Островитяне

Поэтому туристы не сознавали своей исключительной роли на этом острове.

Меж тем — только один раз в месяц, и то летом, заходил сюда теплоход, привозивший сразу столько новых людей. Пусть ненадолго, но свежих. И для островитян это было всегда событие. Они как раз глядели на каждого пристально, запоминали цепко, вбирая каждую черточку, как кто одет, радуясь новому разговору, огорчаясь случайным словом надолго, если было глупое слово.

И долго потом, к примеру, могла держаться на острове горячая неприязнь к достойному городу Чудногорску, потому что однажды оттуда был один хам в панаме. Или вдруг вспыхивала нежнейшая привязанность к далекому городу Пржевальску, поскольку оттуда как раз была милейшая личность. А в книжном магазине вдруг, после туристов, в день расхватали «Ветку сакуры», лежавшую до того на прилавке целую зиму. И читали потом, смакуя и радуясь, оказалось — хорошая книжка, кто же мог знать, от людей вот узнали…

И сейчас, когда победно гремела над морем «Последняя электричка», поселок готовился к встрече. Готовил себя. Ждал.

Нервничала начальник узла связи Клара Михайловна. Еще раз предупредила коллектив, чтобы телеграммы принимать быстро, с улыбкой, не отнять у туристов лишнее время, это сегодня — рабочая честь. Сама разложила в витрину значки, местный значок, с вулканом, все берут как память. Посадила к значкам, в окошечко, Марию Царапкину. Потом вошла через дверь, как клиент, оглядела все это со стороны. Осталась довольна. Но Марии сделала замечание — поправить волосы, сидеть на рабочем месте со скромностью.

Мария, потупясь, заколола потуже шиньон из кобылы Звездочки, расправила воротничок, вытаращилась на вход. Но еще было рано..

В столовой над окном раздачи, хоть туристы навряд будут питаться — берут на теплоходе сухим пайком, привесили новый плакат: «Отличное качество — дело каждого». Костька Шеремет, который зашел по такому случаю выпить пива с утра, ухмыльнулся: «Есть тут что-то двусмысленное». — «Где? — испугалась заведующая, перечла, шевеля губами. — Вроде как раз — ясно». Шеремет засмеялся, поставил рот боком: «А голый индивидуализм?!»— «Тьфу, — сказала заведующая. — Выдумаешь еще!» Но все же смутилась душой, пошла к поварам советоваться.

Плакат, конечно, оставили, но радость свежей наглядной агитации сбил Костька Шеремет, язва.

Лялич вымыл с мылом Вулкана, обрядил в ошейник. Сказал строго: «Гляди, людей не облаивай у меня! Люди новые, дурость твою не знают!» Вулкан посмотрел на Лялича с преданностью, выбрал момент — лизанул, распластался по полу. Сразу вскочил и начал чесаться, грубо вгрызаясь зубами в заднюю ногу. Шерсть полетела…

Директор Иргушин наказал всем не подпускать туристов ко второй забойке, где били кету, набрал из мальчишек патруль. Сказал: «Нечего их нервировать!» Рассмеялся, что так сказал. Это он, конечно, имел в виду не кетовую кровь, рыбью, какая лилась при забое, а исключительно — изобилие икры, вдруг открывшееся приезжему глазу, волнующую ее доступность. Кровь как раз туристы переносили спокойно, но икра их подкашивала, тут теряли контроль.

«Набежит стадо», — сказал еще директор Иргушин, вроде — с неудовольствием. Но сам рекламу любил — пускай глядят, работа красивая, слажена на заводе ловко, самый крупный в Союзе завод. Гляди! От зрителей подымался в Иргушине ребячий азарт. Сам, будто случайно, выходил на забойку. Оранжевый рыбацкий костюм сидел на нем складно. Высокий, гибкий, юный ступал на мостки директор Иргушин.

Тяжелый сачок неутомим у него в руках. Деревянная колотушка — вроде той, что хозяйки сбивают пюре, но крупнее, — тюкает рыбе точно по темечку, с рассчитанной силой, чтоб кровь не попала в икру. Резкий взмах ножа — и из распоротого брюха лезет в таз яркая, красная икра. А вспоротая кета уже дрожит на настиле, прыгает, бьет хвостом, выгибаясь в последний силе. Ее кидают на берег, после зароют в ямы.

Азартная работа!

