Прага

Тут Джон решил, что разговор, о чем бы он ни шел, его уже не касается. За спиной не смолкая жужжал монотонный голос, Джон открыл дверь на балкон на высоте третьего этажа над проспектом Андраши. Дождь затопил одностороннюю беседу.

Балкон — каменный прямоугольник, где хватит места двоим-троим, и даже в дождь с него открывается чудесный вид: Андраши вытягивается слева направо от площади Деак к невидимой вдали площади Героев. Балкон под ногами растрескался картой извилистых рек, разметивших отслоившиеся и вообще отдельные куски и осколки бетона. Кажется очевидным, что однажды балкон рухнет — под собственным или под чьим-нибудь весом. На стенах дома видны полувековой давности выбоины и следы пуль. На доме напротив серебристо-белая новая табличка «ПР. АНДРАШИ» сияет над старой выцветшей дощечкой, крапленой пылью и дождями, где еще читается «ПР. НЕПКЁЗТАРШАШАГ», хотя надпись из угла в угол перечеркнута ярко-алым крестом.

Джон представил, как сидит на этом балконе, откинувшись на стуле, закинув скрещенные ноги на ржавые изгибы кованых перил, а закатное солнце золотит самый космополитский проспект этого города. Он видит, как на этом балконе начинается достославная жизнь. Видит себя, как он смакует крепкие местные сигареты, — первое нерешительное намерение закурить. Он профессионал в некой области — природа ее в тумане, — и его достижения принесли ему вкусную громкую славу. В своем новом доме, центре притяжения общественных токов, он будет остроумно и увлекательно принимать художников и общественных деятелей, шпионов, театральных актеров и политиков, разгульных отпрысков древних или вымышленных дворянских родов и Эмили Оливер. Она будет оставаться после ухода гостей. «Иди на балкон», — позовет ее Джон с балкона. «Приходи с балкона», — позовет Эмили из комнаты.

— Он спрашивает, ты будешь платить в долларах или в пенгё.

Чарлз стал в проеме балконной двери, опершись плечом о косяк.

— Пенгё? — Джон шагнул в комнату. — Каких пенгё?

— Это венгерская валюта до форинтов, года до сорок пятого, по-моему.

Чарлз улыбнулся, точно вопрос сам собой разумеется, точно при аренде только об этом и говорят.

— А у меня-то эти пенгё откуда?

— В самую точку. Гляжу, у тебя способности к бизнесу. — Чарлз отсалютовал старику бумажным стаканчиком и щедро долил бренди всем троим. И вернулся к Джону: — Ладно, сначала плохие новости. Мистеру Сабо не терпится уехать со мной в деревню. Он по мне скучает. Ему теперь особо не с кем поговорить. Еще он очень рад, что ты наконец пришел с войсками. Он всегда знал, что американцы придут и убьют русских, и он тебя благодарит. Кажется, мы попали год в пятьдесят шестой, когда американцы уж точно и пальцем не пошевелили. Так, что еще… — Чарлз поправил манжеты. — Ах да — он был в Коммунистической партии, но тебе следует знать, что все были, и теперь, когда битва закончилась, он надеется, что американцы установят демократическое правительство. И хочет помогать вам, чем только сможет. Ты ведь тут будешь многое решать.

— Из этой однокомнатной квартиры.

— Ну да. Хорошая новость, что здесь есть кабельное телевидение, хотя в основном немецкие каналы и две версии «Си-эн-эн». Еще он говорит, что сантехника в квартире отличная, а диван довольно новый.

Сабо вклинился новым хриплым безадресным монологом.

Чарлз перевел:

— Еще хорошие новости. Он совсем не против, чтобы здесь жили евреи.

— Какое счастье. А ты не мог бы уговорить его подумать про оплату в нынешних деньгах?

Еще минута иностранной речи, и Сабо встал, пожал руку Джону и сердечно обнял Чарлза, целуя в обе щеки по несколько раз.

— Отличные новости, Джон Твой домовладелец предложил чудесные условия, и ты только что согласился, совсем чуть-чуть поторговавшись.

Чарлз назвал цифру в форинтах.

— В неделю?

— Конечно, нет. В месяц.

— Это смешно. Это же бесплатно. Предложи ему больше.

Сабо наполнял бумажные стаканчики, чтобы скрепить сделку, но Чарлзова довольная мина немедленно перетекла в брезгливую.

