил.

— Об этом я уже весьма наслышана.

— От кого?

— А вы разве не знаете?

— Нет, понятия не имею.

— Ну тогда идемте ужинать.

Моя хижина сложена из бревен, но она находится в гораздо лучшем состоянии, чем все остальные, потому что она всегда принадлежала моей семье, а мы люди приличные, а не какие-то там бродяги и голодранцы, как большинство местных. Мебель, можно сказать, старинная; если верить датам, вырезанным на стульях, то им уже более сотни лет, но вот штукатурка, побелка и подводка фундамента под стены — это уже моя работа. Кое-какие вещи перекочевали ко мне в ходе ликвидации шахтерского поселка, когда люди уезжали отсюда, бросая на старом месте ставший ненужным скарб. Особенно в этом смысле меня порадовал управляющий, отдавший мне сразу четыре лоскутных коврика. В то время, пока я занимался приготовлением ужина, она расхаживала по комнате, ко всему приглядываясь и с любопытством рассматривая каждую вещь: картины, скамьи у камина, огороженный железной решеткой угол для дров, стулья, вязанные салфеточки; затем опустилась на колени и провела рукой по половице, потому что пол в моей хижине сделан из сосновых досок, к тому же каждую неделю я тщательно мою его и тру мелким речным песком, благодаря чему он остается белым, как снег и шелковисто-гладким на ощупь. Затем она вышла в дальнюю комнату, и проделала там то же самое. Зайдя в пристройку, где я стоял у плиты, незнакомка остановилась, вдыхая трепещущими ноздрями витавшие в воздухе аппетитные ароматы готовящейся еды. И глядя на ее вздернутый носик, я подумал, что знаю, кто она такая, или, по крайней мере, догадываюсь.

— Кстати, вы из семейки Морган.

— С чего вы это взяли?

— Между вами есть внешнее сходство. Они все похожи между собой, как будто вылеплены с одной формы.

— По тому, как вы это сказали, гордиться тут особенно нечем.

— Я не выражал никакого отношения. Просто констатировал факт.

— И все же, наверное, никто из мужчин не пылает любовью к родственникам жены.

— Отчего же, если он любит свою жену...

— А разве вы не любили Белл?

— Любил. Но это было очень давно.

— И что произошло потом?

— А потом она убила мою любовь.

— Это как же?

— Я не хочу говорить об этом.

— Это как-то связано с другими мужчинами?

— И с ними тоже.

— И из-за этого вы ее прогнали?

— Ничего подобного. Она сама ушла от меня.

— Это произошло после того, как закрыли шахту?

— После того, как закрыли шахту, и из поселка начали уезжать. Семифутовый пласт лучшего в этом районе угля окончательно сошел на нет, превратившись в жалкую шестидюймовую прослойку, не подлежащую разработке. Целый год двадцать или тридцать человек самых настойчивых и упорных из нас продолжали долбить скалу, прокладывая штольни в надежде на то, что пласт снова начнет увеличиваться, мы даже углубили шахту, так что если бы угольный пласт вклинивался бы в породу, то мы бы это обнаружили. Мы так ничего и не нашли, а люди на протяжении всего этого времени продолжали разъезжаться, и она сказала, что вид пустых хижин действует ей на нервы. Затем сюда подогнали грузовики, погрузили на них разобранные хижины и увезли их на шахту No 5, что находится близ Карбон-Сити. Таким же манером увезли церковь, магазин, надшахтные сооружения, рельсы узкоколейки и все остальное, так что вскоре действовать на нервы было уже решительно нечему. А потом уехала и она.

— Наверное, ей просто хотелось находиться среди людей.

— Наверное, ей много чего хотелось.

— Похоже, вы очень обижены на нее?

— Я же уже сказал, что не хочу говорить об этом.

— И что, с тех пор вы так больше и не встречались?

— Нет, больше мы не виделись.

— А с детьми?

— И с детьми тоже. Ведь она забрала их с собой.

— А вам хотелось бы их увидеть?

— Иногда я думаю о них. Особенно о малышке Кейди. Джейн, она вся пошла в мою бабушку, такая же серьезная и рассудительная. Но вот Кейди — очаровательное, непоседливое существо, сама непосредственность.

— А вы знаете, где они живут?

— Да, знаю.

Мы поужинали мамалыгой с цыпленком, которого я зарезал накануне, а после того, как с едой было покончено, она помогла мне вымыть посуду, и это заняло совсем немного времени. Затем моя гостья изъявила желание поглядеть, где раньше была шахта и горняцкий поселок, так что мы совершили небольшую прогулку под луной, и я показал ей, где и что находилось. После этого мы снова вернулись ко мне, и я показал ей свои делянки, засаженные кукурузой, а также свинарник, конюшню и хлев, пояснив заодно, что так как мой участок находился вне владений компании, то, еще работая на шахте, я не только был избавлен от необходимости платить им аренду, но и имел к тому же небольшой приработок, продавая в поселке жвренную кукурузу и прочую снедь. Ведь у меня все это стоило гораздо дешевле, чем в местном магазинчике.

— И после того, как поселок разъехался, вы купили эти земли?

— Нет, ничего я не покупал.

— Но разве это не ваша кукуруза растет вон там?

— Вообще-то, моя.

— Так вы что, взяли у них поле в аренду?

— Да нет. Я просто взял и посеял на нем кукурузу.

— И хотите сказать, что им на это наплевать?

— Вообще-то, раз в год они наведываются сюда, приказывают мне убираться и грозят всяческими карами. Твердят все о каком-то законе, не помню точно, о каком. Наверное, все еще никак не могут смириться с тем, что у меня зедсь есть все права.

— И как вы поступаете тогда?

— А никак. Просто разворачиваюсь и ухожу. И больше тут не появляюсь. В течение следующего часа.

— Так они что, позволяют вам пользоваться землей за просто так?

— Ну, вообще-то, я оказываю им кое-какие услуги. Так, по мелочи. Первое время, когда они только-только начинали перебираться отсюда и еще не успели вывезти оборудование с шахты, то я приглядывал за ним. Или же в суматохе переезда подчас забывали кое-где в штольнях динамит. Если бы потом гору размыло, то все это могло бы свалиться кому-нибудь на голову, и тогда компанию затаскали бы по судам. А я находил такие места и сам их разминировал, или же сообщал им о находке. Так что они относятся ко мне довольно неплохо.