Белые нитяные перчатки буреют на руках у Иргушина. Он их срывает небрежно, бросает — не глядя куда. Будто только сейчас услышал, кричит на берег, где зовут давно: «Ладно, иду! Пусть собираются у конторы!» Сам, даже сейчас — в горячее время, ведет по цеху туристов. Прохладно журчит вода, омывая рыбоводные рамки. «Сетки сверху? А, это от крыс». Любимая крыса Ларка цепко сидит на плече у Иргушина, щерится на туристов. «Улыбается, — объясняет Иргушин. — Одобряет показуху». Туристы щедро смеются в ответ, запоминают директора Иргушина крупно, ото всех на особинку: смелые скулы, смелые, чуть наискось прорезанные глаза, длинные властные руки. Спрашивают с завистливым любопытством: «Вы, наверное, местный?» — «Местный, — смеется Иргушин. — Из-под Саратова». — «О-о-о, — говорят туристы почтительно. — Как же вы тут привыкли?» — «А вы попробуйте, — смеется Иргушин. — Может, тоже привыкнете!.»

Телефон сегодня звонит в конторе без перерыва: «Баюклы» на подходе, некогда перекинуться личным словом с районной телефонисткой Зинаидой Шмитько. «Завод? Соединяю!» И незачем перекидываться, это так. Иргушин подул в трубку. «Иргушин? — заорала трубка голосом бухгалтера рыбкоопа. — Ты мне чего в ухо дуешь? Я, может, щекотки боюсь!» Иргушин нажал на рычаг, подержал так. Отпустил телефон. Ага, еще позвони. «Завод, даю рыбкооп!» — «Давай, Зинаида Кирилловна», — засмеялся Иргушин. Но что-то в нем было смутно.

Суматошный день, это сегодня — как раз…

Хозяйственно, по-деревенски сложив на плоской груди большие руки, ожидала туристов Варвара Инютина. Эта уж знает, что прибегут, найдут дом, кто-нибудь да им скажет. Как ни зорок директор Иргушин, но и Варвара не так проста, левая ладонь всю неделю чесалась: к деньгам. Баночек пять икры она сегодня все же продаст, заготовила. Соберет потом Марине посылочку, в Южно-Сахалинск, пусть только учится…

Может, только терапевт Верниковская не испытывала сейчас подъема, была сегодня сумрачней, чем всегда, ни за что отчитала с утра медсестру Шурочку Пронину, тускло цокая, прошла в ординаторскую.

Верниковская как раз не любила, когда на острове много чужих. Сам поселок в такие дни как бы чужел для нее. Туристы налетали, как саранча, жужжа кинокамерами, любопытничая по пустякам, выпрашивая крабов, рыбу, значки. Неизвестные люди часами торчали возле реки Змейки, глазея, громко смеялись в клубе, подчистую скупали в книжном магазине завалявшуюся литературу, которая всегда была для них самой ценной. Вертелись возле Иргушина— факт, что из-за икры. Прибегали в райбольницу с глупым испугом — ах, ожог сумахом, а просто — штаниной ногу натер. Создавали на острове суетню. И в этой пустой суетне легко было упустить что-то важное: кто, как и к кому относится, что и кому сказал. Поэтому Верниковская вздыхала с облегчением в конце навигации. Это было для нее — как для хорошей хозяйки закрыть за гостями дверь. С ними, с гостями, было тоже неплохо, для разнообразия, но все же приятно остаться наконец в своем дому, со своей семьей. Остров был Верниковской дом, и все, кто жил на нем постоянно, были ей семья, неведомо даже для себя — ее семья.

Она же их всех любила.

Обидно было иногда замечать, что не все ей платят взаимностью, не понимают. Кратко и глядя вбок, отвечал директор рыборазводного завода Иргушин. А она говорила с ним ласково, поскольку знала про него все, что он скрывал от людей. И от себя, может, скрывал. И в этом знании, в этом особом ее чутье, была для нее особая, тайно объединяющая их общность. Верниковская жалела жену Иргушина Елизавету, в свое время приняла ее боль как свою, плакала над ней, как над дочерью. Но Елизавета этого не понимала, фыркала.

Громко и даже грубо смеется при встрече шумная телефонистка Зинаида Шмитько. А вчера Верниковская шла вечером, и идет Зинаидин муж Михаил, лица на нем нет. «Куда же ты, Миша, теперь?» — сказала Верниковская от души. «А уж это не ваше дело», — ответил, грубо так, под стать своей Зинаиде. Потом засмеялся, нехорошо блеснув в бороде зубами, сказал: «Займите на месяц триста рублей, у вас же денег куча!» Вот как, значит, за спиной говорят — куча, в чужом кармане просто считать. Но Верниковская не обиделась на Михаила, сказала только: «Откуда же у нас деньги, Миша? Я же сыну помогаю, он учится». — «Ну конечно», — грубо так засмеялся, пошел. Тоже, что ли, уехать задумал? Поэтому не дала, правильно сделала.