— Предложить больше? Ради бога, не глупи. Это в два раза больше того, что он платит за это жилье городу. Посмотри, как он доволен сделкой! Не надо снисхожде…

— Доволен сделкой? Да он думает я — личный адъютант Эйзенхауэра.

— Это твое конкурентное преимущество, — объяснил Чарлз, едва сдерживаясь. — Такими вещами не разбрасываются.

— Мне не кажется, что это снисхо…

Тут заговорил старик, он явно встревожился. Смотрел на Чарлза, но показывал на Джона.

— Nem, пет. Nagyon jól van. Nagyon, — успокоил его Чарлз. — Сделай радостный вид, Джон. Он боится, что обидел тебя.

Джон рефлекторно улыбнулся: он не хочет быть грубым. Все чокнулись и выпили.

Сабо собрал пустые стаканчики, поставил в раковину и ополоснул из крана для нового жильца, бутылку с бренди убрал под телевизор. Потер руки и заговорил деловым тоном. Сильно облагороженный синхронный перевод Чарлза: Джон свободно может въезжать завтра, вот так у нас работает отопление, вот так платить за газ, а будут ли американские солдаты ставить к стенке? Сошлись на двух годах аренды, платить раз в три месяца другу Сабо, который живет двумя квартирами выше, вот так управлять телевизором, так включать нагревательную колонку в ванной, а если нужна какая-то информация о пленных, русских или венграх, и она есть у Сабо, он будет рад помочь. Он никогда не был убежденным коммунистом, но у рабочего на самом деле выбора нет. Квартира хорошая, Сабо повезло, что она ему досталась. Это благодаря партии Сабо с женой попали из деревни в город, получили работу на фабрике и эту квартиру, где вырастили сына. Сын живет теперь недалеко от Печа, с женой и дочерью. В Будапеште была хорошая жизнь. Андраши — хорошая улица, хороший район. Вот так зажигать плиту. Партия, кажется, делает много полезного. Поневоле сообразишь, что жизнь стала лучше оттого, что коммунисты у власти. Сабо с женой поселились тут только в прошлом году, надеются вскоре родить ребенка; Сабо хочет девочку, а Магда — мальчика. Партия очень помогла им на первых порах. Это ключ от подъезда, а это от квартиры, так телефон выходит на городскую линию, это фотография моей жены Магды, Магда умерла в 88-м. Вот телефон сына в деревне. Удачи во всем. Спасибо, что пришли. Жду завтра в три.

— Viszontlátásra, — говорит старик.

— Viszontlátásra, — говорит Чарлз.

Джон кивает, улыбкой выражая бессловесные благопожелания, и американцы отправляются на поиски ужина.

V

На следующий день в три Чарлз был на работе, так что во время переезда общались в основном на языке жестов. Но в одиночку к старику, который отлично принимал евреев, Джон отправился без всякого мандража: накануне вечером Габор признался, что выдумал те слова, потому что переговоры ему наскучили. На самом деле Сабо дивился американским возможностям, видя, что человек Джоновых лет поднялся до такой власти.

Сын старика, мужчина под пятьдесят, помогал паковать вещи для переезда в деревню. Он знал несколько слов по-английски и, к Джонову облегчению, кажется, был доволен тем, как обстряпал дело его умственно неполноценный отец.

— Хороший бизнес окей, — раз за разом одобрял он договор. — Хороший бизнес окей. — И добавил: — Дежо это мой имя.

— Джон. Хуан. Ян. Йохан. Жан. — Джон произносил свое имя, разгоняясь, на всех языках, какие только мог призвать на помощь.

— Янош. — Дежо-младший сообщил венгерский вариант. — Янош это ваш имя, — сказал он и дважды хлопнул Джона по грудине.

— Точно. Спасибо. Янош это мой имя.

Быстренько внесли Джонов багаж (университетское образование). Джон показал, что может вернуться позже, когда увяжут раскиданные пожитки старика, но сын не согласился.

— Дом ваш, — сказал сын. Взял Джона под руку и подвел к желтому стулу. — Дом ваш. Отдыхать.

Следующие двадцать пять минут Джон ерзал на жестких пружинах и наблюдал, как Дежо-сын пакует чемоданы и коробки и тащит их вниз к машине, всякий раз отвергая Джоновы бессловесные предложения помощи.